В январе Эллу занесло в Москву, куда также отправилась её знакомая, и они договорились вместе пойти в театр. Лена подбила Эллу, равнодушную к оперетте, на музыкальную комедию. Подойдя к театру, Элла обвела взглядом толпу, сгрудившуюся перед входом. Лена не пришла.
«Где же она, черт возьми?» — недоумевала Элла. Оббегав площадку перед входом вдоль и поперёк, подругу не обнаружила. Что делать? Вспомнилась шуточка: «Один мужик надумал жениться. Ну, а его невеста жила в Полтаве. Вот он туда и отправился. Приехав, узнал, что невеста гуляет. Приятель спрашивает: «Ну, так что, ты развернулся и уехал?» А он: «Нет. Я еще остался на пару дней. Раз я уже там появился, то надумал город посмотреть!» Так и Элла. Решила, если уж рядом с театром оказалась, надо на спектакле побывать. Добыть билетик? Увы! Москва не — Харьков. Если кто-то и продавал, то только два.
Элла уже собралась уйти, не солоно хлебавши, как вдруг, откуда не возьмись, появился худощавый мужчина неброской внешности. То есть, человек малозаметный и предложил билет. Элла обрадовалась: «Сколько?» На что он махнул рукой: «Потом», но билет не дал, и они вошли в вестибюль, где вместе оставили свои пальто в раздевалке. Элла опять спросила, сколько же она должна, но незнакомец вопрос проигнорировал и поинтересовался: «Вы голодны?» Ещё как хотелось есть! Отказаться от еды было выше её сил. Театральные буфеты Москвы восьмидесятых годов славились деликатесами. Мужчина угостил Эллу бутербродами с красной икрой и семгой. Плюнув на хорошие манеры, Элла всё с удовольствием уплетала и запивала стаканом ситро. Они расположились в ложе, и незнакомец украдкой посматривал на Эллу. На сцене играли: «Моя прекрасная леди» по Бернарду Шоу. Её попутчику нравилось, а Элле, ну, никак. К счастью, спектакль шёл без антракта и закончился быстро, в полдевятого.
Элла и незнакомец вышли на улицу. Промозглая погода не радовала. Грязные лужи, заполненные черным мокрым снегом, противно шмякали под ногами. Элле вспомнилось:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Ещё шумней чернил и слез.
Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.
— Геннадий, — представился попутчик, оторвав её мысли от Пастернака.
— Элла, — ответила она.
— Ещё не поздно! Может немного прогуляемся?
Элла не возражала, хотя мороз пробирал до костей. Хотелось в тепло.
— Может, поужинаем? — предложил Геннадий.
Они ткнулись в один ресторан, другой. То мест нет, то закрывался.
— А, хотите, махнем на Курский вокзал? — сообразила Элла.
Там и отогрелись, и поужинали. Подали цыплёнка-табака с жареной картошкой.
Геннадий рассказал:
— Я живу в Норильске. Путевкой в санаторий под Москвой вот наградили.
Элла слушала без особого интереса.
— Элла, не могли бы вы проводить меня? Последняя электричка отходит в 12 ночи. Отказаться казалось неудобным.
Приехав на Павелецкий вокзал, зашли в камеру хранения. Геннадий достал роскошный альбом с цветными фотографиями драгоценных камней, и, написав на титульном листе адрес санатория, домашний адрес и телефон в Норильске, подарил Элле, и также сунул ей авоську с дефицитными апельсинами.
— Элла, вы только не обижайтесь, к сожалению, проводить не смогу, — и протянул деньги на такси.
— Мне бы очень хотелось, чтобы в следующие выходные вы приехали в Москву и так, как это исключительно для моего удовольствия, — усмехнулся, — то, естественно, за мой счет.
— Это не реально, — отпарировала Элла. К тому ж, незнакомец её мало волновал.
Они вышли на перрон.
— А вы, случайно, не армянка?
— Нет, — не уточняя, что еврейка. А зачем? Больше она его никогда не увидит.
Электричка отбыла, а Элла отправилась ловить такси, которое поймать не удалось, и посему пришлось добираться на перекладных.
Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Конечно, горизонт Эллы был не то что бы пуст, но, как говорила подруга Люда: «К нашему берегу, то ли щепка, то ли дерьмо»
Так уж получалось, что потенциальные кавалеры оказывались не теми, какими хотелось. Элла призадумалась. Геннадий представлялся другим.
— А что если?
Тут же сочинила письмецо, со своим домашним адресом, и добавила, что в Москву не приедет, зато пригласила в гости. Отправив послание, вечерним поездом укатила в Харьков.
На следующий день, уже в Харькове, забежала сестра, чтобы поболтать и забрать гостинцы. Элла рассказала о своем приключении. На что Нонна: «Ты чё вооще? За пару часов тебя сводили в театр, угостили в ресторане, сделали классный подарок. Такими мужиками не разбрасываются. Никаких возражений! Покупаешь билет и едешь в Москву». Так что Элла срочно приобрела билет и послала телеграмму в санаторий.
Когда в среду она вернулась с работы, на пороге ждала мама с ответной телеграммой: «Пожалуйста, сдайте билеты. Вылетаю десятого января, рейс 1489. Геннадий Волков.»
— С клена падают листья ясеня. Ничего себе сказал я себе! — воскликнула Элла и телеграфировала в ответ. —Встречаю.
На душе заскребли кошки: «А если это не тот человек, кем кажется? Вдруг интуиция обманывает? Практически ничего неизвестно. Ведь знакомы всего ничего. А если он мошенник или убийца?» Но отступать было поздно.
В четверг Элла помчалась в парикмахерскую, где на стене висела коллекция разнообразных расчёсок и красовался плакат: «Нет женщин некрасивых, а есть женщины непричесанные». Надеялась на помощь, ну и думала привести себя в порядок. Лёня слыл в Харькове крутым женским мастером и знал всех и вся. Заведение находилась при гостинице «Спартак», бывшей гостиницы «Интурист». Лёня тут же: «Всё под контролем. Пусть твой приятель сунет в паспорт червонец, подойдёт к Вале, которая дежурит завтра, и скажет, что от Лени-парикмахера. Я замолвлю словечко. Все будет схвачено».
10 января случилось пятницей. Ужасно волновалась, не представляя, чем все закончится. Мама тоже нервничала, но сохраняла веру в добро. А пятнадцатилетняя дочь уже жила своей жизнью. Давно уже прошли те времена, когда Лиля мечтала, чтобы мама вышла замуж и у неё бы появился папа. Ей стукнуло лет восемь, когда она выдала: «Мама, может, ты накрасишься и пойдёшь гулять на Сумскую? (Местный Бродвей) Может, ты кому-нибудь понравишься?»
Прошла всего неделя, а казалось, целая вечность, ведь столько всего произошло. Элла отправилась встречать незнакомца, хотя самолет ожидался далеко за полночь. Хорошо, что аэропорт небольшой и находился в черте города. Дрожали руки то ли от холода, то ли от напряжения. Увидев человека, с небольшим чемоданчиком, который медленно приближался, не смогла даже двинуться навстречу.
«Ну что, едем в гостиницу?» —предложила Элла.
По дороге, уже в такси, Элла объяснила, что и как. Они зашли в холл гостиницы и подошли к стойке. Геннадий все сделал, как предполагалось, рассчитавшись за комнату вперёд за несколько дней.
Отворив дверь, вошли в номер, который смотрелся отвратительно: иногда пробегали прусаки, обои отклеились и кое-где свисали клочьями. «Господи, а ведь это бывшая гостиница «Интурист», — мелькнула мысль. Они сидели в номере, и Элла, насторожилась, понятия не имея, как поведёт себя Геннадий, оставшись вдвоем. Обстановка располагала. Но, кажется, боялась понапрасну. Геннадий не стал ничего такого предпринимать. Наоборот, расположился от неё на стуле на расстоянии где-то метра.
— Мне 45 лет. Развелся. Родителей нет в живых, а жена оставила, заявив, лучше б пил, — он ухмыльнулся, — две взрослые дочери. Одна замужем, и я уже дедушка.
Закончил физический факультет и работаю в спектральной лаборатории.
Элла заговорила: «В тот раз вы меня спросили, не армянка ли я. Так вот я — еврейка. Живу с мамой и дочерью. Три поколения».
Геннадий смутился: «Я ничего такого не имел в виду. Просто со мной работает одна армянка, и вы с ней очень похожи. Поэтому и спросил. Мне все равно, кто вы по национальности».
Постепенно напряжение уменьшалось и вырастала приязнь к новому знакомому. Обведя взглядом обшарпанную комнату с прусаками, с незакрывающейся дверью, произнесла: «Уходим, мама уже, наверно, волнуется».
Они вышли в темноту. Геннадий положил в карман ключ от комнаты с деревянным шариком на кольце, чтоб не умыкнули, но не возвратил, так как больше в гостинице не появился. Стояла то ли глубокая ночь, то ли очень раннее утро. Светало. Часы показывали около четырёх часов утра. Лужи, скованные льдом, поблёскивали. Морозно, но без промозглой сырости. Дом Эллы находился в получасе ходьбы от «Спартака». Они перешли висячий мостик-кладки через реку Харьков, оставив за собой Мариинскую улицу, побрели по Москалевке. Ни одно живое существо не встретилось. Боязнь уходила, и возникало спокойствие и доверие. Элла почувствовала, что не позволит Геннадию возвратиться в то мерзкое место. Они подошли к её дому:
«Заходите и оставайтесь! Не нужно уходить». Элла постелила Геннадию в гостиной, а сама улеглась в своей комнате с книжными стеллажами на всю стену и мгновенно вырубилась. Проснулась поздно. Суббота, никуда идти не надо. Мама хозяйничала на кухне, а потом все собрались, за завтраком. Страх улетучился. За столом сидел человек, которому мама тоже поверила.
Вечером, в воскресенье, Геннадий и Элла отправились в театр музкомедии на улице Карла Маркса, ведь Геннадий обожал оперетту. В Харькове этот театр прозябал. Билеты туда распространялись в нагрузку или по обязаловке. Элла очутилась в этом театре впервые. Несмотря на выходной, зал оказался полупустым. Вообще-то, её туда и силком не заманить, да чего только не сделаешь для нежданного гостя. Эллу охватило ощущение легкости и надежности. Выйдя из театра, они брели и толковали о спектакле, который, конечно же, оказался так себе, как вдруг у Эллы вырвалось: «Мне бы хотелось такого мужа, как ты». Они уже перешли на «ты». Геннадий не проронил ни слова. Некоторое время шли молча. Потом ответил:
—Я должен подумать.
— И долго ты собираешься думать? — с улыбкой произнесла Элла, пытаясь обернуть все в шутку.
— Один день.
В понедельник, когда Элла возвратилась с работы, Геннадия не было. Исчез, вроде, отправился побродить по городу. Часам к семи, вернулся. Сели ужинать. Эллу сжигало любопытство: «Что же он надумал?» Но Гена и не собирался ничего обсуждать. Вместо этого он полез в карман и вытащил маленькую коробочку. «Неужели это мне?» — успела подумать Элла. Но Геннадий протянул дочери: «Лиля, это тебе». Дочь открыла коробочку, в которой лежали оригинальной работы золотые серьги. Геннадий добавил: «Нечего твоей маме дарить. Она все равно потеряет.» Что абсолютная правда. Как Геннадий дознался об этом? У Эллы без конца терялись серёжки или пропадали кошельки. «По умолчанию», Элла догадалась: «Согласен.»
На следующий день Геннадий улетал в Свердловск, где у него находилась квартира и вотчина. Там он собирался пробыть пару недель, а на обратном пути в Норильск заехать в Харьков.
Когда Геннадий улетел, Элла начала спокойно обдумывать ситуацию, смахивающую на сценарий дешёвых мелодрам или латиноамериканских сериалов. Солидный мужчина, уже дедушка, готов жениться на едва знакомой женщине. Подумаешь, прохаживалась неприкаянная в зимнем пальто с воротником из крашеного песца и в шапке-ушанке. Ничего особенного. Так выглядят почти все. Чем прельстила? Неужели зажегся с первого взгляда и готов мчаться к ней за тридевять земель? Так случается только в кино! Нельзя же полагаться только на шестое чувство? И вообще, что такое Норильск? Место, где живут зэки, алкоголики или те, кто отправился за длинным рублем. Кто же он?
Когда Гена прилетел второй раз, все происходило иначе. Он пробыл только пару дней, но Элла и не собиралась затрагивать щекотливую тему. Начал Гена: «Я вот думаю, как можно подать заявление? Я ведь живу в закрытом городе и просто так туда приехать нельзя.» Элла пожала плечами. Такие вещи ей просто в голову не приходили. Гена предложил:
— Возьми паспорт и пошли в загс.
Элла подумала: «Ничего себе темпы!» Но вслух ничего не сказала.
В ЗАГСе их встретили приветливо и объяснили, что к чему. Элла заполнила свою часть заявления, которую заверили печатью, и Гена увез его в Норильск, чтобы там подать.
Началась эпистолярная часть их отношений. Гена жил даже не в Норильске, а в городе-спутнике Талнахе, в двухкомнатной хрущобе. Он писал часто, но недлинные письма, где поведывал о своей жизни и заботах. Житьё-бытьё там не в радость, а на выживание. Мороз, дай бог, доходящий до минус 50 градусов по Цельсию, полярная ночь. Нечеловеческий холод усугублялся диким ветром, раздевающим догола. Находиться на улице можно минут пять, более — смерти подобно. Гена никогда не предлагал переехать, понимая, что жить в таких жутких условиях невозможно, да и Элле в голову не приходило расстаться с мамой и дочкой. Само собой разумелось, что Гена отработает на севере еще два года, чтобы получить северную выслугу лет и переедет на материк.
Обрывки писем:
18 февраля, 1986 г
Здравствуй, маленькая хозяйка большого дома!
В Норильске очень холодно. Я сразу же простыл и затемпературил. Болею до сих пор. Два дня, вообще, не выходил из дома. Сидел на голодном пайке. (В доме даже хлеба не было.)
8 апреля, 1986 г
У нас с тобой всё настоящее и будущее основывается на доброй вере друг в друга, на абсолютной честности и порядочности. Без этого нам с тобой, в нашем положении, будет плохо сейчас и совсем нехорошо в будущем.
17 апреля, 1986 г
Здравствуй, мое единственное настоящее и необъятное будущее!
Я тут составил маленькое объявление, которое высылаю тебе:
«Мне 45 лет, холост, без вредных привычек. Нужна маленькая, симпатичная женщина, которая бы позволила мне любить её всю оставшуюся жизнь»
Ты не представляешь, как мне (после твоего появления) надоела холостяцкая жизнь.
15 мая, 1986 г
Потихоньку продолжаю ремонт. Побелил потолок, покрасил стены и пол. В субботу и воскресенье катался на лыжах. У нас здесь прекрасные горы, работают подъёмники. Температура днём - 5 градусов. Тихо, солнце уже не заходит. Светит круглые сутки.
Ездил в гараж – разобрал двигатель на катере. Надеюсь, тебе понравятся наши реки и озёра. И я в том числе. Очень без тебя плохо.
23 мая, 1986 г
Здравствуй, моя далёкая, мой милый, маленький человек!
Начал считать дни до твоего приезда.
31 мая у нас открывается охота на гусей и уток. Я уйду в тундру, на озера. (На 31 мая и 1 июня)
Деньги на дорогу и мелкие расходы я вышлю, примерно, к 20 июня. Вчера началась пурга, снег, видимость нулевая. Температура - 5 градусов. Так что снова начинается зима.
27 мая, 1986 г
Со второго июня надо уже приступить к лодке и готовиться к летнему сезону. У нас прекрасная погода. Солнце, тихо. Температура +8 градусов. После пурги и снега, стоит во дворах и на дорогах непролазная грязь. Но она скоро высохнет. На реке появились проталины. Числа 20 июня будет ледоход. Целую тебя и жду.
7 июня, 1986 г
Здравствуй, моя маленькая!
Что привезти сюда:
1) Фрукты — груши, яблоки около 5 кг
2) Помидоры – 10 кг
3) 5 кг – твои вещи
Итого 20 кг и себя.
Погода у нас очень плохая. Вторую неделю не прекращается дождь, снег, град. 28 - 29 июня открыл летний сезон. Ушли на лодке за 30 километров от города. Поставили палатку и сутки не вылезали из неё. Поймали немного рыбы и живыми вернулись домой.
Приедешь — мы все обсудим, что и как, и сделаем, как ты захочешь.
Целую тебя, жду очень.
13 июня, 1986 г
Получил приглашение на регистрацию, которая состоится 8 августа в 11 утра. С этой бумагой поехал в Норильск к заведующему отделом по въезду в город. Выдали разрешение, и я тебе выслал.
16 августа нас с тобой ждут на озере «Лама», в 120 км от Норильска. Будет торжественный обед, баня, рыбалка.
У нас идёт снег. Температура -5 градусов по Цельсию.
Элла превратилась в декабристку. Она почти суеверно хранила верность и боялась хоть чем-нибудь потревожить их хрупкие отношения. «Но время шло и старилось» и, наконец, Элла получила конверт с вложенной бумажной перфолентой и записочкой: «Распечатай перфоленту!» На вычислительном центре, где работала, распечатала: «Здравствуй—моя—далёкая—целую—тебя—жду—8—августа—регистрация»
Элла подпрыгнула от радости: «Класс!»
Гена отнёс документы в специальный отдел, где ему выдали приглашение для невесты, и выслал. Авиабилеты продавали только тем, кому милиция разрешила въезд. Все происходило так, как будто Элла улетала не в другой город, а заграницу или на другую планету. Ей, по-прежнему, все представлялось нереальным, как будто не с ней.
Тем не менее, Элла начала готовиться к дальней поездке, с трудом представляя, как все произойдёт. Начнём с платья. В двухэтажном доме, вместе с Эллой, проживало еще три семьи. У соседки Наташи купила жемчужно-небесное свадебное платье. Вроде синтетика, но выглядело, как креп-жоржет. Туфли тоже купила с рук подходящие. А вот, что делать с подарком для Гены понятия не имела. Он без обиняков выдал: «Хочу настоящую морскую тельняшку!» Чем привел Эллу в ступор. Боже, да где же в сухопутном Харькове найти такое. Подобный товар в магазинах не продаётся, да и на толчке тоже. Наверняка, придётся отправиться в Одессу, где, вероятно, найдётся. Конечно, хлопотно и дорого, но что делать. Элла чувствовала, что почему-то тельняшка очень важна для Гены. Хотелось, как в сказках, выполнить то, что сделать невозможно. Она понимала, что спасти её может только чудо. Соседка Римма, выслушав всё это, вдруг лукаво заулыбалась.
— Римма, я понимаю, что тебе это кажется нелепым. Но мне совершенно не смешно. Мой жених надеется на подарок, и я, кровь из носу, должна его добыть.
И вдруг Римма ошарашила:
— У меня есть матросская тельняшка!
— Не может быть? Настоящая?
— Да, настоящая.
— Господи, как могла у тебя очутиться тельняшка?
— Да мой парень подарил, когда вернулся со срочной, с флота.
— И она тебе не нужна?
— Абсолютно нет. Я понятия не имела, что с ней делать. Это тебе — подарок.
— С ума сойти! Чудеса иногда происходят.
На Эллин вопрос, что ещё привезти, он сознался:
— Летом у нас выращивают в оранжерее овощи, но в ограниченных количествах и их не достать. Помидоры, огурцы, яблоки, груши и картошку.
Элла все собрала в поездку. Гена прислал деньги, которых с лихвой хватило на билеты на самолет (билеты дорогущие, ведь лететь на край света), и на покупки.
Как Элле удалось все привезти в Норильск, это уже другая история.
Первого августа, Гена встречал Эллу в аэропорту, который находился в нескольких километрах от города. Просто кусочек тундры, даже без асфальта. Элла попыталась освежить в памяти скупые школьные познания: «Растительность тундры небогата. Тундра — это, где растут мхи и лишайники. Песчаные или каменистые почвы покрыты растениями, похожие на мох, который, кажется, называется ягель. Там пасутся стада северных оленей, которые этот ягель объедают. Еще там обитают медведи и кабаны».
Сели в такси и поехали в Талнах. Увидев город, Элла ужаснулась. Он напоминал ей сюрреалистичную картину чего-то инопланетного. Возвышались пятиэтажные и девятиэтажные коробки на сваях, вплотную к друг другу, чтобы уменьшить порывы ветра. Ни единого дерева. От города веяло какой-то тоской, и напоминало почему-то концлагерь.
Элла, которая родилась и выросла горожанкой, все, чем дорожил, Гена казалось в диковинку. Он жил по-иному. Переступив порог жилища, Элла поразилась скудостью холостяцкой обители, но все было чисто и пахло свежим ремонтом, который Гена сделал своими руками. Свежевыкрашенные стены и пол. Немного дешёвой посуды и никаких излишеств. Несколько смущала аскетичность его гардероба. Его совершенно не интересовали обычные материальные ценности. Зато в довольно скромной двушке красовались навороченные лыжи, классное ружьё, удочки. Он ходил на озера на своем катере, ловил рыбу и охотился.
Первым делом, как только они оказались в квартире, он уточнил:
— Тельняшку привезла?
— Привезла, — с гордостью ответила Элла.
— Я нисколько в тебе не сомневался. Был уверен, что добудешь.
Нетерпеливо вытащил тельняшку из чемодана и тут же на себя напялил. Она очень шла его поджарому мускулистому телу, и он выглядел в ней вроде шкипера или капитана, «обветренного, как скалы».
Он остался совершенно равнодушен к подаренным французским духам, лишь иронично бросив, что у них французские духи употребляли алкаши, так как водки не хватает. Вскоре, выяснилось, что горячительные напитки на нюх не признаёт, а, наоборот, следит за Эллой, чтобы, не дай бог, та не хватила лишку. Это радовало Эллу, ведь народ предупреждал, что все мужики на севере поддают.
Они получили талоны в магазин «Весна» и накупили всяких дефицитных продуктов. Праздновать свадьбу собрались 8 августа, а затем немедленно отправиться на озера. Гена наотрез отказался от фотографа, нового костюма и прочей мишуры, но зато с восторгом поглядывал, как выглядит Элла. Несмотря на свой аскетизм, он с удовольствием делал ей всевозможные подарки.
Они пригласили человек двадцать пять. Гене хотелось похвастаться перед гостями добытой в далёком краю невестой. Они вдвоем приготовили уйму разной вкуснятины, салатов, колбасы, рыбы, потушили мясо. Что-что, а Элла умела и любила принимать гостей, тем более, что дефицитов оказалось навалом. Друзья из Харькова прислали поздравительную телеграмму, подписав паролем: «Сёстры Хабибуллины, братья Трахтенберг».
Элла с опаской ожидала гостей, опасаясь брутальных мужиков с такими же жёнами или алкашей, но Элле гости пришлись по душе, все интеллигентные и милые. Гена пригласил всех сотрудников лаборатории, где работал начальником. Пили за счастье молодых, даже за будущих детей, хотя Элле в сорок лет это пожелание показалось излишним. Как только гости разошлись, даже не убрав со стола, усталые свалились спать, так как с раннего утра запланировали поездку на озеро «Лама». С ними еще отправлялся приятель Гены, Юрий.
Встали еще ночью, а всё равно светло — полярный день. На остановке сели в автобус Талнах - Норильск и доехали до пристани на реке Норильской, где у причала их ждал катер Гены, выставленный из гаража. Мужчины, несмотря на август, надели тёплые куртки, шапки и высоченные резиновые сапоги. Они запаслись помидорами, картошкой, хлебом, спичками и накомарниками. Устроившись в лодке, надели спасательные жилеты ярко оранжевого цвета, хотя Гена ухмыльнулся, ведь они абсолютно бесполезны, так как температура в озере не выше восьми градусов, так что, если что случится, то через несколько минут все равно концы отдашь. К сожалению, Гена захватил только одну пару меховых рукавиц, так как сидел за штурвалом.
Когда уже отмахали много километров, на озере началась буря, сверкали молнии, грохотал гром. Громадные волны захлестывали суденышко; качало так, что приходилось крепко держаться за поручни, чтобы не выбросило за борт. Элла оставалась спокойной. Рядом с Геной она чувствовала себя защищённой и совсем не боялась. Только руки ужасно замерзли, и Гена отдал одну рукавицу, хотя ему было нужнее, ведь он управлял рулём. Мимо проезжали сторожевые катера и с них кричали в рупор, что запрещен выход из-за шторма. Но возвращаться было уже поздно. Гена восторгался бесстрашным поведением Эллы, а до неё дошло, какой смертельной опасности они подвергались, лишь после того, как пришвартовались.
Шторм закончился, светило солнце, казалось, что никакой непогоды не случилось. Гена в высоких резиновых сапогах прошёл по болотистому берегу и перенес Эллу. Её туфельки совсем не годились для похода.
Элла была очарована первозданной природой. Казалось, что в тундре никогда не ступала нога человека. Воздух пьянил, вот только витало кошмарное количество комаров и мошек. Мириадами носились они в воздухе, нападая на всё живое, не давая покоя ни днём, ни ночью. Элла насобирала сучьев, мужчины наломали сухих веток, нарубили дров и развели костёр, чтобы дымом отогнать насекомых, ещё надели на голову сетки-накомарники, а на руки — рукавицы. Гена взял чуть-чуть продуктов, в основном, рассчитывая на подножный корм: грибы и рыбу. Грибов — уйма, только не ленись и собирай. Даже Элла, которая никогда не увлекалась грибной охотой, наполнила быстренько корзинку. Мужчины соорудили палатку и пошли ловить рыбу. Тут же, поймав пару лососей, побросали в котелок для ухи, а Элла почистила картошку, поставила сковородку, положила масло и добавила лук, нарезала грибов, чтобы все вместе пожарить.
На следующий день специально для Эллы приготовили блюдо «сугудай» из лещей и лососей, что наловили. В кастрюлю положили сырую рыбу, добавили соль, специи, перец, лук, растительное масло и уксус. Все это настаивалось всего минут пятнадцать и закуска была готова. Элла попробовала и просто пальчики облизала.
Неожиданным испытанием оказались походы в «туалет». Когда они вернулись из похода, Элла, увидав себя голой в зеркале, ужаснулась. Каждый сантиметр, укушенный кровососущей фурией и расчесанный до лилово-синего кровоподтека, превратил все тело в единый громадный синяк. Она выглядела так, как будто вернулась избитой из камеры пыток. Недаром Шаламов описывал, что существовала жуткая форма казни, когда человека привязывали голого в тайге, и ему кровь до смерти высасывала мошкара.
Мужчины наловили кучу красной рыбы и полный куль лещей. Вернувшись из похода, Элла начала обрабатывать добычу. Лещи оказались колючими, и Элла замучилась их чистить. Пожарила рыбу с картошкой и ждала мужа с работы. Когда появился Гена, она шутливо пожаловалась, что почистила рыбу только для ужина, показав свои исколотые руки. Ни слова не говоря, он полез в холодильник, достал полиэтиленовый мешок с оставшимися лещами, вышел на площадку и выбросил в мусоропровод.
Элла гуляла по городку, впитывая разнообразные детали местного бытия. Вот например, магазин «Огни тайги». Что же там продаётся? Может, драгоценности или что-нибудь таежное? Оказалось, заурядный гастроном.
Отправилась на разведку в Норильск и зашла в фешенебельный ресторан местного значения. Заказала бефстроганов с картошкой пюре. Пюре, сделанное из мороженого порошка, оказалось противно сладковатым, и есть его было невозможно.
А когда в Норильск привезли молодую картошку, за ней выстроилась длиннющая очередь, и стоила она баснословно; все это для Эллы, приехавшей с плодородной Украины, казалось в диковинку.
На следующие выходные Элла с Геной и Юрием поплыли опять на озеро «Лама». Оно выглядело необъятным, как море, и опять начались приключения. На катере забарахлил мотор, и Гена на ходу поломку устранил, и они снова отправились в путь, а проблемы с мотором не закончились. Гена окончательно заглушил его и принялся разбирать, починив буквально через несколько минут. Но вскоре, посреди озера, мотор окончательно заглох; они встали, кое-как причалили к берегу, и знакомый одолжил им свой мотор, который Гена приладил к катеру, и они возвратились в Норильск.
Проводив Эллу на остановку автобуса и оставив её одну, отправился чинить свой мотор, чтобы потом немедленно возвратиться и вернуть одолженный приятелю.
Элла маячила одна на остановке. От одного только сознания, что находится глубокой ночью одна, за городом, сжималось сердце от страха. Единственным утешением было то, что солнце не заходило. Полярный день. Минут через сорок показался полупустой автобус, и Элла в него села, а, когда вышла из него, еле-еле нашла свой дом. Она ещё плохо ориентировалась среди одинаковых коробок. Хотя светло, но пустынно. Гена вернулся только к вечеру, в воскресенье, совершенно измученный, придя в себя только через пару дней.
Элле захотелось побывать у мужа на работе и посмотреть, что и как. Он руководил спектральной лабораторией, которая делала анализы для рудника «Таймырский», где добывали никель, медь, кобальт. А спуститься в шахту, к сожалению, не получилось.
Она стала привыкать к Заполярью, хотя поначалу казалось непривычно, что круглые сутки светит солнце.
Чудный медовый месяц омрачил крохотный инцидент, покоробивший её. Они с Геной собирались куда-то идти, и Элла стала переодеваться. Он с укоризной посмотрел на неё и угрюмо произнёс: «Знаешь, почему мой дедушка развёлся с бабушкой? Потому что она при нём переодевалась. Никогда не смей это делать при мне.» Элла опешила, как будто ее ударили. Она всего лишь сменила домашнюю одежду на другую. Воскликнула со злостью: «Так оказывается мне повезло, что ты — православный. Был бы мусульманином, то заставил носить паранджу, как твой дедушка»
Гена являл собой пример чего-то совершенно правильного, как бы вытесанного из монолитной глыбы. Эдакий герой романа Джека Лондона. Щедрый, благородный, смелый и бескорыстный.
Прошло уже две недели пребывания Эллы в Норильске. Каждый уикенд они ездили на озёра. В один из них они собирали дикую малину. Элле никогда не приходило в голову, где и как растёт эта ягода. То, что она увидела и отведала, превосходило любое воображение. Малина выросла крупная, сладкая и в изобилии. Собрали килограммов семь в охотку. Ещё они приволокли несколько килограммов чёрной смородины.
Время пребывания Эллы в Норильске заканчивалось. Август вместил две недели короткого лета и две недели осени, где одна неделя оказалась тёплым октябрем, а следующая неделя уже —хлестким ноябрем. На глазах, как при ускоренной съемке, пожелтели листья, которые во вторую неделю осыпались, погода обрушилась холодом и заунывными дождями.
Элла решила узнать, есть ли в Норильске экскурсионное агентство. Оказалось, есть. Хотя работает весьма странно. Только два раза в году. Когда по Енисею, который находится в 90 км, приходят круизные корабли, туристов сажают в автобусы и привозят в Норильск, где к ним присоединяются экскурсоводы. Обычно эти автобусы битком набиты, но, если есть свободные места, они смогут взять Эллу. Где-то в восемь утра она уже прикатила в Норильск. Сунулась в один автобус, в другой, но нигде места не нашлось. Досадно, но ничего не поделаешь. Не теряя оптимизма, она во второй раз примчала, когда пассажиров привезли с другого и последнего рейса. Срывался противный дождь, заливая желтой жижей дороги, начинало морозить, как в глубоком ноябре, и Элле очень не доставало тёплой одежды. Увы, свободных мест не было. Вдруг удача улыбнулась: место нашлось в последнем автобусе. Женщина-экскурсовод объявила:
— Я вас возьму, но с условием.
— С каким?— Элла насторожилась, готовая согласиться на любое.
— Экскурсия длится восемь часов. Среди дня у нас будет двухчасовый перерыв. Я вас приглашаю на обед к себе домой, все говорят, что я прекрасно готовлю. Хорошо?
— С удовольствием!— потрясенная радушием незнакомки, увиденной впервые. Экскурсовод представилась:
—Меня зовут Ирина, — и начала свой рассказ: — Первый дом будущего Норильска, построенный геологами в 1921 году, сохранился, и мы его посетим. Поселок, основанный в 1935 году, получил статус города в 1953 году. Это один из самых северных городов в мире с населением более 150 000 жителей. Город был спроектирован ленинградскими архитекторами, поэтому здания и планировка сходны с Ленинградом. Особенность архитектуры в том, что здания возведены на сваях в вечномёрзлых грунтах.
В 1935 году построен горно-металлургический комбинат, где ведётся добыча цветных металлов: меди, никеля, кобальта и драгоценных металлов: палладия, осмия, платины, золота и серебра.
20 лет до 1955 года основную рабочую силу составляли заключённые и освобождённые из лагеря. Прошли лагерь свыше 500 тысяч человек.
В два часа дня у туристов начался двухчасовой перерыв, а Элла с новой знакомой отправились на обед к ней домой. Ирина, действительно, классно готовила и угостила великолепным рассольником и тушеным мясом с жареной картошкой и грибами. Она жила одиноко, с мужем разошлась, детей не было. После обеда, сидя на диване, Ирина затянулась сигаретой, расслабилась:
— Я дочь освобожденного политзаключенного. В 1953 году произошло восстание, в котором участвовал мой отец. Волнение началось, когда Великий Вождь и Учитель, наконец, откинулся и затем последовала амнистия, которая распространилась только на уголовников и зэков с малыми сроками. Хотя в основном лагерники — осужденные по 58 статье. Руководителей сопротивления и активистов кинули в центральный ШИЗО, прозванный «мясокомбинатом». Говорят, что люди не нападали, им стреляли в спину. Наиболее активных лагерников охрана намеренно убила, а мой папа не принадлежал к ним и остался жив.
Было убито около 200 человек, ранено 400. В кладбищенской книге Норильска за 1953 год, записано, что летом в общей могиле захоронены безымянными 150 человек.
Спустя несколько месяцев лагерь был закрыт и моего папу освободили и реабилитировали, хотя, как известно, при социализме полной реабилитации не бывает.
Уже поздно вечером Элла вернулась домой. Гена уже стал недоумевать, куда она пропала.
Пребывание в Норильске близилось к концу. Гена с нетерпением ждал, когда же Элла, наконец, станет «Волкова», и собирался удочерить Лилю, чтобы она тоже носила его фамилию.
Следующая их встреча состоялась больше чем через год, в октябре. Все время их разлуки он присылал деньги, хотя Элла об этом никогда не просила.
Когда Гена прилетел, они уехали отдыхать в Сухуми. Элла обленилась до то, что не ходила на завтрак, и Гену это совершенно не раздражало, а, наоборот, он с удовольствием приносил из столовой еду с жидким кофе и подавал ей, пока она нежилась в ванне. Наслаждаясь ничегонеделанием, Гена, владея мастерством скорочтения, любую толстую книгу проглатывал за несколько часов. А еще он считался неплохим шахматистом и даже был чемпионом Норильска. Элла играла в шахматы так себе, но, от нечего делать, они вытаскивали шахматы и расставляли фигуры, а Гена, конечно, побеждал. Ему все время чего-нибудь хотелось: «Давай поедем в круиз по Черному морю из Сухуми до Одессы». Элле идея очень пришлась по душе. К своему стыду, она ни разу в Одессе не побывала.
Плыли трое суток. Корабль старенький, небольшой и совсем некомфортный, сильно качало, поэтому когда они оказались на берегу, то земля уходила из-под ног, голова кружилась, и они ходили, широко расставив ноги, как моряки, вразвалочку.
Поселились у приятелей Гены. Квартирка оказалась крохотной, и душ даже пристроили, украв кусочек кухни. Несмотря на все неудобства, принимали их радушно: показывали Дерибасовскую, знаменитый привоз, повели в известный театр оперы и балета. Одесса не обманула их ожиданий. Когда Гена спросил у встречного, где находится туалет, тот тут же нашелся: «Дай рубль, скажу».
Элла проводила Гену до Москвы, где они провели пару замечательных деньков. Затем разъехались в противоположных направлениях. Гена на крайний север, в Норильск, а Элла на юг, в родной Харьков.
Далее произошло то, чего Элла не ожидала. Гена пропал. Она не получила от него ни одной весточки и вся изволновалась, не имея представления, что происходит. Посылала безответные письма, вызывала на телефонные переговоры, на которые он не приходил. (Тогда еще не существовало автоматической связи с Норильском.) Наступил Новый год, никаких известий. Элла уже собиралась заявить в милицию, когда, наконец, пришло письмо, хлесткое, как штормовой ветер и ледяное, как полярная зима в Норильске.
Здравствуй, Элла!
После возвращения из отпуска, я понял, что наша жизнь мне все больше и больше не нравится. Начну с того, что мы с тобой разные люди и не подходим друг другу. Думаю, что ты не будешь это оспаривать. Я совершенно не подхожу тебе. Я не могу и не хочу жить в Харькове. Так что прости меня, но нам с тобой лучше сразу разойтись сейчас и не мучить друг друга.
Я подаю на развод, но собираюсь помогать деньгами. А если тебя это не удовлетворит, то можешь подать на алименты.
Прости меня, но на этом всё. Не пиши, я отвечать не буду.
14 января, 1988 г
А ведь они даже ни разу не поссорились, ни разу не поругались, а не получилось. Мама рассуждала банально: «Если мужчина уходит, то, наверняка, к другой женщине» «Шерше ля фам». А Элла вообще ничего не считала: «Разные люди? Она это всегда знала, но раньше это его не смущало. Никакой версии у неё не возникло. Что же на самом деле испытывал Геннадий, так и осталось загадкой.
Когда становилось тошно, Эллу безотчётно влекло к стихам, несущим печаль. Как только потянулась к письмам Гены, всплыли строчки Тютчева:
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...
О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..
Еще в отрочестве Элла залпом проглотила Сомерсета Моэма «Бремя страстей человеческих». Тогда, в 17 лет, роман покорил, но никогда его не перечитывая, всю жизнь помнила: «Человеческая жизнь — ковер. Всё, что в жизни происходит это узоры, сплетающие ковер. И чем больше событий в жизни человека, тем больше узоров и красивее ковер».
Ну что ж? Кусок жизни прожит. Элла ни о чем не жалела. Увидала Норильск. Когда бы она посетила этот полярный закрытый город?
Как поётся в старом романсе:
Мы странно встретились и странно разойдемся.
Улыбкой нежною роман окончен наш.
Но если в памяти мы к прошлому вернемся,
То скажем – это был мираж.
Добавить комментарий