Веселенький денек. Из Одесских историй

 По Kilda-street, самой красивой улице Мельбурна, по направлению к сити шел высокий пожилой человек в черном, почти до пят, пальто и серой потертой шляпе. Шел он медленно, чуть сутулясь, и был он в задумчивом расположении духа. Звали пожилого человека Эдик Резкин. Старый холостяк, родом из Одессы, он эмигрировал в Австралию около десяти лет назад. Все говорили ему, что шансы на то, чтобы работать инженером в Австралии, у него близки к нулю. Но на удивление, а может быть зависть всем знакомым и дальним родственникам, он все эти годы работал инженером, купил квартиру, автомобиль и даже дважды побывал в Италии, о которой мечтал еще с детства. 

В общем все было бы хорошо если бы не одиночество. Больше всего это волновало его двоюродную сестру Лелю. Она знакомила Эдика со многими женщинами, но ни одна из них не задела его сердце. Последней, с кем она его хотела свести, была Клара, женщина-каланча, с бедрами, на которых могли бы запросто улечься два мужика Эдикова телосложения, и грудями, размером в большие австралийские яблоки сорта Розовая леди. На голове у нее вился черно-фиолетовый стог крашеных волос, а над верхней губой сереньким цветом пробивались пушистые волосики.

IMG_7099.jpg

В общем - это был явно не тот сорт женщины, о которой мечтал Эдик, и он сказал Леле свое категорическое нет. Сестрица назвала его шмоком, потому что Клара владела колбасным магазином на Балаклаве и, как шутили люди, была богаче дочери самого барона Ротшильда. 

 - Не будь упрямым, как ишак. Ты с ней будешь кататься, как сыр в масле, и весь Мельбурн будет тебе завидовать, - сказала ему Леля. 

 На что Эдик ответил, что ему не нужен ни сыр, ни масло, и, что он лучше выбросится с третьего этажа, чем ляжет с Кларой в постель. 

 Стояла поздняя Мельбурнская осень. Низкое небо светилось серебристым холодом, и легко дышалось воздухом, насыщенным сладкой пряностью опавшей листвы. Не доходя до реки Яры, пересекающей улицу, Эдик свернул к скверу и остановился у сырой скамейки, покрытой опавшими с деревьев ржавыми листьями. 

 - Сегодня воскресенье, и сегодня никто никуда не спешит, в том числе и я, - решил Эдик и сел на скамью.

 Начало моросить, но он не замечал мелких капель и продолжал сидеть. Вы думаете, что Эдик вздремнул? При такой погоде? Я не думаю. Я бы не сказал, что в тот день он выглядел очень счастливым человеком. Поверьте мне, я по носу вижу, чем человек дышит. Я знаю таких людей. У них нет друзей, и им некому выложить душу. Такое часто бывает.Так они говорят сами с собой. Здесь они могут выговориться, конечно, если никто не помешает. Но я вижу, что один странный молодой человек крутится возле Эдика, и этот молодой человек мне не нравится. 

 Странный тип неопределенного возраста, одетый явно не по сезону, в рубашке с короткими рукавами и в сандалиях на босу ногу, сел рядом с Эдиком. Он посидел несколько минут, задумчиво глядя по сторонам, а потом, словно обращаясь к дереву, стоящему невдалеке, сказал:

 - Как дела, друг?

 Эдик повернул голову, оглядел незнакомца и на своем не очень хорошем, с русским акцентом, английском ответил:

 - Если ты имеешь в виду меня, то слава Богу, хорошо.

 - Я рад, что у тебя все хорошо, друг. Всегда приятно, когда людям хорошо. Особенно таким хорошим людям, как ты. 

 - А чего ты решил, что я хороший человек? Ты что - ясновидящий?

 - Я не ясновидящий, но я уверен, что ты человек – что надо. Ты венгр или итальянец?

 - Нет, ты не угадал. Я – еврей.

 - О, еврей. Евреи – хорошие люди. У меня все друзья – евреи.

 - Чудесно, приятно слышать, - сказал Эдик.

 Незнакомец долго смотрел на Эдиковы ботинки и наконец сказал:

 - А я – жертва.

 - Что так? – удивился Эдик.

 - А вот так. Доверился людям, и погорел. Обчистили меня, сволочи. Вот видишь, в чем я остался. Голый и босый и в чужом городе. 

 - Да, плохо.

 - Хуже быть не может, друг. Если хочешь сделать доброе дело, выручи меня и моих мальчиков. Два близнеца. Два ни в чем не повинных божьих создания ждут своего папочку в гостинице. 

 - Хм. Да ты еще и с детишками.

 - В том то и дело, что я не один. 

 - Так чем же я могу тебе помочь?

 - Одолжи мне сто долларов на билеты до Сиднея, друг. Завтра же верну тебе, - тип полез в карман, - вот мои водительские права. А вот паспорт. Можешь записать мой телефон в Сиднее. Вот – мой адрес.

 Эдик отвернулся и долго смотрел на мокрые платаны. Потом снял почему-то шляпу и пригладил ладонью пучки седых волос, над ушами. Он думал:

 - Ни с того, ни с сего дай ему сто долларов. Ни больше, ни меньше. Не нравится мне этот типчик. В глаза не смотрит. Лицо помятое, как будто по нему телега проехала. Обращается не ко мне, а к дереву и к тому бронзовому генералу на бронзовом коне, что стоит напротив. И уж очень быстрый. Но, с другой стороны, с любым человеком может случиться горе. Может быть, он говорит правду? Черт его знает!

 - У тебя есть бумага, куда записать? – прервал Эдика голос незнакомца, - вот ручка. 

 Эдик не спешил, он все еще думал:

 - Вот пристал. Как банный лист. Дам я ему двадцать долларов, и пусть катится к дьяволу. 

 Эдик полез в карман и вынул бумажник. Глаза незнакомца заблестели, и он заерзал на скамейке. 

 - Друг, ты действительно выручишь меня и моих деток. Каждый может попасть в переплет. И ты тоже.

 Эдик вынул двадцатку и протянул ее незнакомцу. Тот погрустнел, но деньги взял.

 - Друг, ты же обещал сто долларов.

 - Ты, друг, ошибся маленько. Я тебе ничего не обещал. - Эдик что-то кумекал в голове, - знаешь что. Вот тебе еще двадцать, и оставь меня в покое. Понятно, друг? 

 Тип выхватил красную бумажку и вскочил, словно его змея ужалила в одно место. Глаза его горели злым огнем. Он постоял молча, а затем сплюнул и быстро зашагал прочь. Пройдя шагов десять он остановился и закричал: 

 - Я думал, что ты хороший человек. Я ошибся. Все из вашего племени - жадные сволочи! За доллар удавитесь! 

 Он еще что-то кричал, но Эдик уже не слышал его. 

 - Мошенник вонючий, - возмущался он вслух по-русски, - говорят, что уже нет антисемитов. Чепуха. Они живучи, как крысы. Но какой гад! Даже спасибо не сказал. 

 Эдик сидел, опустив голову. Продолжало моросить. Казалось, что тому занудливому моросящему дождю не будет конца. 

 - Можно я присяду возле вас? – раздался вдруг женский голос. 

 Эдик повернул голову. Рядом стояла старушка с раскрытым зонтиком. Веселые голубые глаза смотрели на него. 

 - Она похожа на маму. Добрые глаза. Только у мамы были черные глаза, - подумал Эдик. 

 - Садитесь, конечно, - сказал Эдик. 

 Старушка села рядом.

 - Я слышала, что этот тип говорил вам. Я сидела напротив, вон на той скамейке. 

 - Испортил воскресенье, подлец. Живут же такие гады. 

 - Вы не должны принимать это близко к сердцу. Есть столько неприятных вещей на белом свете. Хуже, чем, то, что случилось с вами.

 - Мне не жалко денег. Но кому я их дал? Есть столько хороших людей, которым деньги нужны. 

 - Холера с ним. Вот у вас болит, я чувствую это. И у меня болит за вас. 

 Она замолчала, что-то прикидывая в голове. 

 - Меня зовут Рози. А вас, молодой человек?

 - Меня - Эдик. 

 - Вы знаете, Эдик. Я – старая, но я очень люблю музыку. Вот такая я сумасшедшая на старости лет. И, что вы думаете, мне сегодня приспичило пойти на концерт. Внучка говорит, что идет дождь, а меня все равно понесло на концерт. Вот так, - она вздохнула, - играют Шопена. Вы любите Шопена? Хотя, что я говорю? Его нельзя не любить, потому что у него чудесная музыка. 

 - Да, вы правы, - сказал Эдик.

 - Я вам что-то скажу сейчас, молодой человек. Моя кузина заболела, и у меня есть лишний билет на концерт. Можете его иметь. Послушайте Шопена. Он успокоит вашу душу. Вот увидите, вам станет легче. 

 - Мне уже легче. 

 - Так что, идете? – старушка протянула Эдику билет. 

 - Спасибо большое, с удовольствием пойду на Шопена. Сколько я вам должен за билет? 

 - Что вы, что вы! Я не продаю билет. Это вам спасибо за то, что вы говорили со мной. Вы знаете, очень редко молодые люди замечают меня, не то что разговаривают со мной. Они проходят мимо меня, словно мимо дерева или мусорного ящика. Раньше я расстраивалась, а теперь привыкла. Мы - старики – уже никто для них. Они высокомерны, потому, что у них молодость за пазухой. Но, если посмотреть с другой стороны, то, наверное, я когда-то тоже была такой. Что вы скажете на это, Эдик?

 - Я не знаю. Мне кажется, что много зависит от человека. Какая у него душа. 

 - Душа, душа... Много ли людей имеют хорошую душу, я вас спрашиваю? Ой, что-то я сильно разговорилась. Давайте лучше пойдем на концерт.

 Они пошли в сторону концертного зала. До него было всего метров двести. Когда нужно было перейти мостовую, Рози сказала:

 - Можно я вас возьму под ручку? Я боюсь, когда нужно одной переходить улицу. Знаете, в моем возрасте всякие сумасшедшие мысли лезут в голову. А вдруг шофер не заметит красный свет? А вдруг – то, а вдруг – это... Для вас – это смешно, наверное. 

 В фойе было людно и шумно. Вместе с другими Рози и Эдик стали подниматься по эскалатору вверх к своим местам на балконе. Рози стояла впереди, а Эдик - сзади нее. Вдруг среди шума и хаоса, который всегда царит перед началом концерта, прозвучал голос, который перекрыл все шумы на свете. Этот голос нельзя было не узнать. То был голос Клары, женщины-каланчи, домогавшейся Эдика, и которую ему меньше всего хотелось увидеть сейчас.

 - Эдик, какая встреча! – она стояла в накинутом на могучие плечи норковом полушубке на площадке между этажами и улыбалась, как будто встретила не Эдика Резкина, а по крайней мере, самого Билла Клинтона, - сам Бог послал вас сюда! Встретимся в антракте у буфета.

 - Хорошо, - крикнул он ей в ответ, и сердце его нырнуло куда-то глубоко вниз. 

 Только ее мне не хватало сегодня. О, Боже, неужели из всех женщин Мельбурна ты не мог выбрать кого-то поприятнее! Вначале тот тип, а сейчас Клара. Я пропал - мысли метались у Эдика в голове, как дикие кони в монгольской степи, - мне надо исчезнуть до антракта. И чем быстрее, тем лучше. 

 И тут обычно медлительный Эдик мгновенно принял решение.

 Стоящая впереди него ступенькой выше на эскалаторе старушка Рози не заметила, когда Эдик на следующем этаже перешел на эскалатор, ползущий вниз к выходу. 

 - Конечно, я неправ. Не сказал старушке до свиданья, да и с Кларой не очень хорошо получилось, - говорил про себя Эдик.

 Эдик выбежал на улицу. Дождь прошел. Облака неслись в сторону реки, оставляя за собой куски голубого неба. Свежий ветер с залива играл в верхушках платанов. Стоял воскресный звонкий гул. В нем птичьи голоса перемешались с голосами толпы. Эдик остановился на мосту через реку Яру и долго смотрел вниз на ее спокойное течение и на отражения небоскребов и облаков в серой воде. На душе у него стало спокойней.

 - Ну и денек, - сказал Эдик вслух и засмеялся.

 Такого не случалось с ним уже много лет. Сияющая молодостью и чистотой японочка направила на него фотокамеру, щелкнула несколько раз и, поклонившись, ушла. 

 - Что она нашла во мне? - подумал Эдик, - ну, стоит пожилой дурак на мосту и смеется. Большое дело!