Муниципальный бассейн радовал необыкновенно свежей и прозрачной водой, хотя, конечно, и в других она не мутная, но тут в прозрачности было что-то океаническое. В том ли причина, что бассейн назван именем писателя Монтерлана? А он жил в прошлом двадцатом веке в шестнадцатом округе, самом чистом, ухоженном, богатом районе Парижа, как говорят, буржуазном? И буржуа больше других любят литературу? И чистую воду. И пляж океана в Бьяррице.
Был открыт и солярий, обычно закрытый под предлогом возможной угрозы теракта, – сокращены два слова в одно, будто времени нет произнести их раздельно, нужно сказать побыстрее, чтоб не успеть испугаться!
Посетитель бросился в прозрачную воду и плавал.
Сначала он плыл на спине, а возвращался по той же водной дорожке кролем.
И – растянулся на солнце.
И так наслаждался чередованием жара и хлада, жара и дрёмы, лучей и воды.
Плесканье и восклицанья плывущих доносились до загорающего. Краем глаза он наблюдал разнообразие тел, – мускулистых ли, желающих похудеть, осторожной беременной женщины, загорелых или белых мучнистых – безвылазно городских.
Как на ладони – все стадии плоти, от нежной лолиты до еще живого старика, – смирись, запасайся, мой друг, благодушием, потом будешь его расходовать экономно в других обстоятельствах жизни.
Касание кожи послеполуденным солнцем ожесточалось, переставало приятствовать, и он в тень перебрался. Ветерок обвеивал тело, он думал о нем, о временности владения им, точнее, о дозволенном пользовании; иногда беспокойном: тревожило и самое легкое недомогание, – какой-нибудь взаболомошный зуб, не говоря уж о потемнении внезапном в глазах. Но сегодня, сейчас стояла уверенность в вечном довольстве. Он размышлял о строках стихотворения, переводил так и этак, уточняя смысл, довольный совпадением своих ощущений – и строк:
легкий, о легкий
пробежал ветерок
и легко улетел
и что я подумал, не знаю,
и узнать не стремлюсь.
Не странно ли думать об этом... спустя столько лет, столько зим... спустя век... спустя рукава... а впрочем, так ли он передал:
Léger, léger, très léger
Un vent très léger passe
Et s’en va toujours très léger.
Et je ne sais pas ce que je pense
Ni ne cherche à le savoir.
В марте четырнадцатого – в столетии прошлом – записано прочитываемое им сейчас, в мае восемнадцатого, – совсем в другом месте, среди хаоса звуков воды, голосов, улицы города и безмолвия неба! Эта капля жизни – поэзии – собрана тем далеким, исчезнувшим, – и вот она, пять коротеньких строк. Определить бы поэзию, напечатать рецепт ее в книге! Невозможно – в отличие от салата и супа, хотя и не прерывается деятельность определения, повсюду ученые стараются выразить чудное мгновенье в параграфах.
Немногие могут о ней рассказать или даже создать поэзию усилием сердца, а точнее, услышать ее растворенную в воздухе – присутствующую. Свойство сердца поэта – собрать ее и сгустить до ощутимых нами количеств, – подобно пчеле, труд которой он подносит ко рту ложечкой меда утром, на завтрак.
Но что это? Поэт, дав вкусить, затем делает заявление? Политическое, антицерковное даже. Как странно! Приготовить почву, а вместо цветка небесного посадить там столбик владельца.
«Со мною так не получится! прочь! А в юности принял бы, не понимая еще, что в напитке чудесном кристалл растворяется яда, и выпил бы, и потом бы смотрел с удивлением в зеркало, – в зеркало жестов и поступков близких, они ведь пили меня, полностью мне доверяя, не видя подвоха, не умея определить вещества, примешавшегося к любви! Не понимал и я ничего.
В чем же разница того и теперь? Иные тревожатся признаками собирающегося дождя. Я же спокойно открываю зонтик или разворачиваю плащ.
Ванна ветра! Мне нравится так выразиться, поскольку воздух упруг, он меня омывает подобно волне, воде, но с большею деликатностью, с ног он не валит, его материальность умеренна и угрожающей не становится здесь, в тени обрамляющих солярий сосен.
Мне нравится соединение предмета быта, ванны, и свободного воздуха».
Время длинных строчек. Время коротких строк. Время многоточия.
Время отсутствия.
Добавить комментарий