Оля

1

Номер своего рабочего телефона – крошечный листок линованной бумаги, второпях вырванный из записной книжки, – она сунула ему в карман пиджака во время танца. Другого момента, когда она могла бы это сделать, он не вспомнил. Тот пятничный вечер он вообще помнил смутно. Жена позвонила в конце рабочего дня, когда он был уже навеселе – сотрудник проставился  перед отпуском, потом скинулись, добавили и засиделись – раскричалась, что он ещё не дома, что они приглашены вечером в ресторан и что ждать его не станет.

Продиктовала адрес и швырнула трубку. Вот он с работы не переодеваясь и приехал. В костюме же, не в спецовке. Да и ресторан-то – одно название. Так – шалман в новостройках. Выяснилось, что двоюродный брат жены и его давний, ещё институтский друг Женька, получил какое-то очередное повышение по службе, стал большим начальником и вот на радостях всех и пригласил. Шашлык подали пересушенный, водку разбавленную, а музыка гремела так, что разговаривать можно было, только когда лабухи уходили на перекур. Он помнил, что танцевал с женой, сначала со своей, а потом Женька решил потанцевать с сестрой, а его пригласила на медленный танец Ольга – Женькина жена. Вот тогда-то она, наверно, эту записку и сунула.

Обнаружил он её только в понедельник утром, когда одевался на работу. Развернул, хмыкнул. Смял листок и хотел выбросить, но, покрутив в пальцах бумажный комок, сунул в карман – дома выкидывать не стоит – мало ли что. В автобусе он снова вытащил его, расправил, посмотрел на скачущие пьяные цифры и вспомнил, как подслушал случайно разговор жены с подругой по телефону, как она резко отозвалась об Ольге, назвав её шлюхой, окрутившей её драгоценного братца.

Вспомнил саму Ольгу – высокую, белокожую, с копной рыжих волос, попытался представить, как раздевает её, и не смог – даже в воображении начинал путаться в застёжках и молниях – опыта не хватало. Аллка, жена, всегда, даже в их первый раз, раздевалась сама, а больше женщин у него и не было. Он ещё раз достал записку, убедился, что уже помнит номер наизусть и понял, что позвонит. Ну, не сегодня, так завтра, но точно позвонит. А Женька... а что Женька? В конце концов, он к ней не приставал – она сама ему телефон дала. За женой следить лучше надо, Женя, удовлетворять её, а не сутками на работе просиживать и по командировкам разъезжать, карьеру делать, вот так-то, дружище. А то, что это буду я – так даже лучше – всё в семье останется. Ему понравилась собственная шутка, и он хихикнул.

За рабочим столом он разгладил записку, вложил её в ежедневник и в течение дня несколько раз доставал, разглядывал, даже понюхал. Пахло его карманом – табачными крошками и давно нестиранным носовым платком. Она не дала свой сотовый – только рабочий, видимо из осторожности, и он тоже решил позвонить ей с рабочего. В обеденный перерыв дважды подходил к городскому телефону – на его столе был только внутренний, заводской – но так и не снял трубку и лишь к концу дня решился. Быстро, не давая себе времени передумать, набрал номер и выпалил не дожидаясь:

– Здравствуйте, можно Ольгу к телефону.

И услышал сдавленный смешок.

– А я уж подумала, что записка потерялась.

Уже позже, гораздо позже, он неожиданно вспомнил этот первый разговор и до него, тугодума, дошло: «Так ты тогда не сомневалась, что я позвоню? Ты только опасалась, не потерял ли я бумажку?» «Конечно, милый, – ленивой зевотой отозвалась она, потягиваясь под одеялом. – А что – ты мог не позвонить?»

Он попытался поддержать слегка насмешливый тон разговора, что-то забормотал, стараясь сострить, но она тут же прервала:

– А не взять ли тебе назавтра отгул?

2

Места для встреч выбирала она. Да и не выбирала – назначала – словно всё было давно решено и ей оставалось только следовать заранее проработанному маршруту. Взяв его под руку, плотно прижавшись, так что он тут же терял способность соображать, она спрашивала своим хрипловатым низким голосом:

– Так мы пойдём в гостиницу? – и сама же отвечала, не дав ему раскрыть рта. – Здесь за углом есть одна: маленькая, частная. Я знаю – я туда родственников приезжих недавно селила.

Почасовые номера, застиранное постельное бельё, длинный чёрный волос на полу в ванной, сдержанные ухмылки администраторов и ноющий страх наткнуться на кого-то из знакомых. Это застуканный в ресторане ещё отвертишься – случайно, мол, встретились.

Поначалу он злился – и вправду, шлюха! Ведёт туда, куда до меня столько раз своих мужиков водила, но в какой-то момент, на третьем месяце их знакомства, вдруг понял, что это всё игра, что ничего она не знает, что путается в адресах гостиниц и расположении комнат, да и в постели ничего не умеет, что не была она никогда и ни с кем в этих номерах, и вся её напускная бравада и «опытность» – неловкая ложь. Понял тогда, но прозвучало это много позже, когда отмечали они в маленьком пансионате в пригороде годовщину их связи, и наутро, стоя спиной к нему у высокого зеркала в одних домашних туфлях на низком каблучке, которые всегда возила с собой, закалывая волосы, она сказала, что им пора расстаться.

Это была их первая ночь – сочинить правдоподобную легенду, чтобы исчезнуть из дома на сутки, он никак не мог. Всё опять-таки устроила она – придумала, как добавить день к его короткой командировке, так чтобы никто не заподозрил, и даже сама подделала копию командировочного удостоверения для предъявления, если потребуется, его жене. У самой, похоже, проблем с этим не было. На все вопросы отмахивалась – мой вечно в разъездах да на заседаниях до утра.

А вот ему пришлось покрутиться – отгулов не напасёшься. Пришлось и в бассейн вечерний записаться, и в субботу на работу его вызывали, и по воскресеньям иногда стал в спортзал похаживать – чего только не сочинял, чтобы несколько часов выкроить. Несколько часов, из которых, дай бог, минут двадцать набиралось самого удовольствия, а остальное – ожидание, нервотрёпка, страх, разочарование. Но эти минуты наркотиком снова и снова притягивали, заставляли врать, выкручиваться, экономить и утаивать премии, только бы снова почувствовать её запах, провести рукой по упругой гладкости бедра и отлетающим сознанием услышать её сдавленный хриплый стон.

Однажды он попытался разорвать отношения, вырваться из-под власти этого сладкого морока. Уговорил себя, что зашло слишком далеко, что всплывёт всё, и будет скандал, что опасно и затратно – слишком много усилий и денег уходит, что его Аллка ничем ведь не отличается, и фигура не хуже... но, увиливая под разными предлогами от встреч две недели подряд, извёлся, не выдержал и позвонил сам.

3

– Как расстаться? Почему? – он что-то ещё бормотал, а сам, не отрываясь, смотрел, как она подбирает вверх тяжёлые рыжие пряди и закалывает шпильками. – Что случилось?

Сев на кровати, он теперь видел её, стоящую перед высоким зеркалом, всю целиком, как на картине – в одной плоскости. На одном холсте рядом находились и сужающаяся к тонкой талии спина с ямочками на пояснице, и тяжёлые груди с острыми розовыми сосками, вздёрнувшиеся вслед за поднятыми вверх руками. Но два этих изображения не сливались сейчас для него в одно. Ту, что стояла к нему спиной, он знал – она только что лежала рядом с ним и казалась такой близкой, а вот вторая, в зеркале – красивая и холодная – была чужой и говорила что-то непонятное и страшное.

– Всё зашло слишком далеко, милый, слишком далеко. И Женя всё знает. Он меня и отпустил на ночь с условием, что это наша последняя встреча.

– И давно он знает? – в горле стало сухо, голос был чужим.

– Давно. Почти с самого начала.

– Откуда? И почему молчал?

– Откуда? Я сказала, – она закончила с причёской, развернулась, забралась на кровать и села перед ним на пятки, широко, бесстыже разведя согнутые ноги. – Я сказала, – повторила она. – А молчал, потому что сам кругом виноват, и знал, за что это ему. За всех этих секретарш, банных шлюшек, за всех баб, с которыми я его делила. Я ведь никогда ему не изменяла – ты первый. Нет, он не молчал, конечно, – извинялся, плакал, угрожал даже – пока я не решила, что наказан достаточно.

– Долго ж ты над ним измывалась.

В номере было нельзя курить, но он, забыв об этом, потянулся к висящим на спинке стула у кровати брюкам, достал сигареты. Руки дрожали. Она, не меняя позы, слегка наклонилась вперёд, едва не коснувшись его сосками, поцеловала в сухие губы, одновременно забирая из руки пачку.

– Нет, милый. Долго потому, что никак от тебя было не оторваться. Привыкла я к тебе. Но это же не может продолжаться вечно. Из семьи ты не уйдёшь, да и я не готова так кардинально менять свою комфортную жизнь.

Вскочила и начала быстро, как умеют только женщины, одеваться, не путаясь в многочисленных пуговицах, крючках и резинках. Миг – и она уже у туалетного столика, подкрашивает губы.

А он всё сидел на кровати, не меняя позы, ещё не в силах осознать происшедшее. В голове было пусто, крутилась какая-то дурацкая мелодия, и тут он вспомнил то, что давно хотел спросить, но как-то не довелось, да и неловко было, вот только сейчас вопрос этот расширился и наполнился другим смыслом.

– А почему я? Почему ты тогда выбрала меня, для того чтоб отомстить мужу?

Она докрасилась, убрала туш и помаду в сумочку, осмотрела номер – не забыла ли чего – и, набросив плащ на плечи, не вдевая в рукава, уже от дверей спокойно ответила.

– А чтоб больнее было. Ты ж всё ж его друг как-никак, и ещё – жалкий ты тогда был какой-то, убогий. Идеально подходил.