Незадолго до сдачи этого номера в печать в России былa отстраненa от эфира однa из самых умных и острых телеобозревателей России Ольга Романова. Причина отстранения: вслух произнесенная неугодная высокому начальству информация, в частности, об “отмазке” от суда (задавил насмерть человека) сына нынешнего вице-премьера и министра обороны России Сергея Иванова. 28 ноября наш корреспондент связался с Ольгой по телефону.
— Сколько дней, Оля, как вы не выходите в эфир?
— Я должна была выйти в прямом эфире в четверг (24 ноября) — с получасовой программой на регионы, опережающие московское время на 2 и 4 часа, а потом, в 22:30 — прямой эфир на московский регион. В пятницу у меня рабочий день без эфира — рабочая летучка. Сегодня, в понедельник, я должна была выйти в эфир, но, как говорится, увы. Однако я сижу на работе, исполняю свои обязанности.
— В последние дни с телеканалом “Русский мир”, на котором мы встречаемся здесь с вами, происходят странные вещи: то на целых два дня исчезло изображение, то картинка начинает дрожать, звук исчезать. Поскольку сигнал к нам идет через космос, то я считаю, что ТАМ, НАВЕРХУ, кто-то заступается за вас.
— У меня полностью такое же ощущение (смеется).
— Ну а как вы, Оля, относитесь к религии? Вы верующий человек?
— Трудно сказать однозначно, потому что до последнего времени я считала себя агностиком, то есть верила в некоего Бога, у которого нет национальности и определенной религии. Но серьезно я об этом, откровенно говоря, не думала. По происхождению я еврейка, но по давней семейной традиции — крещеная. То есть сейчас я чувствую себя немножко предателем неких религиозных традиций семьи, поскольку семья много лет, начиная с 20-х годов, пыталась обратиться сначала в латышей, затем в русских, а я с успехом иду в обратном направлении. Сейчас я увлеклась — буквально месяц назад — каббалой. Трудно сказать, почему, просто интересуюсь.
— Несколько слов о себе: в какой семье вы росли, где получили образование, как складывалась ваша журналистская судьба.
— Мои родители, бабушки, дедушки, прадедушки — все до единого медики. Причем, по маминой линии все — стоматологи-протезисты, по папиной — урологи или военные врачи. Когда в начале 80-х мне пришла пора выбирать жизненный путь, папа сказал: “Медицины — хватит. Мы — сфера обслуживания в этой стране. Нельзя ли работать где-то поближе к деньгам?” Я с детства любила экономику, читала с упоением Маркса и Энгельса. Считаю работу великого соратника основоположника научного коммунизма “Происхождение семьи, частной собственности и государства” неплохой, даже — хорошей, в том числе — с литературной точки зрения. А так как читать тогда альтернативные экономические источники было довольно трудно, то я поступила в Московский финансово-экономический институт, который и закончила в 1988 году. И пошла себе спокойно работать во Внешэкономбанк.
— Внешэкономбанк — серьезное заведение, видно, они неглубоко копали ваше происхождение, Оля.
— Во-первых, наверное, действительно неглубоко. Во-вторых, у меня к тому времени с моим учебным заведением произошла стычка. Проходя еще студенческую практику в Минфине, я начала писать диссертацию, собиралась остаться на кафедре и заниматься научной работой. Собственно, я и сейчас занимаюсь ей и преподаю, являясь профессором Высшей школы экономики. Я преподаю курс экономики средств массовой информации. Вернемся чуть-чуть назад. В тот момент, когда я писала диссертацию о планировании агропромышленного комплекса Народной республики Болгарии, в нашей стране случилось то, что случилось: планирование отменили. Писать стало не про что, но в этот момент на мое место в Минфине — оно считалось тепленьким — взяли дочку одного высокопоставленного чиновника. Из Внешэкономбанка Я девушка простая, подошла к “дочке” и говорю:
— Ирк, знаешь чего, давай-ка я пойду работать к твоему папашке во Внешэкономбанк — это будет справедливо. Так я, несмотря на свое происхождение, попала во Внешэкономбанк.
— И как же вы из Внешэкономбанка спланировали в РЕН-ТВ?
— О, из Внешэкономбанка я пошла на повышение: в объединение “Союзвнешнефтьэкспорт”, то есть, оказалась во внешней торговле. Но оттуда меня уволили, нашли, представьте себе, что я попала во внешнюю торговлю благодаря... кумовству. Все это было, конечно, собачьей чушью, но я осталась без работы.
— В общем, Оля, получается, что вы девушка очень умная, но не слишком везучая...
— Скорее всего, вы правы. Но нет худа без добра — меня приняли сперва на работу в АПН, где я постепенно из экономиста превратилась в журналиста, оттуда перешла в газету “Сегодня”. А когда “Сегодня” лопнула, мы вместе с Мишей Леонтьевым пошли работать на лужковский канал ТВЦ. Там, в ельцинские времена, работалось вольготно, но потом мы с Мишей Леонтьевым рассорились: он ушел на Первый канал к Березовскому, а я, в очередной раз потеряв работу, в очередной раз благодаря случайной встрече с одним из журналистов РЕН-ТВ, оказалась там, то есть здесь, на РЕН-ТВ.
— Почему Лесневские продали свою компанию? Может, их вынудили это сделать — слишком уж самостоятельными они были?
— Безусловно. Мы никогда не говорили об этом с Ирэн Стефановной (Лесневской — прим. ред.), потому что это для нее больная тема, но это — так. Не буду отягощать вас подробностями купли-продажи всяческих акций, но в результате Ирэн Стефановна оказалась наемным менеджером на канале, названном ее именем, с чем она не согласилась.
— А ваши неприятности не связаны с тем, что пришла новая метла, которая хочет быть более послушной власти?
— Я бы хотела сказать так, но я не могу этого сделать бездоказательно. Поэтому я считаю, что происшедшее со мной — следствие мочеполовых проблем нового гендиректора нашего канала г-на Орджоникидзе, назначенного нашими акционерами.
— Сколько телезрителей смотрят РЕН-ТВ?
— Мы покрывали 5% аудитории, сколько это голов — считайте сами. Была нормальная отдушина, Кондолизе Райс можно было предъявить наше телевидение в качестве свободного. Теперь предъявлять нечего.
— Есть ли сегодня в России антиамериканские настроения?
— Думаю, что есть, по крайней мере, я с ними много раз сталкивалась. Когда мы снимаем улицу, нам нередко прямо в камеру кричат: “Вы проамериканский канал...” Звучит это (или понимать это) надо примерно так: суки, сволочи, продажные твари.
— Что происходит в России сегодня? Не возвращается ли постепенно страх?
— Если до последнего времени я была убеждена, что лично я, Оля Романова, ничего не боюсь в этой жизни, то теперь я могу сказать: да, я боюсь. Боюсь, что ко мне в любой момент незаконно может быть применена физическая сила, что и было сделано на РЕН-ТВ, и никто, никогда меня не защитит. Более того, поскольку мы находимся в окружении людей неумных и непорядочных, я боюсь за своих детей: чтобы воздействовать на меня, воздействуют на них. Очень боюсь за свою маму. Я — правда! — боюсь! Честно — до дрожи!
Но мой страх никак не повлияет на мои позиции гражданина и журналиста.
— Не превращается ли “Единая Россия” в новую КПСС?
— Безусловно, превращается. Единственное, что я хочу сказать, что несколько членов Генсовета “Единой России” однозначно меня поддержали. Они сказали примерно так: это страшный удар по имиджу страны, такое могли сделать только враги России и так далее. Меня очень поддержали Председатель Верхней палаты Госдумы Сергей Миронов, хотя я кусала его больше всех, Илюхин из руководства КПРФ, с которым я даже не знакома, Володя Рыжков (независимый депутат Госдумы. — В.Н.). Но все это я расцениваю так: пропиариться на выборах в Госдуму за мой счет — это одно, а свобода слова — это совершенно другое.
— И вы действительно намерены подать в суд на гендиректора компании?
— Сегодня, в понедельник, я написала заявление в прокуратуру Хамовнического района о том, что меня не просто отстранили от эфира, а три мордоворота физически не пустили меня в студию прямого эфира, ссылаясь на распоряжение г-на Орджоникидзе.
— Вы еще участвуете в программе, идущей здесь по другому русскому каналу — RTVi, ее попеременно ведут Матвей Ганапольский и другие...
— Мне сегодня мои коллеги звонили оттуда, пригласили в мое обычное время: в среду, в 17.08 по московскому времени.
— Надеюсь, Оля, наши телезрители увидят вас в среду на своих телеэкранах.
— Спасибо, друзья, за поддержку.
— Вы выразили беспокойство за своих детей. Несколько слов о них.
— У меня чудные дети. Сыну Диме — 20 лет, он учится в Высшей школе экономики. А дочке Ане, голубоглазой блондинке, — 12. В мои творческие планы на будущий год входит родить третьего ребеночка (смеется).
— Вы много раз бывали в Америке. Как вам наша страна?
— Честно скажу, мне в Америке не нравится, но это не повод для меня ее не любить. Мне больше нравится во Франции. Меня вполне устраивает американская внутренняя политика, отношение Америки к своим гражданам и тому подобное. У меня есть претензии к американской внешней политике и геополитике, о чем я и сделала несколько программ. Но я не могу согласиться с популярной мыслью о том, что Америка — это мировой жандарм. У меня есть вопросы и к Бушу, и к Путину, но Путин меня больше волнует — это мой президент.
— Гипотетический вопрос: как бы вы отнеслись к предложению поработать год-два по контракту на русском телевидении в Америке?
— Я очень благодарна вам за это гипотетическое предложение, но я всеми силами, держась зубами, руками, чем угодно, постараюсь остаться в России, потому что, мне кажется, здесь я принесу, уж извините меня, больше пользы России. К тому же я не говорю по-английски (смеется).
— Ваши пожелания, Оля, вашим телезрителям в Америке (я бы назвал их сейчас вашими телеболельщиками) и читателям журнала “Чайка”.
— Мои пожелания, связанные с моей нынешней ситуацией, — быть в ладу с самим собой, своей совестью, семьей. Чтобы совесть, долг, обязанности не противоречили друг другу. Никогда.
Добавить комментарий