solovey.jpg
— В прошлом году, на гастролях вместе с театром имени Варпаховского (Монреаль), которому в нынешнем году исполняется 10 лет. Я играла в двух его спектаклях: “Дядюшкин сон” по Достоевскому и “Семейный ужин” французского драматурга Марка Камолетти. С нетерпением жду новых работ в этом театре.
— Свой родной город посетили?
— Нет, я даже не знаю, где он. Видимо, в Восточной Германии, папа там служил после войны. Но в паспорте у меня было записано: место рождения — Москва. В таких случаях всегда так поступали.
— Ваш отец воевал?
— Воевали и папа, и мама. Оба дошли до Берлина.
— “Школьные годы чудесные” опускаем. Где вы дальше учились?
— Я закончила актерский факультет ВГИКа, моим педагогом был Борис Андреевич Бабочкин. С благодарностью вспоминаю его уроки. Он не был педагогом, учившим по системе — его системой был он сам. Он делился с нами своим мастерством, талантом. Это был актер драматической судьбы, ставший заложником гениально сыгранного им Чапаева.
Зрителям нужен был Бабочкин-Чапаев! Только в конце жизни Борис Андреевич счастливо вернулся к зрителю в фильмах “Плотницкие рассказы”, “Бегство Мистера Мак-Кинли”, в спектаклях Малого театра “Браконьеры”, “Правда — хорошо, а счастье — лучше” и других. Своих учеников он очень любил, и мы были его будущим.
— Вам, кажется, посчастливилось играть со Смоктуновским?
— Да, мы играли в фильме Родиона Нахапетова “Враги”. А познакомились раньше: Андрон Сергеевич Кончаловский пригласил меня в картину “Дядя Ваня” на роль Елены Андревны (именно так — В.Н.). Иннокентий Михайлович играл дядю Ваню, а Борис Андреевич должен был играть роль Серебрякова, но сниматься в фильме отказался. А я была для Елены Андревны слишком молода. Смоктуновский меня запомнил и замолвил словечко перед режиссером Малого театра Борисом Равенских, ставившим там “Царя Федора Иоанновича”...
Иннокентий Михайлович всегда был для меня удивительным актером. Как можно рассказать о великом артисте? Чем больше человек, тем охотнее он делится собой с другими, тем терпимее к другим, тем щедрее. Мне повезло на встречи с великими. Одним из них был Иннокентий Михайлович Смоктуновский.
— Мне кажется, вы остались верны Чехову по сей день...
— Чехов, говоря стандартно, любимый мой писатель. Чеховская интонация для меня основана на бесконечном противоречии жизненных ситуаций, характеров. Жизнь не однозначна, в ней плохое переплетено с хорошим, злое — с добрым. К жизни нельзя подходить шаблонно, она должна преподносить сюрпризы. И Антон Павлович для меня, как ни странно, острый, злой писатель — чем он мне и нравится. И в жизни он был, мне кажется, человеком острым и даже злым.
— Вам сто раз, наверное, задавали вопросы о “Рабе любви”. Я тоже, увы, не премину. Для вас этот фильм как для Бабочкина — “Чапаев?”
— (Смеется). Ну конечно!
— Вы снялись у Михалкова в трех культовых фильмах: “Раба любви”, “Неоконченная пьеса для механического пианино” и в “Обломове”. Три — хорошая цифра, Бог, как известно, троицу любит...
— Сняться в трех очень хороших картинах — согласитесь, немало. Но талисманом Михалкова был Юрочка Богатырев — снимался во всех его фильмах до своей безвременной кончины.
— На Никиту Михалкова в последнее время много собак навешено — в основном, по общественной, что ли, линии. Каков он в своей профессии?
— Для меня Никита Сергеевич был прекрасным, удивительным режиссером. Я говорю это не только потому, что он привел меня к Большому зрителю. Просто он Большой режиссер! Он замечательно чувствует актера, он актерский режиссер. Он любит актеров, что очень важно. Ведь актеры — это большие дети, а детей надо баловать и любить. Актер — это всегда материал для режиссера, в кино ли, в театре. И хотя говорят, что в театре режиссер умирает в актере, в кино, мне кажется, от режиссера зависит очень много, если не все. Исходя из того, как он в целом видит тебя, режиссер соберет тебя по кусочкам из тысячи дублей и кадров, когда все уже отснято.
— В “Рабе любви” у вас необыкновенная интонация. Ее вам режиссер подсказал?
— Мне никто ничего не подсказывал. Редко случается удивительное стечение обстоятельств, когда все складывается: сценарий, режиссер, оператор, художник, актеры. И тогда ты себя перестаешь чувствовать, ты себя уже не знаешь, ты живешь жизнью другого существа. В тебе просыпается кто-то другой. Это некая метафизика, но это так. То, что снято в кино, уже не ты!
Я никогда себя не отождествляю с женщинами, которые живут на экране, — они живут своей жизнью. И поэтому у меня нет тоски по ним, я их просто люблю.
Но, повторяю, я себя с ними не отождествляю, и почему моя героиня так говорит, так двигается, я не знаю, не могу объяснить!
— В Каннах, на одном из кинофестивалей, вы получили приз за роль второго плана. В каком фильме и за какую роль вы получили награду? Вам ее в Каннах вручали?
— Да-да, в 1981 году, в Каннах, при ослепительном свете юпитеров и под гром аплодисментов (смеется). Я об этом призе узнала потому, что мне позвонил Грикявичус и спросил: “А ты знаешь, что приз в Каннах получила?” Ему об этом, тоже в телефонном разговоре, сказал какой-то чиновник Госкино. Итак, речь идет о картине литовского режиссера Альмантаса Грикявичуса по сценарию Витаустаса Желакявичуса “Факт”. А в Каннах она шла под названием “Группа крови ноль”. Я сыграла там небольшую роль деревенской женщины Оны.
— Я знаю, что Дмитрий Барщевский предлагал вам сняться в “Московской саге” — по роману Василия Аксенова. Фильм я смотрел, но вас в нем не увидел...
— Да, в 2001 году я ездила в Москву. Вместе с замечательным актером Алексеем Петренко мы были приглашены на пробы отца и матери Градовых. Но роль Мэри Градовой прекрасно сыграла Инна Михайловна Чурикова. Другую актрису я себе в этой роли не представляю.
— А вообще вам удается почитать? Библиотека-то у вас хорошая...
— Удается, но не всегда (смеется). Сейчас вот перечитываю Бунина и учу тексты — готовится бунинский вечер, посвященный его предстоящему юбилею — 135-летию со дня рождения.
— В Лениграде вы много лет работали в театре имени Ленсовета под руководством...
— Игоря Петровича Владимирова. Если бы не было его, не было бы — это мое глубокое убеждение — и великой актрисы по имени Алиса Фрейндлих. Она бы осталась, конечно, замечательной актрисой, но — другой, другого, что ли, масштаба. Актрису нужно проявить! Театр имени Ленсовета был создан специально для нее! И без нее не было бы такого режиссера — Игоря Петровича Владимирова. Они создали друг друга! Весь репертуар театра Ленсовета, все роли Алисы Бруновны вошли в историю советского театра. На мой взгляд, Игорь Петрович — уникальный театральный режиссер. И не потому, что он пригласил меня в свой театр, нет. Но у него было чутье на актеров! У него начинали Алексей Петренко, Лариса Малеванная и другие актеры.
Мой первый спектакль по пьесе Алексея Арбузова “Победительница” не был предназначен для меня. В театр я была приглашена, чтобы сыграть Анну Каренину. Но “Победительница” стала для меня первым и любимым спектаклем. Мы играли его шесть лет при полных аншлагах. И это при достаточно скучной, разговорной пьесе! Но Игорь Петрович сделал ее замечательно. Вообще он был, мне кажется, одним из лучших постановщиков пьес Арбузова. Ленинград считают провинцией, но в провинции легче обрести себя, здесь амбиций, с одной стороны, меньше, с другой — больше возможностей проявить себя.
В Лениграде ставились спектакли, которые в Москве, при тогдашней цензуре, вообще могли не появиться. Вспомните хотя бы “Холстомер” и “Горе от ума”, поставленные Товстоноговым в БДТ.
— Мне кажется, самое время задать вам пионерский вопрос: вы больше Москву любите или Ленинград?
— Я не могу сказать, какой город люблю больше. Москва — город моей юности, как же можно его не любить? Там и воздух какой-то удивительный... Возможно, это воздух нашей молодости, ВГИК, первые картины, совершенно удивительное ощущение жизни. А Ленинград — это зрелость, дом, семья. Из окон моего дома была видна Дворцовая площадь, дом на Мойке, в котором жил и умер Александр Сергеевич Пушкин. А если честно, я Москву люблю больше, чем Ленинград (смеется). Она такая широкая, неправильная, хлебосольная...
— Вы колебались: эмигрировать или нет?
— Решение далось непросто, тем более, что у нас с мужем творческие профессии, с которыми в Америке нелегко. Мы уехали в августе 1991 года. События того времени помогли принять столь нелегкое решение.
— Хорошо. У вас двое детей, сын и дочь, правильно? А внуки есть?
— Трое! Дети живут отдельно от нас, по-американски. Нас с мужем для “сидения” с внуками почти не привлекают. К сожалению.
— Слышал про вашу школу...
— Школа наша небольшая, скорее — студия. Занятия продолжаются три (для маленьких) или четыре часа, один раз в неделю, по субботам. Мы преподаем им русский язык, театр, музыку, арт и танец. За все платим сами, больше того, мы не гонимся за количеством. В группе, где больше 10-12 человек, работать трудно. Экзаменов при поступлении нет, кто пришел раньше, того и записываем, перед остальными родителями разводим руками. Но в 11-12 лет дети начинают от нас уходить — у них и у родителей возникают другие приоритеты: им нужно вливаться в современную жизнь, заниматься математикой, спортом, думать о колледже. А наша школа — скорее школа эстетического воспитания.
— Вы делаете очень большое дело: сохраняете у детей русский язык...
— Это так, но одной студии с четырьмя часами занятий в неделю для поддержания языка мало. Вы не можете себе представить, какого объема тексты дети с удовольствием учат в театральном классе наизусть! “Алису в стране чудес”, “Маленького принца”, сказки Пушкина и так далее. Для детей, живущих в Америке, погруженных, если можно так выразиться, в англоязычную среду, это тяжело! Но русский язык, я думаю, должен у них сохраниться как безусловный рефлекс! И словарный запас — тоже.
— Задам вам еще один банальный вопрос: вы не жалеете, что уехали? Скучаете по России?
— Не жалею! Но поскольку вся моя сознательная жизнь прошла в России, и все главное в моей жизни также произошло в России, то она — во мне. Это не часть моей жизни, это — моя жизнь, ее никто не может у меня отнять! Мама моя похоронена в Москве... Скучаю ли я? Нет, поскольку той России, в которой я жила, уже нет. Хочется ощутить то, давнее чувство жизни. А вообще никто не знает, что было настоящей жизнью: та или эта. И то, и другое — моя жизнь! И для меня она этим и ценна. Да, иногда мне снится театр, мой дом в Ленинграде, театр Ленсовета. И я блуждаю, хожу по гримеркам, никак не могу попасть на сцену. Помимо всего прочего, жизнь здесь не так проста, нет времени на тоску, скуку, ностальгию (смеется).
— Вы Народная артистка России. Там хоть иногда вспоминают о вас?
— Иногда вспоминают. Два года назад в Москве проходил съезд представителей русского Зарубежья. Обо мне вспомнили, пригласили, я собиралась поехать, но не смогла — папа болел.
Добавить комментарий