Если слон на кита влезет, кто кого сборет?
Л. Кассиль
Ай, Моська!..
И. Крылов
По улицам слонов не водят уже бог весть сколько, разве что в Индии. А вот мосек, то бишь собачек, развелось не счесть. Тем не менее, актуальность вопроса о слоне и ките сохраняется и поныне.
Двор это просто. Двор это площадка с пятиэтажками по периметру, да еще два небоскреба (почти), один против другого, и всюду жизнь, тем более в общем дворе, большом и уютном по замыслу - через двор на работу, через двор в магазин или просто по нему погулять. И конечно, это лучшее место для выгула собак, несмотря на развешанные знаки наподобие дорожных, где в круге косо перечеркнут собачий силуэт, а собак во дворе хватает, собаки все разные, все при хозяевах. Таинственным образом среди них (собак, конечно, как, впрочем, и хозяев) издавна сложилась иерархия.
Предводителями во дворе подразумевались бульдог-громила, весь в медалях за родословную, в скобках – никакой, конечно, он не бульдог, а почти не произносимая порода, и малюсенькая шавка, беспородная, но тоже гордая. Возможно, это было связано с местом обитания – обе псины жили в квартирах на последних этажах двух небоскребов (почти). У бульдога квартира была ого-го, сдвоенная, при многих подушках и специальной клетке овальной формы для ночевки. У шавки же обычная двушка с крохотным матрасиком при входе. Бульдог четко знал, что у его хозяина в случае чего найдется и намордник, и жесткий ошейник и особо не баловал, шавка же вела абсолютно независимый от хозяйки образ жизни, поводок переносила с трудом, носилась повсюду, никого не замечая и не робея.
Бульдог, как все во дворе его называли, масти очень светлой, в рыжину, с косой челкой и косящим взглядом, пасть не ахти какая большая, зато челюсти - если здоровался, изображая дружелюбие, оставались следы зубов. Дворовые ребятишки прозвали его Слоном, хотя имя его было Аскольд. Шавка такими челюстями не располагала, была невзрачна, шерсть кое-где выпадала, но вполне все это компенсировалось визгливым захлебывающимся лаем без передыха, да еще и постоянной злобой в глазках почти на переносице. Та же ребятня звала ее Моська, иногда даже Мосс, вопреки подлинному имени Пусик, но она не реагировала.
Слон и Моська во дворе не общались, ревниво, однако, наблюдая друг друга, официально считалось, что они враждуют насмерть. Оснований, собственно, для того не было, но Моська, едва увидев, азартно, теряя голос, облаивала Слона, очень этим гордилась и хвасталась где могла, Слону же это было до лампочки, но деваться ему было некуда, впрочем, это и так известно, если не быть буквалистом, от Ивана Андреевича Крылова. Дворовая ребятня эту пару обходила стороной, широкогрудый как бы бульдог Слон, рыкая, обнажал клыки в изобильных струйках слюны, а смешанных дворняжьих пород Моська, истекая гневом, рвала поводок, если он был.
Понять, о чем думают собаки, много легче, чем, скажем, раскусить психологию кошек. В принципе, у каждой собаки максимум две мысли, и они их непрерывно, даже во сне, думают, первая о хозяине, кто бы он ни был, как бы ему угодить, и вторая – о поддержании на высоте собственного престижа. Кошки, к слову, неслыханно интеллектуальнее даже обезьян и потому толерантны запредельно – сытая кошка готова пригреть на собственном животе хоть мышонка, бог, впрочем, с ними, с кошками, Слон же и Моська равно были глупы безмерно, но по-разному, Слон просто дурак, а Моська еще и коварна. Аскольд-Слон считал, что широкая грудь одна обеспечивает его всеми возможными привилегиями, Пусик-Моська-Мосс – что злоба одна адекватна всем необходимым собаке качествам, Моська еще и была перегружена завистью к любому существу выше ее ростом, то есть ко всем встречным.
Так они и жили, Слон, рыча и угрожая всякому, кто попадется на пути, но опасливо помня при этом о жестком ошейнике, и Моська, вконец обнаглевшая, переласканная хозяйкой и оттого не знающая границ, Зарвавшись, однажды она выхватила у зазевавшегося алкаша непосильный ей бараний бок, траченый, правда, плесенью, но принцип важнее. Если копнуть, Слон во всем был прост как репа, дальше аналогии с тезкой в посудной лавке так и не продвинулся, он был тупо уверен в своей доброте и справедливости. Моська же, где могла и не могла, затевала свары и стравливала кого ни попадя, чем громче скандал и безобразнее кавардак, тем ей вольготнее. Собаки, как и люди, обожают сбиваться в стаи, Моська сим беззастенчиво пользовалась повсюду, то любовную игру расстроит, то дружную стаю перессорит, пакостила чем и кому только могла. Кража куска мяса попала точно в масть, собачья мелкота, благо, солидный лай не по росту, едва это увидев, взвыла дружно – «бокмой-бокмой», несколько на слух кощунственно, зато объединительно и скрепляюще.
В конце концов, тугодуму Слону втемяшилось, что его миссия – мир во всем дворе и его окрестностях. У него уже был опыт встречи с неким пуделеподобным жирным псом, стриженым под идиота, по территориальному недоразумению, пудель, как вскоре выяснилось, обставил Слона, обвел его, короче, вокруг пальца так, что другие собаки, встречаясь на прогулке, втайне хихикали. Так что Слон не угомонился и начал готовить саммит с Моськой на предмет улаживания застарелых разногласий. Моська была в восторге. Не надо забывать, что собаки, как и все живые существа, активно разговаривают, язык их, от рыка до лая, не так уж как кажется, примитивен и вполне пригож для выяснения отношений, диалог собачий, подчас близок, а то и выразительнее, чем их хозяев. Отсюда ясный вывод: к любой мелочи стоит прислушаться.
Слон к встрече готовился скрупулезно, уложив морду на лапы, собирал на лбу складки, приносил хозяину поводок, сгребал по углам какие-то косточки, одним словом, нервничал. Моська, напротив, стала еще беспечнее и наглее, закрутила попутно парочку интриг, лезла в сборища малознакомых коллег по росту. Моська четко знала, кто в доме, и не только, главный. Все, включая хозяйку, обязаны кормить ее повкуснее, делать сон помягче, обихаживать и вообще - не лезть в ее мелкие пакости.
Местом встречи Слон назначил соседнюю, за шавкиным почти небоскребом стройку, как всюду в этом городе названную пышно «Северное сияние». Вход туда был перекрыт блоками, забором, шлагбаумом для всех, но не собак. Бульдог Аскольд Слон считал, что отлично подготовился к саммиту и вломит шавке Пусику Моське всю правду-матку по полной. Напрямую врежет про ее нетерпимый характер, задиристость, беспардонность, вмешательство в то, что ее не касается, смаковал, как, прижав ее к стенке, размажет фактами. Он даже приготовил фразу, по-собачьи нечто в смысле «на чужой каравай».
Слон заранее смаковал потоки восторгов от породистых собак то ли в виде сахарной косточки, то ли облизывания его лап. При этом, как ни пыжился, не смог согнать с морды обычного своего выражения обиженного быка. Кстати, Моськина мордашка всегда искрилась искренностью, доброжелательностью, готовностью все понять и, простив, обласкать, вот только в глазках таился постоянный змеиный блеск. Поток бульдожьего рыка Моська прервала, не дав начаться, одним презрительным движением хвоста, это, мол, мелочь, есть дела куда важнее. И, не позволив Слону даже визгнуть, обрушила свое предложение – найти зазевавшегося алкаша и спросить в лоб, нужен ли все еще ему бараний бок.
Предложение было столь радикально, что, по мнению обалдевшего Слона, решало практически все проблемы. Он впал в восторг и даже позволил уже не Моське, а уважительно Моссу потереться носом о свой нос. Как искать алкаша, где сейчас пресловутый бок, как вообще все это соорудить, Слону и в голову не пришло. Мир как всегда - и это самое важное, - победил.
Из-под забора «Северного сияния» Слон и Моська возвращались хвост в хвост, довольные и друг другом, и двором, и всем, что попадало на глаза. Больше того, Слон раздухарился и пригласил теперь уже Мосса к себе запросто, Моська в ответ заявила, что двери ее дома для Слона открыты и ночью. С разных сторон множество сородичей мотали в их честь ушами, хвостами. Слон сломя голову рванул к хозяину, не очень уверенно ожидая порции похлопываний по загривку.
А Моська немедленно сбила в стайку подобных себе оголтелых песиков и под клики «бокмой» натравила на умывавшегося неподалеку приблудного кота, сама же уселась в сторонке наблюдать, попутно тишком прокусив чей-то ребячий мяч. Марш победы, одним словом, раздавался, веселился, как мог, славный Мосс, так что Ивану Андреевичу самое бы время сочинить что-нибудь как раз об Аскольде и Пусике, но увы – уселся сердечный на скамейку Летнего сада в Питере безвылазно.
Добавить комментарий