ЭФФЕКТ БУМЕРАНГА
Вторая половина XIX и весь XX век проходили под знаком новых возможностей человеческого разума, раскрепощенного от старых предрассудков и предвзятостей. Новые подходы к жизни в ее многообразных проявлениях затронули все сферы человеческой деятельности. Не обошли эти перемены и культуру. Но не потерялась ли истина в такой многоликой новизне, не лишилась ли своего нравственного ядра? И что она на сей раз означала для создателей новой эпохи и нового искусства, какое из основных человеческих чувств, по их мнению, выражала? Оскар Уайльд, например, полагал, что «страдание – единственная абсолютная истина» и был убежден, что «тайна жизни – в страдании», которое «таится везде и повсюду». Прошло совсем немного времени и поступательный ход общественной жизни перевел это определение истины с умозрительного языка на язык массовых убийств. Эстетизм английского писателя неожиданно обрел силу исторического предвидения.
Люди, подобные Оскару Уайльду, определенно внушают неприязнь людям с шорами на глазах. Ведь многие из них не хотят знать не только, что сулит им день грядущий, но и в каком времени они живут. Существовать бездумно, подчиняясь инстинктам, и по инерции – их идеал, которому они безропотно следуют.
Так есть ли какая-то польза от умных людей или кроме неприятностей обществу от них нечего ждать? В решении этой вечной дилеммы достигнуть консенсуса просто невозможно. Тут тот случай, когда третьего не дано. Известно, что в давние времена того, кто был умнее вождя, соплеменники дружно съедали. Это при том, что здравый смысл подсказывал не поступать подобным образом. Ведь, казалось бы, чем больше в племени умных людей, тем проще ему выживать в окружении врагов и суровой природы. Однако эти резоны, по-видимому, не принимались в расчет. С тех доисторических пор большинство людей привыкло думать: кто не высовывается, тот действительно умный, а кто спорит с вождем – тот законченный дурак.
Рассуждение об умных людях, которых в России часто называют умниками, имеет непосредственное отношение к книге Ларисы Вульфиной о Николае Владимировича Ремизове (1887 – 1975)*, русском живописце и графике, а также театральном художнике, получившем до революции широкую известность благодаря карикатурам в сатирических журналах Стрекоза, Сатирикон и Новый Сатирикон. Н.В. Ремизов, подписывающий свои произведения псевдонимом Ре-Ми, был одним из талантливейших и умнейших российских художников, большую часть своей творческой жизни проведший за пределами родины. Оказавшись в Новом Свете, он затерялся на просторах бурно развивающейся в XX веке американской культуры, хотя, вне всякого сомнения, сыграл в ней также, как и в культуре русского зарубежья, заметную роль.
Изгнанникам редко воздаются почести на чужбине, тем более – в родной стране. Проигравших не любят, будь они семи пядей во лбу. Вероятно, этим обстоятельством объясняется тот факт, что книга Ларисы Вульфиной – первое и пока что единственное исследование о выдающимся и в свое время знаменитом мастере. Первое не только в России, но и в мире.
В замалчивании Николая Ремизова, согласитесь, существовало все-таки нарочитое и показное пренебрежение его явными заслугами. Подобная несправедливость наконец-то устранилась самым наилучшим образом. Книга своим содержанием, иллюстративным материалом и внешним видом вполне достойна своего героя.
У своего отца, Владимира Сергеевича Васильева, актера Александринского театра, художник взял его сценическую фамилию Ремизов, а уже из нее появился псевдоним Ре-Ми.
В своем повествовании Лариса Вульфина неторопливо ведет читателя по жизни Николая Ремизова, выстраивая текст в виде хронологически последовательно расположенных глав с небольшим временным сбоем в самом конце: 1887 – 1918. Петербургские годы; 1918 – 1921. Отъезд из Петрограда. Одесса – Константинополь – Париж; 1922 – 1924. Нью-Йорк; 1924 – 1936. Чикаго. Пять писем Бориса Григорьева; 1937 – 1975. Под солнцем Калифорнии; 1939 – 1960. Голливуд. Работа в кино. Ее книгу завершает Приложение, куда входят перечни изданий, балетов и фильмов, в работе над которыми принимал участие Н.В. Ремизов.
Духовное влияние отца-артиста на Николая невозможно не заметить. Он заботился об образовании сына, взращивал его артистическую натуру и всячески поддерживал его увлечение рисованием. Отец художника умер 25 ноября 1908 года. К этому времени Николай Ремизов духовно окреп и определился в своей будущей профессии. За его плечами уже было частное реальное училище Н.В. Богинского. В этом частном общеобразовательном учреждений он преуспел в гуманитарных предметах и едва дотянул до троек по алгебре, геометрии и тригонометрии. Как бы то ни было, молодой человек все-таки окончил это учебное заведение в июне 1904 года.
Лариса Вульфина пишет: «Из троих детей В.С. Ремизова с актерской профессией судьбу никто не связал. Николая и его сестру Анну с детства увлекало рисование, и гораздо больше, чем игра на сцене, их завораживали декорации и костюмы». Их брат Александр, старше Николая и Анны на несколько лет, был брандмейстером и за заслуги в пожарном деле имел звание почетного гражданина Санкт-Петербурга. Сестра умерла в советской России от инфекционной болезни 7 мая 1928 года. Когда и где скончался его брат Александр – неизвестно.
В Императорскую Академию художеств Николай Ремизов поступил без особых затруднений в 1908 году, где проучился до 1916 года на живописном отделении в мастерской Дмитрия Николаевича Кардовского (1866–1943). Его учитель был учеником П.П.Чистякова и И.Е. Репина.
К 1908 году двадцатиоднолетний Николай Ремизов, он же Ре-Ми, уже несколько лет широко печатался как карикатурист в сатирических журналах Спрут, Стрелы, Благой мат, Серый волк, Стрекоза. Лариса Вульфина из этих журналов выделяет отличающийся своим радикализмом сатирический журнал Благой мат, «в программу и задачи которого входило «кричать «благим матом» обо всем, что мешает быть жизни светлой, прекрасной и радостной».
Впервые успешно дебютирующего молодого художника прославил в 1907 году альбом Портретная галерея градоначальников, в основу которого легла повесть Салтыкова-Щедрина История одного города. Кроме него в создании этого альбома приняли участие два неразлучных друга Александр Александрович Юнгер (1883–1948) и Алексей Александрович Радаков (1887 – 1942), а также Александр Евгеньевич Яковлев (1887–1938). Среди российских чиновников такой мордоворотной и тупорылой натуры тогда, как и в другие времена, существовало в изобилии – только оглянись по сторонам. В ту пору революционных наскоков на власть трудно было кого-то удивить подобной галереей литературных персонажей. Если бы ни одна отличительная особенность всех этих шаржированных портретов.
Как отмечает Лариса Вульфина, «под маской гротеска проявлялись – легко или, для отвода глаз, завуалированно – узнаваемые черты таких царей и царедворцев, как Павел I, Александр I, Николай I, Аракчеев, Сперанский». В предреволюционной России жанр политической карикатуры, пробивался, несмотря ни на что, сквозь цензурные препоны. Больший простор для развития этого жанра появился в Сатириконе (с 1913 года Новый Сатирикон), сатирическом журнале, открывшимся в год поступления Николая Ремизова в Академию художеств. Спустя некоторое время, он становится главным художником этого журнала, одним из троих владельцев издательства и членом торгового дома Сатирикон. Там трудилась и его сестра Анна Ремизова-Васильева, на художественный стиль которой повлияла графика О. Бердслея. Дух революционных баррикад в журнале, как считал Саша Черный, некоторые его коллеги превращали в бездумный маскарад. Вероятно, он имел в виду изысканные рисунки Бакста, Бенуа, Добужинского, случайных сотрудников Сатирикона.
Коллективные выставки сатириконцев обладали такой художественной и политической притягательностью, что публика валила на них валом, а отзывы печати были восторженны до неприличия. Некоторые из этих выставок путешествовали по многим городам, переезжали из Петербурга в Москву, а затем в Харьков, Киев и Одессу. Популярность журнала дошла до того, что «в Дворянском собрании устраивались балы Сатирикона. Все словно сошли с ума. Власть напоминала гоголевскую унтер-офицерскую вдову, которая сама себя ежедневно высекала.
Николай Ремизов придерживался долгое время левых убеждений, о чем свидетельствуют, как пишет, Лариса Вульфина, вышедшая при его содействии серия антимонархических лубков, а также едкие карикатуры на царя в Новом Сатириконе. Его радикализм в полной мере отразился в участии во втором номере журнала Аргус от 6(19) апреля 1917 года, посвященном истории последнего царствования в иллюстрациях.
В.И. Ленин назвал Л.Н. Толстого «зеркалом русской революции». В связи с этим ленинским определением само собой напрашивается название для карикатур Ре-Ми и его товарищей – «кривое зеркало российской монархической власти, ее столпов и приспешников».
Умные люди всю силу своего таланта сосредоточили на развенчании авторитета российской монархии, не желая того замечать, что, осуждая проявления деспотизма, подвергают поруганию выработанные в российском обществе на протяжении веков духовные и религиозные ценности. Чем это все в итоге закончилось для России, лучше не вспоминать!
Как психологически точно пишет Лариса Вульфина, «дальнейшие трагические события повлияли на взгляды художника и в итоге в буквальном смысле вытолкнули его из России. Ремизов был человеком порядка – ему претил социальный хаос. Вдобавок послеоктябрьский Сатирикон кардинально изменил свой формат, став открыто антисоветским – уже летом 1918 года его запретили». Подтвердилась русская пословица о законе бумеранга: «Не плюй в колодец – будешь воду пить».
ОКАЗАТЬСЯ НА ЧУЖБИНЕ – НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОПАСТЬ
Дальнейшая судьба не только Николая Ремизова, но многих других сатириконцев, художников и писателей, складывалась уже за пределами их родины. Для каждого из них по-разному. Для художников в отличие от писателей и актеров, как правило, не самым худшим образом.
20 января 1920 года художник вместе с женой Софьей Наумовной и пасынком Леонидом, не имея практически ничего за душой, отплыл из Одессы в Константинополь на французском военном пароходе Дюмон-Дюрвиль. С этого дня начинается его жизнь на чужбине, которая длилась пятьдесят пять лет. Вместе с его близкими на том же пароходе покидали Россию журналист Яков Полонский, зять писателя Марка Алданова, поэт и прозаик Аминад Петрович Шполянский (Дон-Аминадо).
В Париже небольшая семья Николая Ремизова несколько лет жила коммуной в снятой большой квартире вплоть до своего отъезда в Америку. Художник иллюстрировал книги русских авторов, работал в торговой рекламе, принимал участие в возрождении художественного объединения Мир искусства, был участником многочисленных выставок, сотрудничал как художник-сценограф и костюмер со многими парижскими театрами. Первый театральный успех ожидал его в хорошо ему знакомом ночном кабаре Летучая мышь Никиты Балиева (1876 – 1936). Настоящее имя этого актера, режиссера и выдающегося театрального организатора Мкртич Асвадурович Балян. Его необычный театр появился еще в 1910 году в Москве и сразу завоевал симпатии зрителей пародийным характером своих спектаклей. После большевистского переворота Никите Балиеву удалось вывезти большую часть труппы в Европу. С этой труппой, приглашенной на гастроли в США, в январе 1922 года выехали ведущие художники Летучей мыши Николай Ремизов и Сергей Судейкин. Лариса Вульфина цитирует газету New-York Times, которая назвала первые спектакли театра-кабаре в Нью-Йорке «последним смехом из России, превратившейся в землю великой скорби».
С 1922 года и до самой смерти Николай Ремизов становится неотъемлемой частью американского драматического театра, оперы и кино. К тому же его карикатуры и шаржи не исчезают со страниц американских журналов. Его признали и оценили, как и Сергея Судейкина, почти сразу, после первых спектаклей Летучей мыши в Нью-Йорке. Он был, что называется, нарасхват. Разбору его работ в разных сферах театрального искусства посвящена большая часть книги Ларисы Вульфиной. Очень пригодилось Николаю Ремизову знание английского языка, что позволило ему быстро освоиться в американской художественной и артистической среде.
Уже первая выставка его работ в нью-йоркской галерее Wilddenstein, созданных к постановкам Летучей мыши, привлекла к нему внимание. Приятным сюрпризом явилась покупка с этой выставки его двух полотен «Сильный ветер» и «Серенада на крыше». Всеобщий восторг вызывали его костюмы, в которых совмещались элементы одеяний персонажей русских сказок и этнографической русской одежды. Настоящим триумфом художника стали произведенная им реконструкция театра Century Roof Theatre, абсолютно новое оформление сцены и зрительного зала. Николай Ремизов перелицевал их на сказочный русский лад. Вместо маловыразительных настенных росписей с изображением тусклых, едва прочитываемых теней каких-то существ появились написанные сочными красками, с использованием золота и серебра Иванушка-дурачок, скачущий во весь упор на Коньке-Горбунке, русские терема и церкви. Особый восторг американских зрителей вызывали апокалиптическое небо с солнцем и луной. Стиль, избранный Николаем Ремизовым, не был им придуман. Художник использовал манеру так называемого строгановского письма. Именно таким термином обозначался стиль царских изографов начала XVI – XVII века, писавших иконы для купцов Строгановых.
С каждым последующим месяцем пребывания в США увеличивалась занятость Николая Ремизова. Его привлекает к работе книжного иллюстратора основатель издательской империи Конде Наст, оценивший карикатуры и декоративные рисунки художника. Теперь работы у него становится невпроворот. К театральным сценографическим композициям и костюмам прибавились многочисленные обложки, карикатурные эскизы и шаржи для американских журналов. К тому же Николай Ремизов произвел фурор среди американских модниц бьющими по глазам расцветками экстравагантных костюмов для участников представлений театра Летучая мышь. Невероятно, но художник, убежавший из красной России, революционизировал американскую моду. Он буквально залил удивительным красным цветом всё, что создавало его творческое воображение – шали пляшущих баб, наряды скоморохов и само пространство, где происходило театральное действо.
Войдя в Летучую мышь, которая спустя некоторое время из кабаре превратилась в настоящий театр, американский зритель оказывался в пространстве фольклорной экзотики и высокого искусства. Теперь каждый приходящий на спектакли мог сказать: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет». И это несмотря на исчезновение в театре ресторанного антуража.
Иначе говоря, атрибуты русского кабака и разудалого пьяного веселья приказали долго жить. Эта метаморфоза превращение эстрады в высокую классику, несомненно, должна была бы радовать художника. Протестовал разве что его сатирический дар пародиста и характер балагура-пересмешника. Эта трудно преодолеваемая психологическая раздвоенность дала о себе знать. Альянс Николая Ремизова с Балиевым и его театром по этой причине долго продержаться не мог и распался в 1924 году. Да и сам мастер, как он признавался, «не подписывался служить исключительно Летучей мыши». Он вместе с крупным американским менеджером Теодором Бауэром и его женой Луизой открыл клуб-ресторан Петрушка.
Это был первый ночной клуб Нью-Йорка. Художник великолепно дебютировал в роли дизайнера клубного зала и постановщика шумных представлений с участием цыган. К сожалению, Петрушка просуществовал всего лишь несколько месяцев.
Обратимся к книге Ларисы Вульфиной: «В ночь с 31 января на 1 февраля 1924 года случилась беда: компаньоны Ремизова, Теодор Бауэр и его жена Луиза, погибли при пожаре, задохнувшись в дыму на верхних этажах здания, в котором размещался клуб Петрушка.Об этом на следующий вечер сообщила газета The Evening News. Трагическим пожаром, прекратившим существование Петрушки, завершается нью-йоркский период Ремизова».
Вскоре Николай Ремизов получил приглашение занять должность заведующего декоративной частью театра Chicago Opera». К тому же хорошо ему известный по Петербургу Адольф Больм (1884–1951) предложил ему также работу в созданном им и композитором Дж. Альденом в 1924 году театре современного балета Chicago Allied Arts. Рут Пейдж, ученица Анны Павловой, стала в этом новом театре примой-балериной.
Адольф Больм начал свою карьеру танцовщиком в труппе Мариинского театра. Он был партнером Анны Павловой в ее первых зарубежных гастролях.
Именно этот талантливый человек, как пишет Лариса Вульфина, «создал маленькую группу из нескольких балерин и танцовщиков с программой камерного характера и уехал весной 1908 года за границу. (…) Успех превзошел все ожидания, уже в 1909 году Больм оказался в числе артистов, включенных в дягилевскую программу большого сезона «Русского балета», и выступал в «Половецких плясках» в Париже и в других балетах Михаила Фокина».
После начавшейся Первой мировой войны Адольф Больм в составе обновленной группы Дягилева отправился из Франции в США, где и остался, чему в немалой мере способствовали революционные события 1917 года в России. Он обратил на себя внимание американских зрителей созданием в США в 1917 году Интимного балета – так называлась новая форма танцевального театра. Адольф Больм остался в истории американского театра как выдающийся танцовщик, талантливый балетмейстер и успешный администратор.
Сотрудничество с таким человеком помогло Николаю Ремизову еще резче и заметнее выделиться своими театральными работами среди своих коллег – художников, авторов костюмов и декораций. В течение трех сезонов (1924 – 1927) художник из России подтвердил свою славу непревзойденного мастера, обладающего необузданным живописным темпераментом. О нарастающем успехе Николая Ремизова свидетельствовала американская критика, подробно описывающая его участие как художника в более десяти классических и современных музыкальных произведениях с хореографией Больма.
Вот некоторые из этих отзывов: «С тех пор как в балетах Больма чувствуется влияние Ремизова, постановки стали более комичные, гротескные и далеко ушли от классических традиций»; «В чувстве цвета он больше склоняется к Азии, чем к Европе… В то же время в жестах фигур и в декоративном оформлении тканей сказывается и влияние византийских миниатюр и эмалей. Все эти национальные мотивы, воссозданные русским художником, выражены в богатых цветом декоративных фантазиях и наполнены истинно русским чувством юмора».
Величайшим достижением признан американской критикой созданный Николаем Ремизовым занавес, открывавший все постановки Chicago Allied Arts. Лариса Вульфина дает достаточно подробное описание этого шедевра: «Художник представил сцену современного города «стального века» с небоскребами фантастических форм и нашествием странных фигур в масках, стилизованных под персонажей итальянской комедии дель арте, в образах причудливых «пришельцев».
Даже после закрытия этого театра в марте 1927 года Николай Ремизов не прервал сотрудничество с Альфредом Больмом и Рут Пейдж. Между семьей Ремизовых и Рут Пейдж, ее мужем Томом Фишером существовали долгие дружеские отношения. Об этом свидетельствуют сотни эскизов Ре-Ми к балетам Рут Пейдж, а также их многолетняя переписка. Известен портрет балерины работы Николая Ремизова. Художник не забывал о графическом искусстве. Его карикатуры постоянно появлялись на страницах журнала The Saturday Evening Post. Сохранилась также его реклама для производителей некоторых марок автомобилей, в связи с чем он был «вместе с другими известными американскими и европейскими художниками приглашен в Детройт для создания центра коммерческого искусства». Прибавим к этой работе его участие в реконструкции чикагского театра Punch and Judy Theatre в качестве консультанта и дизайнера. Предполагалось этот театр переоборудовать в помещение для показа кинофильмов. Апогеем известности Николая Ремизова стало оформление им в 1931 году главной торговой улицы Чикаго к праздничному рождественскому карнавалу. Тогда же его пригласили оформить публичную библиотеку города. В течение года он создал восемь панелей маслом в стиле ар-деко шириной в два и высотой в пять с половиной метров, представляющих панораму классического наследия античности и украсивших библиотечную ротонду.
Не забыли о Николае Ремизове проживающие в США соотечественники, его коллеги, приняв в члены объединения художников Cor Ardens, основанного в Чикаго по инициативе Николая Рериха.
Казалось бы, жизнь Николая Ремизова и его семьи в США складывалась как нельзя лучше. Жили они в престижном районе. Их квартире находилась в новом сорока восьмиэтажном доме из красного кирпича с видом на реку Детройт. Чуть позднее на окраине Чикаго, в долине Лисьей Реки, напротив пруда с лилиями у них появился собственный просторный, необычайной архитектуры особняк с имеющей разные уровни высокой покатой крышей. Весь его второй этаж занимала художественная студия. Это строение, названное Семь крыш, спроектировал сам хозяин – Николай Ремизов.
Все шло, действительно, великолепно, если бы не одно но. Русский человек по вкусам и образованию ближе к Западу, чем к Востоку, но не настолько, чтобы звон злата заглушал в нем песню души. Вероятно, этим внутренним настроем, а не чем-то иным, объясняются строки в письме Николая Ремизова председателю парижского общества Мир искусства А.К. Шервашидзе: «Здесь совсем нет художественной жизни, на всем лежит отпечаток «бизнеса», а за этим пустота…».
Лариса Вульфина отмечает в своей книге, как негативно отнеслась советская пресса на возникшую в странах Запада моду на русское искусство. Вот что писал в то время известный теоретик Левого фронта искусств (ЛЕФ) С. Третьяков: «Эта зарубежная клика стоном стонет над русским балетом и художественным театром, утешающими заграничных обывателей… Всё неотвязней делаются мечты об этой пряничной России, России ресторанных цыганских романсов, золотых куполов, пирогов, троек, обывательских перин и благоутробного благополучия».
Оказавшись за пределами России, Николай Ремизов уже не раз ощущал, что долго оставаться на одном месте – для него мука смертная. И вовсе не потому, что его привлекала своим неприхотливым бытом цыганская жизнь, проходящая в бесконечной дороге. Все, что относилось к комфорту, ему не было чуждо. Другое дело, что перемена мест хоть как-то приглушала тоску по родине и оставшихся в ней близким людям.
Однако ничего не может быть лучше для творческого человека, чем заняться чем-то новым. Тем, за что он еще не брался. Таким делом для Николая Ремизова стал кинематограф. С 1937 года начинается очередная одиссея художника с большим количеством приключений и неожиданностей, окончившаяся, как и его жизнь, 23 мая 1973 года под солнцем Калифорнии. До роковой черты ему оставалось достаточно много времени – тридцать шесть лет.
МУДРЕЕ ВСЕГО ВРЕМЯ, ИБО ОНО РАСКРЫВАЕТ ВСЁ
Первый приезд Николая Ремизова в Калифорнию относится к августу 1933 года. Туда он прибыл для работы над оперным спектаклем Римского-Корсакова «Золотой петушок» по приглашению Гаэтано Меролы, директора San Francisco Opera Company. Его рекомендовал все тот же Альфред Больма, назначенный главным балетмейстером сан-францисской оперы. Перед ним стояла задача создать при театре балетную студию. Она в том же 1933 году появилась и насчитывала больше сотни человек. В таком многонациональном и разновозрастном коллективе, состоящий из итальянцев, американцев, немцев, русских, взрослых и детей, оказался Николай Ремизов и с энтузиазмом взялся за работу. Премьера Золотого петушка состоялась 6 ноября в новом здании War Memorial Opera House и произвела фурор. Как писала местная пресса, Больма «заставил город открыть рот и не закрывать его до следующего сезона».
Альфред Больма обосновался в Калифорнии за два года до этого события. Он был приглашен известной голливудской студией Warner Brothers для создания балета к фильму ужасов Майкла Кёртица Безумный гений. В процессе работы над этим фильмом родился экспериментальный балет Дух фабрики. Его премьерный показ в лос-анджелесском театре Holywood Bowl при полном зале, вмещавшем двадцать тысяч человек, стал грандиозной сенсацией. К этой постановке приложил также руку, как дизайнер по костюмам, Николай Ремизов.
Лариса Вульфина воссоздает атмосферу спектакля, его стилевые особенности: «Чтобы выразить суть наступившего века бездушных механизмов и автоматов, художник и хореограф намеренно дегуманизировали танцоров, превратив их тела в поршни, шестеренки, переключатели, являющиеся частью одного огромного слаженно двигающегося механического устройства. Пируэты маховиков, фуэте маятников, пружинные кульбиты – все это сливалось в одну громадную и ошеломительную хореографическую композицию».
Следующий 1934 год был отмечен для Николая Ремизова совместной работой с Рут Пейдж над ее одноактным балетом Внимание! Внимание! Сюжетную канву этого хореографического повествования составляет рассмотрение присяжными в суде всех версий случившегося убийства в ночном клубе. Впечатляющие декорации, костюмы для действующих лиц и по шесть женских и мужских масок для каждого из судей были созданы художником с редкой изобретательностью и виртуозностью. Подведением некоторых итогов вдохновенной работы последних лет можно считать художественную выставку Николая Ремизова, которая проходила с 14 по 22 февраля 1935 года в пригороде Чикаго Дженеве. На ней было представлено 44 работы мастера маслом и акварелью.
Полной неожиданностью для поклонников творчества художника стала его роспись 1936 года «Современные похороны Христа» в капелле кладбища Грейсланд в Чикаго. Как замечает Лариса Вульфина, «это была первая его работа на серьезную тему – без гротеска, иронии, улыбки, тогда как все предыдущие крупные американские проекты «художника с чрезвычайно одаренным оригинальным воображением» рассматривались прессой как «шедевры юмористического искусства».
Николай Ремизов представил погребение Христа в окружении апостолов в современных одеждах. Уже эта одна деталь, как посчитали священнослужители и попечители совета кладбища, должна была повергнуть родственников усопших в глубокую скорбь и отчаяние. Какое-то время фрески, как отмечает Лариса Вульфина, даже были прикрыты тканью. Через прессу художник попытался объяснить свое отношение к великому таинству смерти: «В этой стране мы стараемся скрыть мысли о потустороннем мире и пробуем маскировать наши печали за декоративными цветами. Я пытаюсь заставить американцев в тот момент, когда они находятся в часовне, оглянуться назад в прошлое и задуматься, что они сделали в жизни для того, чтобы обессмертить свои души».
К сожалению, эти росписи не сохранились. При реконструкции часовни в 2009 году они были уничтожены. Сила штампа и привычки и на этот раз превозмогла парение духа.
Пять писем Бориса Дмитриевича Григорьева (1886 – 1939) к Николаю Владимировичу Ремизову, никогда прежде не публиковавшиеся, составляют отдельную главу книги. Хронологически они относятся к чикагскому периоду жизни Ре-Ми в США. Судьбы двух художников-мирискусников неоднократно пересекались. И учителя у них были общими, и сотрудничали они оба с Сатириконом. Вместе с тем их взаимоотношения, начавшиеся еще в дореволюционную пору, часто осложнялись личными обидами и различными претензиями друг к другу.
Александр Николаевич Бенуа относился к работам Бориса Григорьева, созданным в период его поездок по Южной, Центральной и Северной Америке, достаточно сдержанно, а если говорить прямо – с явным пренебрежением. Другое дело, когда он обращался к его живописи и графике, созданной в Европе, отмечая, что «передан этот особенный мир с чудодейственной, типично григорьевской виртуозностью». Но именно благодаря пребыванию Бориса Григорьева в США вновь произошло сближение старых товарищей. Да и что им было тогда делить. Ведь их эмигрантская жизнь началась почти одновременно. Лариса Вульфина обращает внимание на одну особенность восстановленных «трогательных отношений» между Григорьевым и Ремизовым: «Григорьев и Ремизов оставались на вы. В отличие от Сереженьки (Судейкина), Додички (Бурлюка), Васютки (Каменского), как часто называл Григорьев своих друзей в переписке, Ре-Ми неизменно оставался в переписке «дорогим Николаем Владимировичем».
Успех Золотого петушка словно привязал Ремизовых к Калифорнии. Но еще не настолько крепко, чтобы они не имели возможность в любое время вернуться в Чикаго или попутешествовать по Мексике, Аризоне и штату Нью-Мексико. Николай Ремизов был достаточно свободен в своем рабочем расписании. В Лос-Анжелесе он охотно обучает в школе-студии всемирно известного австрийского режиссера Макса Райнхардта (наст. имя Максимилиан Гольдман) сценографии и костюмному делу 16 юношей и 37 девушек из тридцати одного штата Америки и разных стран мира. Сам мэтр до прихода нацистов к власти в 1933 году возглавлял Немецкий театр в Берлине. Пресса писала о дипломатическом таланте Рейнхардта, который «предпринял хитрый ход, заманив Ремизова из Чикаго в Калифорнию… Ремизов любит Голливуд, и ему будет дана возможность творить здесь великие дела».
С каждым годом привязанность художника к Калифорнии росла и однажды было решено: возвращаться снова на север из солнечного штата с сухим и теплым климатом не имеет смысла. Тем более, что жена Ремизова София была родом с юга России и холода не любила. К тому же возможность творить великие дела вскоре представилась – ему поступает предложение стать главным художником постановки «Фауст».
Это был грандиозный проект, предполагавший участие в спектакле ста пятидесяти актеров. Его осуществление стоило сто тысяч долларов, но эти затраты себя оправдали. Подобного театрального зрелища, посвященного «Фаусту» Гете, не представил ни один театр в мире. Пресса назвала художественное оформление спектакля подлинным шедевром архитектуры, а самого Николая Ремизова за его совершенное мастерство костюмных дизайнов поставила в один ряд с Пикассо и Бакстом.
Работа над «Фаустом» открыла Николаю Ремизову дверь в Голливуд. Лариса Вульфина посвящает его карьере в Голливуде последнюю главу своей книги. С первых шагов до последних в этом мировой центре киноиндустрии ему сопутствовал успех. Именно здесь он познакомился и сдружился со многими своими соотечественниками – постановщиками, актерами, художниками. Особое внимание автор книги обращает на его творческие отношения с Михаилом Чеховым, выдающимся актером и режиссером.
Думал ли Николай Ремизов о своих близких и друзьях, оставшихся в СССР? Не только думал, но всеми возможными способами пытался узнать о их судьбе. Так, он переписывался с Кларой Наумовной Роговиной, сестрой его жены Софьи. Новости были большей частью ужасными. Александра Юнгера приговорили к расстрелу, затем заменили этот приговор десятью годами лагерей. Он умер в заключении в Сибири 13 августа 1948 года. Другого сатириконца Аркадия Бухова в 1937 году расстреляли. Такая же участь постигла их друзей – Евгения Венского, Георгия Вяткина, Вильгельма Зоргенфрея. Не такого будущего они ожидали, когда охваченные общим и искренним порывом свободы изо всех сил раскачивали лодку, в которой находились. Они считали себя умными, порядочными и прозорливыми людьми. Вот почему кричали во все горло вслед за буревестником революции Максимом Горьким, пробуждая народную стихию: «Пусть сильнее грянет буря!»
Как знаем, многие из них, этих революционных подстрекателей, при возникшей вскоре буре погибли, некоторым удалось спастись. Даже сохранить дар речи и способность к созиданию. Были и те, кто на чужбине осознали свою вину и приняли обрушившиеся на них невзгоды как заслуженную Божью кару. Но все уцелевшие, даже самые наивные, поняли: нельзя сначала петь: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…», а затем, когда этот мир восстает и идет против них, тут же менять мелодию и вспоминать слова старого гимна «Боже, царя храни! Сильный, Державный, Царствуй на славу, на славу нам!» Ничего хорошего, кроме сумбура в голове и жизни, из такой реакции на неожиданный поворот политических событий не получается. А люди, подобным образом поступающие, называются ренегатами, приспособленцами, двурушниками.
Талант и ум – понятия по своей сути если не синонимичные, то достаточно близкие. Талант – одно из многих проявлений ума. То его состояние, когда эмоциональность и смекалка преобладают над рассудочностью и ученостью, а художественный вкус вместе с интуицией и врожденной непосредственностью берет верх над фанатизмом и схоластической тенденциозностью любой идеологической направленности. Вот об этих основных свойствах таланта рассказала в своей книге Лариса Вульфина. Она сумела вдохновенно и без приукрашиваний воссоздать жизнь и судьбу Николая Ремизова, оставшемся в нашей памяти неподражаемым Ре-Ми. И все же, прочитав ее книгу от корки до корки, я так и не определился в окончательном мнении, кто на этом свете умный, а кто дурак. Тогда мне вспомнились слова Диогена Лаэртского, одного из семи греческих мудрецов: «Мудрее всего время, ибо оно раскрывает всё».
------------
* Лариса Вульфина «Неизвестный Ре-Ми: Художник Николай Ремизов. Жизнь, творчество, судьба». Кучково поле. Москва, 2017.
Добавить комментарий