Поэзия

Бернштейн Виталий Александрович (1931, Оренбург). Окончил медицинский институт и заочно университет по специальности журналистика. Доктор медицинских наук, профессор, заведовал кафедрой физиологии человека. С 1979 г. в США; работал врачом. Автор двух книг — прозы и поэзии. Печатается в русскоязычных журналах в США и в России. В журнале “Чайка” публиковались его рассказы “Рейс 416”, “Рыжий кот”, “Неоконченное письмо”. Член Союза писателей Москвы. В его новую стихотворную подборку вошли разные стихотворения — серьезные и не очень.

Поэту

Познай удачу, неудачу,
Пройди дорогу до конца.
Не клянча у судьбы подачек.
“Не отступаясь от лица”.

Иди вперед в извечной жажде —
Души живой постигнуть суть.
Собой останься в строчке каждой.
И в смертный час собою будь.

Вдруг там, в конце пути земного,
Из тьмы проступит путь иной...
Что ж, верно: “умирать не ново”.
Да только каждому — впервой.

Душа скользнет над изголовьем
И канет. Будто легкий дым.
Лишь строчки эти, “строчки с кровью”,
Напомнят о тебе живым.

* * *

И осень пришла незаметно.
Курлыча, летят журавли.
На тропку в истоме предсмертной
Шуршащие листья легли.

Нахмурилась матерь-природа,
Тускнеют притихшие дни.
Все чаще стоит непогода.
Все раньше в окошках огни.

Под вечер в пустеющем парке
Морозцем прихватит вдруг.
И только влюбленным — жарко,
Как будто бы лето вокруг...

 

Воспоминания Казановы

Всем женщинам моим — случайным, неслучайным,
Ушедшим от меня, покинутым ли мной,
Тем, кто смеялся вслед и кто вздыхал печально, —
Всем женщинам былым кладу поклон земной.

Была бы жизнь моя без них пустой и зряшной,
Как лес — без пенья птиц, колодец — без воды.
Божественный инстинкт, увы, уже вчерашний,
Так много для меня когда-то значил ты.

Десятки робких дев и жен бесстыдно страстных
В объятиях моих взмывали к небесам.
Я каждую из них любил в тот миг прекрасный,
Блаженство ей дарил и упивался сам.

Слияние двух тел на раскаленном ложе,
И вдруг — в глазах сполох и гул глухой в ушах!
Божественный инстинкт, он быть грехом не может,
Вместилище его — не тело, а душа.

Ему, святош дразня, я следовал беспечно.
Как шалый мотылек — над цветником кружил.
Густеет мрак ночной, и догорает свечка…
Я жизнь отдал любви. Любил — и, значит, жил.

* * *

Заплутался совсем в этом странном лесу.
Словно когти — безлистые сучья.
Рвут рубаху и хлещут в упор по лицу,
Не пускают из чащи дремучей.

Не пойму — это явь, или сон, или бред.
Где я, что приключилось со мною?
Глухомань обступила, и выхода нет.
Чья-то тяжкая тень за спиною.

Навалилась на плечи, не сбросить никак.
Хриплый крик воронья в отдаленье.
И такая тоска. Все трудней каждый шаг.
Сердце сжало, и нету спасенья...

Утро смотрит в окно. Открываю глаза,
Убегает из них мгла лесная.
Оцарапан висок. На ресницах слеза.
Где-то был я. А где — сам не знаю.

* * *

Что нужно Лондону,
то рано для Москвы...
А. Пушкин

Ох и непрост характер у Москвы —
Ей западные истины не нужны.
Мчит птица-тройка. Хляби, ямы, рвы.
Повис над бездорожьем крик натужный.

Кричат витии — про особый путь,
Им Третий Рим за поворотом мнится.
“Как все — дорогой торною? Ничуть!
Шпарь напрямки, лихая тройка-птица!”

Из века в век она летит, летит.
Вихляет в поле колея кривая.
Надменный Лондон молча вслед глядит
Да пальцем крутит у виска, зевая.

Письмо жене с курорта

Шутка

Дорогая, все нормально, все в порядке.
Не волнуйся, я надежный, как скала.
Нравы дамочек курортных ох и гадки,
Чуть пристанут — убегаю без оглядки.
Ты же знаешь, мне лишь ты мила.

Как, однако, неприличны их наряды.
Груди заголяют, напоказ пупок!
На скамейку тут одна присела рядом,
По достоинствам моим скользнула взглядом.
Аж вспотел я с головы до ног.

“За тридцатку, — шепчет. — Полная программа”.
Я молчу. Не слышал будто ничего.
Значит, мне продажным стать, набраться сраму,
Согрешить вот с этой непотребной дамой —
За тридцатку “зелени” всего?

Ну, а вдруг она не то в виду имела,
И, напротив, заплатить ей должен я?..
Да не может быть, да как она посмела!
Сроду не платил я. Вон что захотела —
Не дождется. У меня семья.

Цены тут в столовых, на курорте этом,
Каждый день растут. Подбрось еще деньжат.
Только и не вздумай отписать, что нету.
Знаю, у тебя они в заначке где-то —
Под матрасом, вроде бы, лежат.

Вышли перевод скорее, дорогая.
Весь истосковался, лишь тебя любя.
И представить не могу я, чтоб другая
Овладела моим телом, дрянь такая, —
С голодухи продал чтоб себя...