Редакция Журнала ЧАЙКА поздравляет всех читателей с замечательной датой - 100-летием Александра Исаевича Солженицына!
Боже, как я люблю театр!
Истоки этой любви кроются далеко в моем детстве, когда не было телевидения, вернее, оно где-то уже было, но в Пятигорске ещё не транслировали телепередачи, и единственной отдушиной было радио.
В послевоенные годы никто детьми не занимался, не до этого было. Мы счастливо были предоставлены сами себе, и в этой свободе я выбрала радиопередачу «Театр у микрофона».
Завораживающий голос Виктора Татарского звучал призывно, тембр его голоса был столь необычен, что его хотелось слушать, но других передач он не вёл и приходилось ждать неделю, чтобы услышать обволакивающий и ласковый голос, выделяющийся из общих голосов эдаким интеллигентным шармом. Вот так я пристрастилась к этой потрясающей радиопередаче.
Только в ней создавалось пространство другого мира - мира искусств, где звучали необычные голоса, когда ты никого не видишь зримо, а голос рисует образ, в который веришь, как в реального человека. Мастерство слова у артистов было доведено до такого совершенства, что спутать голос Василия Качалова с голосом Ростислава Плятта было невозможно.
Они учили нас в невидимом мире радио ориентироваться по глубине звука, по полу интонациям, по паузам, по благозвучию, по шорохам, скрипам… Другое, всё другое - общий речевой фон или эпатажность звучания, надрывность - непередаваемое искусство речи учило распознавать артистов разных театров и понимать стилистику любого произведения. И если повторяли какую-то пьесу, то ты - ребенок ждал музыки речи - ту неповторимую мелодию, которая звучала рефреном всего спектакля. Постановка голоса - вот основа моего ощущения таинства театра.
Родственники жили в Ленинграде, и услышать правильную речь было всегда наградой. Сказать, что в детстве звучала какая-то неправильная, не могу - семья была интеллигентная. Но манящая разноголосица говоров разных театральных школ уже была привита моей любимой передачей, которая научила - любить этот вид искусства.
И вот теперь очередной подарок - фестиваль «Солженицынское пространство: мультимедийное измерение», приуроченный к столетию А.И. Солженицына.
Артисты Московских театров привезли нам свои голоса.
Художественное чтение - это глубина восприятия произведения чтецом, доведённое до уровня трёхмерного изображения великими мастерами кисти на плоском холсте или на сырой стене.
Прочитать, казалось бы, так, как это звучало в голове автора.
А если он несколько раз зачёркивал, переписывал, укорачивал или удлинял текст?
Нет.
Художественное чтение - это оживление персонажей описанных автором. Это жизнь несуществующих «людей» в голосовом мире чтеца.
Ты читал рассказы Александра Исаевича Солженицына - теперь послушай их!
В маленьком зале музея, на вилле тёти Александра М.З.Гориной, оживляют души слушателей.
Быстро, но, казалось бы, очень быстро читают рассказ «Случай на станции Кочетовка» два артиста Сергей Сотников и Олег Тополянский. Темп задаёт звуковое сопровождение чтения - проносящиеся мимо станции поезда. Читающим хочется успеть рассказать этот сюжет убегающему поколению: одному - в вечность, другому - в жизнь. Те, кто всё это пережил, их уже нет в зале. Но те, у кого осталась генетическая память об этом ужасе - Второй мировой войне - разгоняют свои «ложные» воспоминания темпом мастерски выстроенной речи актёров. Взят небольшой отрывок из новеллы.
Встреча лейтенанта Зотова и отставшего от эшелона Тверитина. Маленький зал музея создаёт впечатление, что ты в гостях у артистов. Что тяжёлый занавес театра не скроет талант, не приукрасит ярким светом лица. Видеть живое лицо - лицо без грима, как будто ты забежал к своим друзьям, а они вслух читают отрывок из рассказа Солженицына. Тебе уже не уйти, и страх сдавливает горло. Страшно всё: и полумрак, и громкое декламирование, и живой взгляд на тебя. И ты уже силишься подсказать это чертово название - «Сталинград», хочется, чтобы он не забыл, так велико и убедительно мастерство актёра, его внутреннее содержание. Ты вслед за автором рассказа влюбляешься в это лицо и невольно начинаешь рассматривать круглое усталое со спокойным взглядом, с начавшими выпадать волосами на темени. Обаяние личности. Долг и …
Семидесятые. Нас студентов собирают в Большом актовом зале.
Собрание.
Преподаватель возил группу студентов в Париж, а в холле гостиницы, где остановилась группа, на столе лежали газеты с интервью высланного из СССР А.И. Солженицына. Преподаватель, прекрасно владеющий французским языком, прихватил газету со стола в свой номер и, вероятно, не успел за обрушившимися на него впечатлениями, прочитать её. А когда улетали, то прихватил газету с собой.
Принес газету в аудиторию - это такой шик - показать студентам аутентичный материал, а не разрешенную к прочтению газету французских коммунистов «L Humanité» или «Les nouvelles de Moscou», издаваемую в СССР.
Он принёс, они прочитали статью о Солженицыне. Он пояснил неправильность их перевода на русский язык - простой методический приём.
Но яркость личности преподавателя, его глубокие знания французской культуры «обожгли» радивых студентов и, радостно делясь с сокурсниками захватывающим сюжетом-примером грамматических правил, они невольно «подставили» талантливого человека. Всё, что касалось имени Солженицына, находилось под строгим запретом в СССР. Выслан, выгнан, «забыт», «вычеркнут из сознания».
Но сознание талантливых людей просчитать невозможно. Они живут не по правилам. Их «поцеловал Бог».
Таким талантливым человеком, про которого говорили: «Он не от мира сего» и оказался Сергей Марченко, без пяти минут кандидат наук.
На собрании висела гнетущая тишина. Уже все знали, что студентов, прочитавших на уроке статью вслух, а потом и старающихся её пояснить, - отчислят из института, а преподавателя…
Страсти кипели на факультете: «Лучший, он лучший», «но он же только разобрал грамматические ошибки перевода студентов», «зазнался, заканчивает диссертацию, думал, ему всё дозволено»; «додуматься выгораживать этого «отщепенца» Солженицына»; «пусть накажут, да построже»…
Казалось, никто не хотел наказывать никого. Умное начальство вуза читало всё, что официально было напечатано в журналах, тайно почитывало самиздат, восхищалось талантом, а самое главное - «смелостью» автора «Одного дня Ивана Денисовича».
Когда ты учишь студентов другим языкам, другим культурам, то взгляд на жизнь у тебя шире и глубже от знания истории других народов. Но жить в стране, где каждый человек генетически боялся всего и преподавать, - это была каторга, ведь преподавать и воспитывать следует одновременно. Студентов, как и весь народ, обрабатывала пропаганда.
Но, надо признаться, на собрании не все лезли клеймить. Клеймили те, кому было положено - секретарь партбюро факультета, члены партбюро, но не все. Декан – женщина волевая, умная, красивая, журила, как сына, любя. Но нашлись те, кто громыхал так, что по телу от страха бегали мурашки.
После собрания узнали, что отстоять любимого преподавателя никому не советовали - грозили отчислением.
Его так и уволили. Все переживали, понимали, что сломали жизнь молодому человеку, что в маленьком городе негде найти работу. Так он и нищенствовал, пока через некоторое время его потихонечку не пристроили в школу, где преподавали французский язык. После всего случившегося, он никогда не пытался защитить свою дописанную диссертацию.
А чтецы всё ускоряли темп. Вот и Зотов читает догонный лист: «Ваша фамилия? – Тверитинов» Ты чувствуешь, что « очень симпатичная, душу растворяющая улыбка была у этого небритого чудака».
А потом, когда «Тверитинов достаёт фотокарточки семьи» - вдруг замедлили темп, замерли, залюбовались дочерью…
И дальше уже не спешили. Чувствовалась внутренняя борьба человека, которого просто расположил к себе другой человек тем, что автор назвал - «отвести душу с внимательным интеллигентным человеком» - интеллигентностью. Что же это такое - интеллигентность?
Вероятно, это то качество, которое пробуждает вашу совесть, не даёт ей уснуть.
Интеллигентность или ещё что-то заставило Зотова несколько раз справляться о судьбе Тверитинова, усомниться в правильности своего поступка.
Усомниться? А может быть, именно усомниться и заставляет автор каждый раз, когда слышишь его произведения из уст другого. Другого как собеседника в твоих думах. Усомниться в своих поступках?
Поговорить с автором молча на новом уровне восприятия текста. Проговаривая текст рассказа «Как жаль» с комком в горле, как прожила нам текст Дарья Юрская, когда она «задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезней». Комок от прочитанного имени отца в газете на стенде застрял в наших душах страшной занозой прочувствованного ужаса (Боже, отец-то был приговорён «к смертной казне, но потом заменили на двадцать лет»!)
Что несёт этот мастерски поставленный голос, когда каждый звук отдаётся в твоём сердце, когда чёткость дикции создаёт мелодию языка, когда актриса просто рассказывает историю, которую пересказал Солженицыну Владимир Васильев о своей дочери...
Я не могла понять, почему мне не нравится стиль Солженицына. Мне не понравился и «Архипелаг Гулаг», да и потом я особо не рвалась читать его произведения.
Теперь я знаю, я боюсь. Я боюсь стоять рядом с человеком, который вызывает огонь на себя.
Я помню то собрание, оно мешало мне всю мою жизнь, оно обожгло меня несправедливостью к уничтожению того, кто просто стоит рядом.
Можно сойти с ума перед картиной великого художника. Картина может подтолкнуть к её уничтожению.
Теперь я знаю - через великий дар художественного слова, дар, которым обладают не все актёры, а только те, кто возвеличивает искусство чёткого и многосмыслового родного языка, кто владеет даром диалога между людскими душами без визуального сопровождения, кто своим дыханием оживляет правдивые и вымышленные образы писателей, заставляя слушателя понять себя - осознать свои комплексы, ощутить пульсирующую жилку сомнения. Прекрасного и вечного сомнения - как постоянную черту русского интеллигента.
--------
Авторы фотографий с концерта Татьяна и Сергей Булгаковы.
Добавить комментарий