Родилась в 1972 году в Москве. Закончила МГАТУ им. Циолковского. Работаю в области информационных технологий. С 1997 года проживаю в Филадельфии, США. Кроме журнала “Чайка” ( № 21, 5 ноября 2004 г.), публиковалась в “Новом журнале”, “Сетевой поэзии”, “Вечернем Петербурге”, “Побережье”, “Воскресенье”, “Вестнике” и других изданиях.
Марина Магдалина
“Магдалина! Длящаяся!”
М.Цветаева (из черновиков)
Надменный взгляд Марины между строк
ведёт по тонкой ниточке сюжета:
я вижу Магдалину в стиле ретро —
каре,
плиссе,
батистовый платок.
Порыв и неуверенность в глазах...
Как девочка, ранима и...
сутула —
спина, едва касаясь спинки стула,
невольно выдаёт тоску и страх.
И беззащитно сжатый тонкий рот,
хранящий боль прощальных поцелуев,
отталкивая... манит и волнует,
притягивает, как библейский плод.
Нет, не красива, даже не мила,
с простой, незавитой, угрюмой чёлкой,
Марина?
Магдалина?
Ангел с чёртом
в одной строке сложили два крыла.
Шафран. Хна. Глина
Сентябрь — шафрановый закат —
китайский рис на тонком блюдце,
вновь осыпаются и бьются
сухие дни о циферблат.
Густой оранжевый отлив
у края неба, горечь специй
в вине столовом, ветер дверцей
играет простенький мотив.
В бокале — лёд. на сердце — снег.
в окне — поблёкшие афиши
“Cirque du Soleil”, цветные крыши.
Шафран и осень — на столе.
II
Время ржавеет, хной золотит виски,
модный октябрь — в ярком твиде, букле, маренго.
Утром туман густой — не видать ни зги,
вечером — воздух кристальный, обыкновенно.
Кофе не согревает и не бодрит,
выдохнешь пар — на окне электрички змейка
вьётся кругами. Лунный александрит
прячет за пазухой туча — глядит злодейкой.
падает небо под ноги — кувырок,
и распласталась лужами, эквилибристка.
Дождь закосил безбожно, озяб, продрог,
выпал в крещендо под пальцами пианиста.
По акведуку холод несёт вода,
мост накренился — прогнили подпорки радуг,
время течёт из прошлого в никуда,
против теченья, со скоростью листопада.
Жалит снегом скорпион,
обнимает, да не греет.
Осень трёхголовым змеем
смотрит — сломан бастион!
Флаги белые вокруг,
город в маске арлекина.
И ноябрь белёсой глиной
прилепился на каблук:
нe растает — не смахнуть,
повернулся плюс на минус,
ветерок толкает в спину,
да зима целует в грудь.
Гумилёвский трамвай
“ Передо мною летел трамвай”
Н. Гумилёв
Вскочить на бегу в Гумилёвский трамвай,
За поручни спешно схватиться,
И кануть в двадцатые — проклятый рай,
Железной грохочущей птицей.
“Слепнёво, Египет, Париж, Петроград”, —
Кондуктор читает эпоху...
Билет — в никуда,
И маршрут — наугад,
Цена — отреченье от Бога.
В попутчики — голод,
В попутчицы — смерть.
Блуждая по рифмам сквозь время,
Лететь, да в застывшие окна смотреть
На Анну,
Марину,
Андрея...
...А может
...А может, я придумала тебя:
Шёл мягкий снег безветренно, неслышно.
Охотный ряд укутал мехом крыши,
Столичный воздух был зимою пьян.
И отрешённо день катился вниз,
Вдоль Театральной. К окнам Метрополя
Снежинки липли. Таял на ладонях
Февральский вечер, тих и серебрист.
Москва оделась в сказочный наряд,
Включала фонари, бросала тени,
И соль с песком стелила на ступени
Большого. Я почувствовала взгляд:
Он был не узнаваем, но знаком...
Летел за мною в шапке-невидимке,
Коснулся губ... И в чёрно-белом снимке
Застыла скользко ночь под каблуком.
Замедлила вращение земля,
Притихли, сбившись в парочки, трамваи.
Я оглянулась... Прошлое сжигая,
Ты в сотый раз выдумывал меня.
Моди
“Взять под мышку рисунок Моди и уйти...”
A.Ахматова
I
“Стакан абсента, миска макарон” —
Вот стоимость картины Модильяни.
Да, Амедео — пьян и разорён.
Но, что ему? Он столь асоциален,
Что создаёт реальность на холсте,
И, как лунатик, входит в перспективу,
Где линии стремятся к простоте
И архетип рождается красивым.
Там правил нет: пропорции и свет,
Играя на ладонях полубога
Сливаются в знакомый силуэт,
Художник лепит женщину-эпоху.
Линейный ритм: статичность и наклон —
Застывший сфинкс на плечике дивана
С загадочным египетским лицом...
На зрителей с картины смотрит Анна.
II
Алый шарф на фоне серых зданий —
всполохи рассвета над рекой.
Меряет шагами Модильяни
стоптанный булыжник мостовой.
В табакерке — унция гашиша,
за душою — двадцать восемь лет.
Кашель Амедео — глуше, тише,
от туберкулёза средства нет,
разве что... бессмертие?
Диагноз: гениален / недооценён.
Модильяни восемь лет осталось,
Чтоб шагнуть в историю времён.
Люцерн
Здравствуй, серый Люцерн! Обнимай меня моросью дней.
Я тебе отплачу, как смогу, рукотворной монетой —
Пририфмую к швейцарскому франку десяток нулей,
Что мне стоит? Любовь и богатство — в руках у поэта.
Ты, вестимо, хандрил, погружался на мягкое дно
Приальпийских снегов, имитировал зимнюю спячку,
Так, быть может, сегодня оставим тоску за кормой
И в кафешке пропьём всю мою отпускную заначку?
Я развею кофейную горечь, куплю шоколад,
Постою, посмотрю на капель на мосту Капельбрюке,
Лебедей посчитаю — подросших весенних цыплят,
И, возможно, на юбку сменю надоевшие брюки.
Мой воздушный трамвайчик нарушит спокойствие гор,
Нанизав облака на канатный заснеженный провод,
И я ставлю... да, что там — я ставлю, что хочешь, на спор —
Я тебя расколдую, холодный графитовый город!
Флик-фляк 1
Москва на ходулях: то в минус, то в плюс
качаются сутки в свободном паденьи.
Минорный гипноз — построждественский блюз,
как эхо мелодии праздничной лени.
Партерный полет, новизна конфетти —
снежинки за шиворот... нежно и влажно
целует Зима... Кружева паутин
ложатся поверх декораций бумажных.
Антре — буффонадная сценка — апач!
(пощечина щедрым крещенским морозом)
Реприза: наигранный клоунский плач,
взрыв смеха в партере... И метаморфозы
дождей прошлогодних: из лужи — в каток.
Полет на коньках над подсвеченным залом...
Флик-фляк и шлеп-хлоп! Театральный бинокль
нацелен на Лето... Шампанское залпом
под аплодисменты... Але! Па-де-де!
Арапник в руках дрессировщика вьется...
И цирк городской, как сосулька в воде,
искрится в прожекторе зимнего солнца.
1 Флик-фляк (франц. “flic-flac”, шлеп-хлоп) — прыжок через спину, прогнувшись, с промежуточной опорой на прямые руки, далее на обе ноги, с обязательной фазой полета в обоих промежутках.
Добавить комментарий