В Лондоне несколько дней подряд стоит жара. В сиянии солнца майский Лондон преображается до неузнаваемости: сбрасывает с себя все семь покровов, прячет в гардеробы плащи, зонты, свинцово-синие костюмы в полоску, галстуки и облачается в цветастые шорты и майки. Жара зазывает горожан в цветущие парки и скверы поваляться на газонах, пожариться, полюбоваться пышными кронами каштанов и обнаружить суетливую жизнь букашек, как на бирже, снующих в джунглях сочной травы.
Англичанин без садика - пусть со спичечную коробку - не англичанин! В столь редкие теплые вечера, когда жители туманного Альбиона высыпают на пленэр подышать свежим воздухом, хочется, как мотыльку, полетать над их ухоженными садиками и послушать, о чем они говорят, что тревожит их сердца. Остановимся хоть под этим пряным кустом жасмина: на белой кружевной скатерти горят свечи, мерцает хрусталь. Первый тост, как подобает, за хозяйку, но почему-то по-французски, впрочем, понятно - это садик русских эмигрантов. Второй - за чудесную погоду - по-английски. И, наконец, третий - на русском, но с акцентом - за бабушек. Двое из присутствующих обладатели титульной приставки “фон”, третий - представитель старинного русского рода.
- А чему ты, с позволения сказать, улыбаешься? - спрашивает коренастый, уже лысеющий Петр Васильевич у своих собеседников, с которыми обычно встречается не чаще двух раз в году - на Пасху и на Рождество, но по случаю жары он сделал исключение и выбрался из душной квартиры в садик обворожительной хозяйки, за которой приударял еще в скаутском возрасте. - Я, правда, верю, что бабушки спасут Россию.
- Россию марсиане с пушками не спасут! - резко перебил его остзейский барон из Эстонии с жидкой бородкой и пухлыми руками с рыжими завитками волос на верхних фалангах пальцев. Он обрамлял свою точку зрения кудрявой руладой отборной матерной брани. - Я недавно ездил в Россию на “слет”. Видел эту Россию. Что там делается, уму непостижимо! В семнадцатом власть прошляпили большевикам, а теперь торгашам. Жиды и Шамили - вот вам вся Россия!
- Прекратите, барон, - сморщилась хозяйка садика. - Вы знаете я этого не терплю.
Хозяйка сидела, откинувшись на плетеном кресле и обмахивалась китайским веером. В аккуратно подобранных вверх густых каштановых волосах у нее белела веточка жасмина.
- Помилуйте, Аннушка, мы знакомы сто лет. Пора бы привыкнуть. Как еще говорить, когда на столичных улицах одни конокрады, да дикие кавказские племена, - не обращая на нее внимания, наступал барон. - Потеряна Россия. Потеряна. С их перестройкой я даже эту сволочь Сталина зауважал. А вы кокетничаете. Он бы их всех пересажал…
- Перестрелял, - поправил Петр Васильевич и поперхнулся. Он весьма сожалел, что захватил с собой барона, внезапно нагрянувшего к нему перед самым уходом.
- Не будем о грустном, - вздохнула хозяйка, а Петр Васильевич замахал руками в знак протеста.
- Я тоже был недавно в России. Впервые за все эти годы. Любовь к ней на всю жизнь привила мне бабушка. Я стоял перед фасадом нашего дома на Арбате и плакал, не потому, что дом больше не принадлежит мне, а потому, что всем нам как будто сделали какую-то ненужную операцию, вырезали кусок сердца, без которого мы не можем жить.
Петр Васильевич заморгал глазами.
- Поглядите на него. Растрогался.
- Не глумись надо мной, барон. Я приехал в Москву с сыном и его приятелем. Сыну пятнадцать с половиной, он почти не говорит по-русски - целиком моя вина. Мама умерла, мне вечно некогда, а с бывшей мы общались только по-английски. По возвращении я у него спросил: что он думает о России, о родине своих предков? “Россия - прекрасная страна, - ответил он, - но больная. Люди там необыкновенные, но тоже больные. Зарубежные пилюли им не помогут; русским нужны их собственные гомеопатические средства…” Сын у меня из “зеленых”. Я был просто потрясен его наблюдательностью. Я спросил: не хотел бы он - потомок старинной русской фамилии остаться жить в России? “Никогда!” - твердо заявил мой сын.
- Он же не дурак, как некоторые, - захихикал барон, хлопнув пухлыми пальцами по краю стола. - Это тебе все какие-то идеалы мерещатся. В который раз уж разводишься.
- Ты вспомни наших родителей, как они мечтали.
- А я вот знаю некоторых молодых людей, которые хотят жить в России. Я и сама иногда об этом думаю, - неуверенно сказала хозяйка.
- Вот и думайте на здоровье, - заерзал в кресле барон, - а едут пусть другие. У вас так хорошо в саду!
- Меня перед поездкой предупреждали, - Петр Васильевич кивнул в сторону барона, - что в России грубость, хамство, но отвратительное обслуживание русских официантов - феномен ошеломительный! И откуда такие берутся? Представьте: мы сидим в ресторане с мальчиками в этой мастодонтской гостинице “Россия” в центре Москвы около двух часов, голодные, как волки, над ухом гремит бездарный оркестр, какие-то хмельные пляски вокруг, а на нас никакого внимания, как будто мы фантомы. Сначала я пытался объясниться с ними вежливо по-русски, но, в конце концов, вышел из себя: я принципиально отказывался давать им, как это у них называется, на лапу, - и отправился прямо на кухню. Оркестр к тому времени разошелся, только на некоторых столах лежали пьяные типы и сопели. Смотрю, а на кухне уже моют котлы. На меня ни с того, ни с сего набросились две декольтированные жирные фурии, и я уже готов был все бросить и бежать оттуда в полном отчаянии, как вдруг ко мне подходит русская бабушка, вытаскивает из авоськи банку малосольных огурчиков, буханку черного хлеба и протягивает мне.
- И ты полез ее целовать. Здравствуй, долгожданная матушка Русь! - барон впился в Петра Васильевича глазами.
- Ах, как ты сентиментален, Петруша… это так трогательно… - хозяйка дома пододвинула к Петру Васильевичу тарелку с легкими закусками.
- Да, я растрогался, - признался Петр Васильевич, пытаясь насадить на вилку выскальзывающий малосольный огурчик. - Совершенно незнакомая старушка подала мне, можно сказать, милостыню, иначе бы мы умерли с голоду. Я отправился с этим богатством к мальчикам, и что вы думаете? Это был самый вкусный обед на моей больной родине. Огурчики посолены точно так же, как солила моя бабушка.
- Ты сентиментален до дурноты, - покачал головой барон и выругался. - Ко мне эти бабуси тоже цеплялись. Знаешь, что они у меня требовали? Доллары! При входе в храм. Вот до чего докатились. У них мафия даже среди нищих. Попросили бы они у моих предков - те бы их высекли вместе со всеми этими торгашами, заполонившими Россию.
- Не от хорошей жизни люди на паперти стоят, - поправляя прическу, сказала хозяйка.
- А вот моя “бабуся” не только ничего не попросила, - радостно констатировал Петр Васильевич, - она даже к столу не подошла. Она мыла котлы. Это мы к ней втроем на кухню отправились поблагодарить. А что ты предлагаешь? Сидеть и зубами скрипеть? Семьдесят лет уже скрипим, как еще зубы целы? Бабушки эти все на своих плечах вынесли и не стонут, а огурчиками нас кормят по старому рецепту. Где ты еще встретишь такое милосердие? Американцы бы с тебя проценты за огурчики содрали. На прощание она нам сказала, что таких выносливых, как русские, нет. “Мы все вынесем, лишь бы войны не было”, - сказала она. И я ей верю. Не будет войны, выживет Россия. Люди, как она, не празднословят, не разглагольствуют о великом назначении России, как мы тут. Я у нее спросил, как ее зовут, а она мне: “Да на что тебе, милый, имя мое? Называй меня просто бабушка”. Истинно русская черта - самоотверженность. И ты б не обеднел, если б доллар дал. Они у тебя в банке плесенью покрываются. Уж лучше нищим, чем адвокатам на разводные процессы. Я до сих пор в долгах. А вообще, я удивляюсь, сколько в России развелось проповедников, целителей, гуру всяких, посланников - на каждом углу. Вот этим я не верю. К сожалению, для нового поколения бабушки - ненужное барахло, а ведь среди этого старья, как их называют, истинные носители старой культуры. Не иронизируй, барон, без бабушкиных сказок ничего, кроме духовных уродов, не вырастет. Я понимаю, бабушки разные бывают. У нас у самих скоро будут внуки. Давайте выпьем за бабушек.
- С удовольствием! À votre santé! - подняла рюмку водки хозяйка. - У меня через два месяца родится внучка, вот как время летит. Ты прав, Петруша, наши няни - простые русские бабушки подарили человечеству многих гениев. Что бы без них делало русское дворянство?
- Помилуйте! - возмутился барон, покрываясь потом, то ли от лишней рюмки водки, то ли от духоты. - Полистайте любой учебник истории: из кого состояло русское дворянство? Возьмите ваш собственный род, Аннушка, - все из немцев. Все! Ну, Пушкин - африканец, исключение из правил. Хотел было сказать: в семье не без урода, да Аннушка рассердится. В отличие от вас, я вижу, куда все катится. Уж не думаете ли вы, что владения великой Русской империи раздарили независимым государствам демократы? Чушь! Это дело рук коммунистов: у них свои бесовские планы. Нет, России конец! И я хочу быть этому свидетелем.
- Прекратите ваши эсхатологические пророчества, - взмолилась хозяйка. - Свидетелем чего вы так стремитесь быть?
- Извольте. Тотального разложения больного организма, как верно выразился Петькин сын. Вы все как будто с ума посходили! Ну, какая может быть свобода с коммунистами?
- Не забывай, барон, что большевики построили свой “эсэсэсэр” не без помощи Запада и долларов, - вставил Петр Васильевич.
- Я разве отрицаю? Среди наших - есть, были и будут слюнтяи и идиоты. Это все слишком далеко зашло. Посмотрите на Югославию. Знаете, что бы я сделал с Югославией, будь моя воля? Изолировал. Уж если они там сцепились, как бешеные собаки, а у них и те, и другие палачи и жертвы, то пусть одна гадина съест другую, по Достоевскому, хоть я его и не выношу. Если на чистоту, то я апокалипсиса жду, - с вызовом бросил пьянеющий барон. - А вас, Аннушка, я попрошу не забывать своего немецкого происхождения.
Хозяйка подняла голову и спокойно сказала: “В отличие от вас, барон, я считаю себя русской, и своих детей тоже…”
- Оставьте! Ваши дети говорят на всех языках мира, кроме русского. Вы патриотка только на словах.
- Как вам не стыдно? Вы пророчите апокалипсис в моем доме, зная, что у меня четверо детей. А укорять меня в их воспитании, право, не вам. Вы - вечный холостяк, вам море по колено. Мои дети не говорят по-русски, но они хотят и будут учиться. Почему вы так настроены против России? Только не начинайте про ваши потери, не вы один все потеряли. Чудовищно, что вы говорите о Югославии. Вы хуже большевиков. Те тоже всех изолировали. Там такие же люди, как мы, над которыми проводится эксперимент, вам это не приходило в голову? Вы, барон, просто дурак, а не историк. Мне бы следовало выставить вас вон, но ради дружбы наших родителей я терплю вас и ваше сквернословие уже столько лет. Мне вас жаль.
Барон не извинился и не ушел, но приутих. До конца вечера он бубнил себе под нос, что с русскими всегда так: несут какую-то чушь про бабушкек и Россию опять проворонят… довело уже русское легковерие до катастрофы… хоть бы звезды с Красной площади поснимали… сколько же можно быть потерянным поколением… когда же русские перестанут ждать у моря погоды… когда Ленина из мавзолея выкинут… Вдобавок, эта духота. Как уйти из душистого сада домой, где тебя никто не ждет; за всю жизнь он не обзавелся даже собакой, а надо было… непременно надо обзавестись собакой и обязательно немецкой породы…
- Да, будет тебе бубнить, - толкнул локтем вспотевшего барона Петр Васильевич. - Не сердись, немец. Давай, выпьем за погоду, как англичане, чтоб грозы завтра не было.
- Тоже мне англичанин… - буркнул барон.
- И за вас, будущая бабушка!
- Давайте! Чтобы завтра грозы не было, хотя садику моему дождик очень даже нужен, - хозяйка обвела глазами свой ухоженный, благоухающий сад… и выпила рюмку водки.
Добавить комментарий