sirotin-vasilenko.jpg
Он привлёк внимание к своей судьбе, наняв за деньги самолёт «Сессна» с прицепленным к нему полотнищем, на котором гигантскими буквами было начертано по-английски: «В.Василенко в тюрьме 5 с лишним лет без суда. Это законно?» Самолёт 2 часа летал с этим полотнищем над Манхеттеном и Бруклином. За это владелец самолёта получил 1 тысячу 250 долларов.
Как сообщают нью-йоркские газеты, Вадим Василенко, гражданин Украины и постоянный житель США, первый раз был арестован за нелицензированные обналичивание чеков и денежные переводы. 4 октября 2006 года он оказался в тюрьме штата Нью-Йорк. Ему дали от 2 до 6 лет. Но с учётом хорошего поведения и уже отбытого срока предварительного заключения, он был отпущен досрочно 10 октября 2007-го. А через 13 дней, 23-го октября того же года он был арестован по обвинению в краже персональных данных и 95 тысяч номеров кредитных карт. С тех пор он содержится в Манхэттенском тюремном комплексе предварительного заключения. По мнению его адвоката Рика Пасакреты, состояние его подзащитного можно понять: «Человек находится в одиночной камере уже столько лет, а когда будет суд — не известно».
44-летний Вадим Василенко уже несколько раз менял адвокатов, и это тоже замедлило процесс, потому что каждому новому адвокату требуется время для изучения дела. Он требует для себя определённости, а именно: суда, приговора, отсидки и затем депортации на Украину.
В 2007 году по делу компании Western Express International Большое жюри предъявило обвинения из 173 пунктов семнадцати подозреваемым. Одно из главных обвинений — в коррумпировании бизнеса — было снято судьёй Верховного суда Манхеттена Брюсом Алленом, но позднее восстановлено более высокой судебной инстанцией. Судья Андриас (Andrias) высказал мнение, что нет доказательства преступных намерений компании Василенко и нет доказательств, что обвиняемые действовали в сугубо собственных интересах. Однако судья Сакс (Saxe) решил, что Василенко способствовал созданию преступной кибер-схемы, в которой через Western Express переводились и обналичивались деньги. За эти операции компания получала от 2 до 5 процентов обналиченной суммы. Услугами компании пользовались и хакеры, воровавшие данные кредитных карт.
Раиса Чернина, президент нью-йоркской благотворительной организации «Би Прауд Фаундейшн», добилась у тюремной администрации разрешения на моё интервью с Вадимом Василенко.
Меня встретил у входа в «Манхэттенский централ» по адресу 125 Уайт Стрит очень приветливый капитан тюремной охраны Шон Джонс. Мы сдали на хранение наши мобильные телефоны, ключи и прочие карманные предметы и прошли через несколько тюремных дверей в помещение с изолированными застеклёнными комнатами. Эти комнаты предназначались для встреч арестованных с адвокатами. В комнате — стол, по обе стороны от которого по одному стулу. Через некоторое время ввели Вадима. С разрешения капитана с заключённого сняли наручники. На фотографиях Вадим Василенко был моложав, но я увидел человека с клочковатой бородой и очень беспокойными глазами. На мой вопрос, сколько нам отведено времени для беседы, капитан ответил, что целый час.
Вадим Василенко говорил торопливо, спеша уложиться во времени и рассказать как можно больше. Я увидел на обеих руках крупные надписи, сделанные чёрным фломастером. Вадим объяснил (интервью дается практически без правки, — прим. ред.):
— На правой руке я написал по-английски: «Виновен, пока не докажет свою невиновность», а на левой — «Сегодня я, а завтра ты». Написал потому, что я должен был стоять перед судом с вытянутыми вперёд руками или с руками в наручниках за спиной. В любом случае журналисты могли бы увидеть и прочитать, что я написал. А на оранжевой тюремной одежде я написал: «Правосудие отложено, в правосудии отказано». Но меня не пригласили в суд в этот раз вообще из-за слишком большого внимания прессы. На прошлом суде я взял слово, но мне даже пяти минут не дали. И когда я дошёл до щекотливой информации об одном иностранном банке, которому я хотел слить сведения об американцах, используя свои связи, — потому что я, в принципе, ничего не скрывал ни от прокуратуры, ни от кого, я был как открытая книга, — и как только я дошёл до этого момента, судья сразу прервал меня: «Хватит, мистер Василенко». И я как бы закончил свою речь словами, что Конституция гарантирует быстрое рассмотрение дела и суде, но срок в пять с половиной лет в ожидании суда не может считаться «быстрым», и поэтому я прошу вас, Ваша Честь, закрыть дело в связи с неконституционностью. И ещё я сказал, что Манхэттен не Куба, а эта тюрьма не Гуантанамо-бэй. Вот так я ему сказал, и я как бы ушёл после этого. А потом перенос, перенос, перенос... Уже 43 слушания... Одно дело выросло из другого. Материалы с первого дела по обвинению в работе без лицензии перенесли в дело о поддельных документах... Когда меня арестовали, я с ними разговаривал, как сейчас с вами. Разговаривал 5 с половиной часов. Примерно 20 тысяч слов я произнёс. Но ничего не было задокументировано. Просто: вопрос — ответ, вопрос — ответ... А человек записывал выборочно: тут слово, там слово. И получилось то, что их как бы устраивало. Это было за работу без лицензии. «За безлицензионное обналичивание чеков», хотя наличности вообще не было. Ну, просто, когда я увидел, какой моя жена стала через четыре месяца жизни в тюрьме, будто на 10 лет постарела, то, конечно, вопрос о борьбе не стоял, и нужно было признавать вину, чтоб быстрей выйти отсюда. А потом, когда я уже как бы признал вину, попал в лагерь, с большим трудом прошёл досрочное освобождение...
Как потом выяснилось, там никто не собирается тебя отпускать, там совершенно другой мир, и за тебя держатся, как за бизнес. А когда новые обвинения предъявили — отмывание денег плюс коррумпированное предприятие — я посмотрел документы и увидел, что там стоит число 23 октября 2007 года. Как же так? Это ж реальная подделка! Не говоря уже о том, что когда арест, никто тебе не говорит, что ты имеешь право молчать и не отвечать на вопросы, что не пригласили украинского консула, что не было ордера на арест, а мне сказали, мол, «просто поехали поговорим», а потом, когда приехали, говорят: «Ты должен сейчас позвонить, чтобы сына кто-то забрал, потому что он не говорит по-английски, и если его переведут в англоязычную семью, это будет для него стресс...» Ну, то есть, ты уже понимаешь, что и ребёнка могут забрать. Вот. И как бы всё так закрутилось... Но самое главное другое: что я как бы ожидал, что, ну, хорошо, началось, всё понятно, но когда будет конец? Когда будет суд? Когда будут разбираться? Когда кто-то будет что-то говорить в суде, чтобы зашёл — и вышел? И так уже 68 месяцев! Сколько можно? Где те американские ценности, ради которых вы живёте здесь, и я приехал? Их просто нет. Они есть на бумаге, в головах, люди в них верят, а когда попадаешь в такое, то — всё...
— Ваша жена уже на свободе?
— Да, жена на свободе. У нас была какая ситуация — у нас был бизнес. Я нашёл такую нишу, что, оказывается, с развитием интернета люди в России работают и получают чеки, потом с этим чеком идут в банк, а в банке им говорят: «Ждите 3 месяца». И получилось так, что можно чек подписать на обратной стороне, сюда выслать, и ты можешь его сдать в банк, тебе откроют счёт, и ты переведёшь туда, куда требуется. В этом суть первых обвинений в безлицензионном обналичивании чеков. Хотя, повторяю, наличности не было. Мы чеки не окешивали. Это как будто меня арестовали как пьяного за рулём. Да, я был пьяный, но я не был за рулём, то есть наличности-то не было. Но тут никто не смотрит на это, потому что адвокат, которого я нанял, он в интернете вообще ничего не понимает, ни в веб-сайтах, ни в чём. Вот в этой комнате мы с ним встретились первый раз... Такие они все «умные»... Потом я понял, что они ничего не знают по финансам, никакой книги не читали, не занимаются никаким повышением знаний, просто шабашники, как баянист на свадьбе.
— Ваша жена где?
— Жена дома уже три с половиной года. Её отпустили. Ребёнка потом моя мама приехала и забрала. Хотя адвокат Бабаев... 50 тысяч долларов я как бы собрал, одни-другие ему заплатили, а потом я ему сказал: «Нужно вернуть деньги через три месяца», а он говорит: «Ты мне ничего не платил. Все проблемы в тебе. А если будешь много говорить, найдёшь своего ребёнка в приюте для беспризорных». Я, конечно, испугался, и после этого ему вообще не звонил. А 50 штук так и ушло.
— Как вы сами считаете, какие вы совершили ошибки, за которые вам приходится расплачиваться?
— Да, я включил кино обратно, как говорится, до момента рождения. Нужно понимать, с какой организацией ты имеешь дело. Прокуратура — это как бы корпорация, которая работает по результатам. Результат простой: арест — тюрьма, арест — тюрьма. Прав или не прав — не имеет значения. Это бульдозер. Я это должен был понимать. Мой бизнес не был нелегальным. Мой бизнес не был преступным. Просто, когда я понял — а нужен ли стране такой бизнес? а нужен ли стране бизнес, где какие-то люди за границей за 200 долларов в месяц делают ту работу, которую здесь делают за 3-4 тысячи долларов в месяц? а нужны ли стране люди, которые будут обрабатывать информацию и данные американцев, что они покупают, что продают, обрабатывать где-то там, где над ними нет контроля? а нужны ли стране цифровые валюты? а нужно ли, чтобы информация о покупках-продажах шла потом в Москву и попадала сами знаете куда? — я не знаю, но предполагаю, здесь, наверняка, боятся этого. Я пришёл к выводу, что просто, несмотря на то, что это было легально, нужно было всё-таки понимать правильно, как говорится, «политику партии и правительства». А я не понимал правильно. Я поверил в американские ценности. Думал: то, что не запрещено, то разрешено, и, Вася, вперёд! Это, конечно, моя большая ошибка.
— Консультантов у вас не было?
— С консультантами вообще ноль. Вот я звонил одному из русскоязычных адвокатов. Он говорит: «Окей! Уплатите мне 10 тысяч долларов, и тогда я подумаю, чем я смогу помочь». Конечно, тогда я мог дать 10 тысяч, 20, 30, сколько угодно хоть за какую-то крышу легальную, чтоб какие-то были бумаги... Но для меня, выросшего с интернетом, — а в интернете, в основном, всё сдельно, по результатам, — для меня текст «дай мне 10 тысяч, и я посмотрю, что смогу сделать», это просто унизительно. То есть, он просто аферист. Потом я позвонил другому, третьему, потом пошёл к своему иммиграционному адвокату... Нужно было, может быть, взять каких-то студентов молодых, или нужно было взять на работу адвоката, который бы уже занимался менеджментом других адвокатов, брал бы их за одно место и требовал: «Или делай, или пошёл вон!»
Вот на это я, конечно, пожалел денег, полностью как бы доверился системе. Я учёл все риски в бизнесе кроме одного: легального. Потому что я думал: за мной Конституция, что если возникнут какие-то вопросы, то я даю 10 тысяч залог, иду в библиотеку, всё собираю... Этого ничего нет. Миллион долларов залог просили. 10 миллионов — в бумагах я читал. 750 тысяч залог за первое дело — «работа без лицензии». Прокурор врёт... то есть, просто приходит, и... Судья его спрашивает: «У вас есть его паспорт?» Он отвечает: «У нас нет его паспорта. А то, что есть, мы не знаем, паспорт ли это. И у нас нет гарантии, что у него нет другого паспорта». Я был просто ошарашен: «Ну, как так? Ты же прокурор из отдела борьбы с хищением личных данных и говоришь, что у тебя нет моего паспорта!» Я выхожу, беру адвоката и говорю: «Они же врут!» А он так похлопал меня по плечу и сказал: «Они всегда врут». Я думаю: «Подожди, это же Америка! Что значит «всегда врут»? Но так и пошло: враньё, и враньё, и враньё... Но профессионально врут, тут я, конечно, ничего не могу сказать.
— А какие ещё были ошибки с вашей стороны?
— Ошибки? Ой, ошибки, ошибки... Или ты болтаешь в эфире «ля-ля-ля», или ты тихо делаешь деньги. А я в интернете вот написал, что «мы там русские из России приехали, да мы... да все отмывают деньги... да наличка тут ходит... Что в стране как бы отмывание денег это 10 процентов экономики, ты, конечно, не можешь от этого скрыться». Такие как были шутки... А они зашли на мой блог, всё просканировали, все-все мои сообщения за пять лет. И просто коротенькое предложение: «Помните, из какой страны мы приехали. Я могу открыть много корпораций и много счетов». И всё-всё собрали за пять лет. Ну, где-то обронил какую-то фразу. А Большому жюри представили, как будто это случилось в короткий промежуток времени, чтобы не поняли концепции разговора. На интернете я как бы раскрылся: кто я, что я, мои слабости... Они это всё проанализировали... А мой девиз был такой: «Время не деньги, время дороже денег». И вот они против меня это использовали. Они, мол, знают, что с ним, то есть со мной, бороться нельзя. «Это образованный, знает, что делает, скользкий человек» — так они как бы меня описывали. Мол, «знает финансовые дела, скользкий, лживый, изворотливый». Но они, мол, поняли, что единственное моё слабое место, это время. «Единственное, что ценит этот человек — время. Деньги для него ничто. Значит, ударим его по времени». Я полностью раскрылся, а этого нельзя было делать.
sirotin-vasilenko2.jpg
— Вы прибегли к помощи, так сказать, воздушной агитации, к помощи самолёта. У вас есть ещё в запасе какие-то инструменты, какие-то способы, как информировать людей о вашей судьбе и как повлиять на суд?
— Ну, суд никогда не признает, что на него можно оказать влияние. Хотя, на самом деле, можно, потому что одно дело, когда всё проходит тихо, несмотря на миллион нарушений, но никто об этом не знает, а судья правильно понимает «политику партии и правительства», мол, нужно всех этих интернетных мальчиков косить, душить, не давать им ничего делать, потому что интернетные люди это другое поколение. Этот человек заходит в интернет, и там всё есть. Он понимает, что легально, что не легально, с ним воевать бесполезно, его надо запугать, засадить, и он сам всё признает.
У меня какие методы? Вот позвонил в украинское консульство, они дали интервью газете «Нью-Йорк Таймс». Мне не очень понравилось, что они сказали. Но он говорит: «Ты пойми, Вадим, мы не контролируем ситуацию, мы не можем за тебя говорить». И я сказал: «Господин Мовчан, значит, сегодня работаем так: я вам пишу конкретно, что говорить и куда звонить». Вот это новый инструмент. Следующий инструмент у меня будет бил-борд, то есть рекламная информация на фанерных щитах. Правда, я не знаю, сколько это стоит. Этим сейчас занимаются люди. Потом резка рук. Это я один раз уже сделал. И голодовка. Такие вот у меня инструменты.
— Ваш адвокат говорит, что, хотя ваше дело явно затянулось, нарушения ваших гражданских прав здесь нет. Так было написано в газете «Нью-Йорк Таймс». Вы с этим согласны?
— Я с этим абсолютно не согласен, потому что Конституция обещает «ускоренное» рассмотрение и суд. Адвокат никогда не пойдёт на конфликт с системой, потому что система его просто сметёт. Я прочитал книгу про адвоката Джона Готти. Я очень много книг прочитал, написанных адвокатами, судьями, чтобы понять психологию всего механизма. Как только адвокат выиграл дело Джона Готти, они сразу же запросили, чем [с ним] расплачивались. Наличными? Наличность в банк не сдавалась. Забрали у него лицензию. Послали письма всем друзьям, и он потерял половину друзей. И на этом его карьера остановилась. Он понял, с кем он имеет дело. Адвокаты имеют дело с наркодилерами. Приходит жена наркодилера, приносит в чемодане 50 штук. Ты их будешь в банк сдавать? Нет, конечно. Поэтому они понимают, что могут только сглаживать, и не идти на конфликт. Мой адвокат должен был бы сказать, что не было нарушений, что это заключение, где я нахожусь, не рассчитано на долгосрочное заключение. Это — попал сюда, заплатил залог, вышел, потом, скажем, может быть, полгода, 4 месяца... Но быть в четырёх стенах 6 лет!.. Это же уже начинает влиять на голову, понимаете?..
— Мы сегодня встречаемся с вашим иммиграционным адвокатом Мэрилл Коэн...
— Мэррил Коэн занималась моими иммиграционными делами. Я получил статус экстраординарного специалиста в области бизнеса, пребывание которого в США в национальных интересах страны. У меня уже был бизнес, но не было статуса, и мне один товарищ сказал, что, смотри, у тебя оборот 100-150 тысяч в месяц. Это серьёзные деньги. Страна должна привлекать таких людей. Я не был впечатлён русскоязычными адвокатами и взял чисто американку. Я к ней пришёл, идею рассказал, я собрал все бумаги, рекомендации, и это прошло. Но она не занимается криминальными делами. Это совершенно другой мир. Она, что называется, кабинетный адвокат. Бумаги послала, и всё. А криминальный адвокат — это нужно быть волком.
— Как бы вы хотели резюмировать наш разговор? Что бы вы сказали людям?
— Знаете, был такой фильм «17 мгновений весны». Там сказал Штирлиц: «Верить никому нельзя. Мне можно». То есть, никому нельзя верить: ни системе, ни Америке, ни России, ни Украине, ни прокурору, ни судье, ни адвокату. Может быть, маме можно верить. А вот так, чтобы раскрыться, чтоб держать деньги в Америке, чтобы держать все документы в офисе, чтобы идти на контакт с прокурорами, чтобы пытаться что-то доказать, чтобы показать-рассказать — ни в коем случае. Вот самая большая ошибка. Тут нужно понимать, что люди — волки в овечьих шкурах. Они уцепились за эти деньги, понимаете... Если бы у меня хотя бы были деньги за границей, может быть, всё бы уже закончилось. Но они их схватили, и они должны их забрать. Те, кто проходят по моему делу, они без денег, и с ними уже закончили. Они признали вину, и им дали от полутора до четырёх с половиной. Со мной они не могут так, потому что им нужно оправдать, что они забрали деньги. Это, конечно, была моя огромная ошибка — хранить почти всё в Америке и раскрыться. Документы в офисе... И писать в интернете... Ни в коем случае нельзя раскрываться. Ни в коем случае. Просто закопают. Будешь сидеть 6 лет, 10, да хоть 20. С этой тюрьмы переведут в другую, потом в третью, потом в федеральную, и потом новое дело в тюрьме... Нож мне в тюрьме подбросили, сказали, что я посылаю порошок, бомбу, забрали у меня деньги со счёта тюремного на этой основе, забрали все документы, которые я подготовил. Ну, просто, мафия, просто мафия...
...Стрессовое состояние Вадима Василенко можно понять, хотя не всему, что он говорит, можно верить. Например, неужели ему никто не сказал, что на бизнес, особенно финансовый, нужно иметь лицензию? У него, как у любого бизнеса, должен был быть свой юридический консультант, а тем более аккаунтант, который вёл его налоговые дела и не мог не знать о необходимости лицензии.
С Мэррил Коэн иммиграционным адвокатом Вадима Василенко, я встретился на площадке у входя в тюрьму. Меррил Коэн рассказала:
— Мы подали документы в Службу иммиграции и натурализации в 1997 году, а в 1998-м получили разрешение на получение гринкарты в соответствии с национальными интересами США, поскольку Вадим Василенко был признан бизнесменом выдающихся способностей. Он представил очень интересный бизнес-план и за короткое время добился больших успехов. Это было проверено тогда инспекторами Службы иммиграции и натурализации, и Вадим получил гринкарту. А когда он подал на гражданство, возникли первые подозрения в нарушении закона, и процесс получения гражданства был остановлен. Насколько я понимаю, Вадим виноват в недопонимании американского закона. Я не вникала в это дело, поскольку я не специалист в уголовном законодательстве.
— Вы действительно считаете Вадима человеком исключительных способностей?
— Да, очень талантливым, харизматичным, с интересными идеями, которые он способен осуществлять. У меня создалось впечатление, что он достаточно искренне верит в свою правоту. Думаю, он, осуществляя свой бизнес-план, пытался сэкономить деньги, для чего находил, как он полагал, легальные пути обхода закона. Он не считал это нарушением закона, и, видимо, в этом была его ошибка.
— Незнание закона никогда не освобождало человека от ответственности за свои деяния.
— Да, он должен был получить лицензию до того, как начал развивать свой бизнес. А он думал, что может работать без лицензии. Но он, как мне кажется, не хотел нанести ущерб нашей стране. Он приехал в Америку, намереваясь остаться здесь навсегда, построить здесь свою жизнь. А теперь он оказался в ситуации, когда ему предъявлены очень серьёзные обвинения. Но с моей точки зрения эти обвинения не оправдывают судью, который всё время откладывает рассмотрение дела и оставляет человека в заключении более 5 лет просто в ожидании суда. Никогда я такого не слышала.
Доминик Строс-Кан, бывший глава Международного валютного фонда, которого обвинили в Нью-Йорке в изнасиловании горничной отеля, а потом обвинения сняли, признав горничную вруньей, вернулся в Париж и в своём первом интервью очень нелестно высказался по поводу американского правосудия, которое, по его словам, строится на запугивании и унижении человека.
Как сообщила газета «Нью-Йорк Таймс» со ссылкой на слова самого Вадима Василенко, он надрезал руку и кровью написал на стене камеры обращение к суду. Я видел ещё не заживший красный след от надреза на левой руке ниже локтя. Во время нашего разговора он только грозил прибегнуть к голодовке в качестве крайней меры. Видимо, все другие способы протеста были исчерпаны, и Вадим объявил голодовку.
Да, он обвинён в целом ряде финансовых преступлений. Да, в некоторых он признал себя виновным. Да, ему могут дать от 15 до 45 лет тюрьмы за отмывание 35 миллионов долларов через его компанию Western Express International. Почему же его не судят? Сам Василенко говорит, что если бы его вина была явной и доказуемой, суд состоялся бы ещё два года назад. Создаётся впечатление, что прокуратура и вся судебно-карательная система совершила немало ошибок и теперь, стараясь скрыть это, всячески оттягивает слушание в суде. Яркий пример тому — попытка выдвинуть против Василенко новое обвинение: в хранении холодного оружия. Вадим говорил мне, что ему подбросили в камеру нож. Я получил копию рапорта тюремной администрации об обыске в камере. Там говорится, что надзиратель C. O. Diaz (номерной знак #15117) провёл обыск во второй камере девятого северного сектора, что обыск проводился в присутствии заключённого Василенко, и что под матрацем была обнаружена пишущая ручка с прикреплённой к ней металлической заточкой в два с половиной дюйма длиной. Об этом было доложено старшему надзирателю, и находка была конфискована. Это обвинение Вадим Василенко отверг в письменной жалобе, зарегистрированной в тюремной книге под номером 300-07-00735. Он написал, что рапорт надзирателя был лживым. Обыск проводился не в присутствии Василенко, который в это время находился не в камере №2, а в камере №3, которая является судебной библиотекой. Местонахождение Василенко было зафиксировано видеокамерой. Видеозапись посмотрел капитан тюремной охраны Капуто (Caputo, номерной знак #401) и официально подтвердил правоту Василенко.
Вадим далее пишет, что в тюрьме предварительного заключения строгого режима практически ничего нельзя спрятать. Заключённые содержатся в одиночках, не контактируя друг с другом, поэтому между ними нет никаких отношений — ни дружеских, ни враждебных. Вадим Василенко не обвиняется ни в убийстве, ни в вооружённом нападении, ни в принадлежности к банде. Он не уголовник, способный на поножовщину. Мы говорим о нарушителе финансовых правил, человеке с музыкальным образованием, в прошлом пианисте и учителе музыки. Хотя обвинения в хранении холодного оружия были с него сняты, сам факт того, что ему был подброшен нож, говорит за себя. Кому-то очень не хочется, чтобы Василенко вышел из тюрьмы.
Он пытается бороться за себя, и американская тюремная администрация не препятствует этому. Василенко может передавать сообщения в прессу, давать интервью, даже телевизионное, нанимать самолёт с плакатом. У него есть какие-то возможности обращения к миру за тюремной стеной. За него, как может, хлопочет мать Любовь Иванова. За его судьбой следят на Украине, где о нём даже сделали документальный фильм. О нём регулярно сообщают русскоязычные средства массовой информации Нью-Йорка. Но всё это, видимо, не производит никакого впечатления на независимую американскую судебную систему. Независимую от правосудия и элементарного уважения к человеку, каким является заключённый, даже если он и совершил преступление.
Добавить комментарий