Эзотерическая страничка Письма живого усопшего

[продолжение, начало в № 4 от 05 сентября 2003 - № 8 (19) от 23 апреля 2004]

Письмо 42

Однажды я встретил человека в театральном костюме, который объявил мне, что он Шекспир. Теперь я уже привык к таким заявлениям, и они не удивляют меня, как удивляли семь — восемь месяцев тому назад (да, я все еще держу счет вашим месяцам, имея для того особую цель). Я спросил этого человека, какого рода доказательства может он привести для подтверждения своей претензии? На это он мне ответил, что претензия его не требует никакого доказательства.

— Этот номер со мной не пройдет, — сказал я, — ведь я старый законовед!

На это он засмеялся и спросил:

— Но почему бы и вам не присоединиться к игре?

Я рассказываю вам эту довольно бессмысленную историю потому, что она иллюстрирует интересную сторону здешней жизни.

Несколько раньше, одна вновь перешедшая сюда леди, увидев меня одетым в римскую тогу, подумала, что я Цезарь; я сказал ей тогда, что все мы здесь актеры. Я подразумевал, что мы, подобно детям, “переодеваемся”, когда хотим подействовать на свое собственное воображение, или когда хотим оживить какую-нибудь сцену из прошлого. Это разыгрывание роли бывает обыкновенно вполне невинно, хотя иногда самая легкость, с которой это делается, приносит с собой соблазн к обману, в особенности, когда дело касается земных людей. Вы догадываетесь, о чем я хочу сказать. Жгучие духи, на которых так часто жалуются посетители спиритических сеансов, принадлежат зачастую к этим астральным актерам, которые нередко гордятся тонкостью своей игры.

А потому не будьте слишком уверены, что дух, выдающий себя за вашего покойного дедушку, есть и в самом деле эта уважаемая особа. Он может оказаться просто актером, играющим свою роль для своего и вашего развлечения.

Как же различить такую игру? — спросите вы. На это трудно ответить. Я бы сказал, что самое верное доказательство — в собственном глубоком и неэмоциональном убеждении, что перед вами находится подлинный дух. Есть какой-то инстинкт в человеческом сердце, который никогда не обманет нас, если мы без страха и без предубеждения будем поддаваться его решению. Как часто в мирских делах мы действовали вопреки этому внутреннему указателю и оказывались на неверной дороге!

Если у вас будет инстинктивное чувство, что этот невидимый и даже видимый дух не то, за что он себя выдает, лучше прекратить всякое общение с ним. Если он подлинный и имеет сказать вам нечто существенное, он неизбежно снова придет к вам: ибо так называемые мертвые чувствуют нередко потребность войти в общение с живыми.

Но, как общее правило, разыгрывание роли в здешнем мире носит невинный характер и не имеет в виду обмана. Это — потребность большинства людей быть по временам не тем, что они есть. Бедный человек, который, одевшись в свое лучшее платье, проматывает в один вечер свое недельное жалование, разыгрывая богача, действует по тому же импульсу, который заставлял человека моей истории уверять, что он Шекспир. И женщина, одевающаяся выше своих средств, разыгрывает ту же самую игру с собой и со своим обществом.

Всем детям хорошо знакома эта игра. Они скажут вам самым убежденным тоном, что они Наполеон Бонапарт или Джордж Вашингтон и очень обидятся, если вы поднимете их на смех.

Очень возможно, что мой приятель с шекспировским стремлением был любительским актером на земле. Если бы он был профессиональным актером, он, наверное, назвал бы свое имя, более или менее известное, поясняя при этом, что он был всем известной знаменитостью, такой-то.

Здесь очень часто гордятся своими земными талантами, особенно те, которые недавно перешли сюда. Со временем это проходит, и интересы людей становятся более общими.

Люди не перестают быть людьми только потому, что они перешли границу видимого для вас мира. В действительности, их характерные черты становятся еще более преувеличенными, потому что здесь гораздо меньше запретов. Здесь не налагается никаких наказаний за принятие на себя чужого имени. Такие вещи не принимаются здесь всерьез, ибо для более острого зрения этого мира надетые личины слишком прозрачны.

Письмо 43

Много верного, но точно также много и вздора говорится об Адептах и Учителях, которые живут и работают на невидимых планах. В настоящее время и я живу на так называемом плане, и то, что я скажу вам о нем, есть результат опыта, а не теории.

Я встречал здесь Адептов — да, и Учителей. Один из них научил меня многому и руководил моими первыми шагами в этом мире.

Не бойтесь верить в Учителей. Учителя — это люди, поднявшиеся до величайшей ступени могущества; и они всегда — все равно, воплощены они или развоплощены — работают на этом плане жизни. Учитель может вступать на него и снова удаляться по желанию.

Нет, я не собираюсь объяснять, как это делается. Слишком быстрые люди, не достигшие степени Учителя, могли бы попробовать и — не вернуться назад. Знание есть сила; но есть такая сила, которая может быть опасна, если она применяется без достаточного запаса мудрости.

Все человеческие существа носят в себе зародыши Учительства. Это может послужить ободрением для людей, которые стремятся к более интенсивной жизни, чем обыкновенное существование. Но достижение ступени Учителя есть постепенный и обыкновенно очень медленный рост.

Мой здешний руководитель принадлежит к ступени Учителя.

Здесь есть руководители, которые не достигли этой ступени, точно так же, как есть преподаватели на земле, которые не достигли звания профессора; но тот, кто имеет желание учить тому, что знает сам, находится на верной дороге.

Я не стану скрывать, что мой Учитель одобряет мое стремление познать мир со здешней жизнью, которая непосредственно следует за тем, что вы называете смертью. Если бы он не одобрил, я преклонился бы перед его высшей мудростью.

Нет, дело не в его имени. Я буду продолжать называть его моим Учителем, когда буду от времени до времени приходить к вам. Через некоторое время я, вероятно, совсем перестану приходить. Не потому, что я перестану интересоваться вами; но потому, что я должен буду удалиться далеко от вашего мира, чтобы узнать вещи, понимание которых требует ослабления земных связей. Позднее я, может быть, снова вернусь; но я не даю обещания. Я приду, если смогу, если это окажется мудрым и если вы будете в настроении принять меня.

Не думаю, чтобы я мог сообщаться через кого-нибудь другого и писать письма, подобные этим. Мне пришлось бы провести другую личность через тот же процесс, через который прошли вы, и я знаю, что немногие, даже из тех, которые были моими друзьями, способны довериться мне в такой же степени, как вы. И потому, после моего удаления, не закрывайте дверей слишком плотно на случай, если бы я захотел снова прийти, ибо возможно, что я сообщу вам нечто чрезвычайно важное. Но, с другой стороны, сами вы, пожалуйста, не зовите меня: таким зовом вы можете отвлечь меня от важной задачи. Я не могу сказать, наверное, что вы в силах это сделать, но это возможно, и это было бы нежелательно для меня.

Остающийся на земле может призывать с такой сосредоточенной силой друга, перешедшего далеко за земную атмосферу, что этой душе придется вернуться слишком рано в ответ на горячий призыв.

Не забывайте мертвых, пока они не приобретут достаточно силы, чтобы быть счастливыми без вашей памяти о них; но не наседайте слишком сильно на них.

Учителя, о которых я только что говорил, могут оставаться и близко и далеко, как им захочется; и они могут отвечать и не отвечать, но обыкновенная душа очень чувствительна к призыву тех, которых она любила на земле.

Мне пришлось видеть мать, усиленно отвечающую на слезы и мольбы своего ребенка, но ей не удалось дать ему почувствовать свое присутствие. Такие неудачи бывают причиной большой грусти для некоторых матерей.

Однажды мне удалось видеть моего Учителя, как он помогал одной матери войти в сношение с осиротелой дочерью, бывшей в большом горе. Сердце моего Учителя отзывается с необыкновенной нежностью на страдания мира; и в то же время он объясняет с необыкновенной силой величайшие проблемы мысли. Он являет собой олицетворение трижды великого Гермеса Трисмегиста — великого телом, великого умом, великого сердцем.

Он очень любит детей, и однажды, когда я был невидимо в доме одного из моих земных друзей, и его маленький сын, упав, расшибся и начал громко плакать, мой великий Учитель, которого я видел буквально повелевающим “легионом ангелов”, наклонился в своей астральной форме над ребенком и начал утешать и ласкать его.

Меня это очень поразило, и я сказал ему о своем удивлении; он ответил на это, что помнит свое собственное детство в различных странах, и что в памяти его сохранилось до сих пор ощущение от физической боли и потрясение от физического падения.

Он прибавил, что дети страдают гораздо более, чем старшие думают, и что смятение, которое вызывается приспособлением к новому, нежному и растущему телу, вызывает часто сильное страдание.

Так, постоянный крик некоторых младенцев вызывается их бессилием перед Геркулесовой задачей сформировать то тело, через которое будет проявляться их дух.

Он рассказал мне историю одного из своих прежних воплощений, когда он еще не был Учителем, и какого тяжелого труда ему стоило построить для себя тело. Он мог припомнить малейшие подробности той далекой-далекой жизни. Однажды мать наказала его за что-то, чего он не сделал, и когда он стал отрицать свою вину, она бранила его за ложь, не понимая, — несмотря на всю свою доброту — что правда была в самой основе той души, которой она дала внешнюю форму. Он прибавил, что именно после этого детского страдания столетия назад началась его сознательная борьба против несправедливости, которая сделала из него друга и наставника человечества.

Он придает большое значение восстановлению памяти прошлого, потому что эти воспоминания раскрывают перед нами все пути, по которым шло развитие нашей души.

Как общее правило, Учителя не говорят о своем прошлом и ссылаются на него только тогда, когда их личный опыт помогает понять тот или другой закон, который они хотят разъяснить. Идущего ощупью чрезвычайно ободряет мысль о том, что достигнувший больших высот должен был проходить через те же испытания, которые в настоящее время так мучат его.

продолжение следует