15 августа душа моя возликовала. В программе канала КУЛЬТУРА вместо надоевших повторений неинтересных передач стоял телефильм. Телефильм совсем новый, сделанный известным режиссером Юрием Ереминым в 2014 году. Скорее всего, это была премьера. Да какая! По Антону Павловичу Чехову! По одному из его вершинных рассказов «Скучная история», правда, в титрах значилось «по мотивам», а сам спектакль носил название «Мое имя и я».
И надо сказать, посмотрела я его с большим интересом, хотя и с некоторым недоумением. Интерес к концу часового действа несколько подувял, а недоумение усилилось. Постараюсь объяснить почему.
Но вначале два слова о рассказе. Он написан в 1889 году – год рождения Анны Ахматовой - двадцатидевятилетним писателем. Опубликован там же, где первый крупный чеховский рассказ, или даже повесть, «Степь» (1888, «Северный вестник»), через год после нее. Писатель, до того писавший юморески, описывавший мелкие забавные случаи, вдруг приковал к себе внимание всей читающей России.
Случилось сие после письма «ветерана» в литературе, Дмитрия Григоровича, призывавшего молодого автора не разменивать свой талант и взяться за крупную тему, достойную его дара. И вот появляются сначала «Степь», потом «Скучная история».
Последнее название звучит, прямо скажем, не очень привлекательно. Знаю, что, Ахматову, уже мною помянутую, Чехов не удовлетворял обыденностью и приземленностью своих героев; то ли дело герои Достоевского! - с их страстями, яркостью и необузданностью харктеров...
А что в рассказе у Чехова? Исповедь профессора медицины, некоего Николая Степановича, хотя и очень известного в России, и члена всех Российских и нескольких западных академий (вот и гадай, кто прототип – Сеченов? Склифософский?), но человека больного, старого (ему 62 года, но он ощущает себя стариком), страдающего бессонницей и очень несчастного. Болезнь его подтачивает, лечит он себя сам, понимая, что бессилен перед ней; в сущности в рассказе он «подводит итоги своей жизни».
Всегда считала «Скучную историю» произведением трагическим, но до конца как-то никогда не додумывала, почему Николай Степанович так несчастен и почему так безнадежна атмосфера произведения.
Сейчас показалось, что поняла. Но для этого потребовалось посмотреть телефильм «Моя имя и я» Юрия Еремина, пересмотреть телеспектакль «Скучная история», поставленный Павлом Резником в 1968 году с Борисом Бабочкиным в главной роли, и перечитать рассказ Чехова. А теперь по порядку.
Режиссер Юрий Еремин, он же автор сценария, скомпоновал действие рассказа по-своему.
Профессор, в исполнении прекрасного актера Бориса Плотникова, поздно ночью возвращается из Харькова, куда ездил по семейным делам, он приходит в университет, не желая будить домашних. Швейцар приносит ему чай, профессор просит его не беспокоить – и проводит перед зрителем свою последнюю лекцию, лекцию о себе и своей жизни. В его монолог внедряются сцены с женой, дочерью, воспитанницей профессора Катей...
Рассказ то и дело перемежается показом старых пожелтевших фотографий и кадров хроники начала 20-го века: группа врачей, девочка, потом юная девушка, дама, молодая семейная пара из какого-нибудь «семейного альбома» наших бабушек... вот лицо актрисы немого кино...
Все это сопровождается итальянским пением (как тут не вспомнить михалковского «Обломова», закрепившего ассоциацию: 19 век – итальянское пение), а также русскими маршами, соответствующей эпохи.
Композиция рассказа перестроена. Его главное, на мой взгляд, место - прощание с Катей («Прощай, мое сокровище»), - оказалось в середине, кончается же телефильм смертью Николая Степановича.
Последние кадры телефильма – город, с его церквами и конками - старая Москва,- погружается в воду, затопляется . Метафорически его «поглотили волны времен».
Испытали ли мы жалость к старому профессору, членам его семьи или той же Кате?
Сказать по правде, нет, трагедия смазана. На первое место поставлен мотив ушедшего от нас времени, красивого, такого непохожего на наше, вызывающего ностальгию.
А профессор? Ему в сущности поделом. Вот он по-стариковски занудно бурчит, что ему не нравится в учениках, что они курят и пьют, поздно женятся, не читают серьезного – Шекспира, Марка Аврелия и Паскаля... У Чехова – специально смотрела – сам же профессор говорит после этой тирады, что все эти недостатки имеют «случайный, приходящий характер и зависят от жизненных условий». А тут... просто смех вызывают эти всегдашние претензии ретроградов, Паскаля-де не читают да еще женятся поздно... Вот в ответ на вопрос о том, что последует за жизнью, "что дальше"? Он отвечает: "совершенно ничего". Стало быть, в Бога не верует, агностик, верующий исключительно в свою науку... Стоит ли такому сочувствовать?
Борис Плотников роль свою ведет великолепно, прекрасно место, где профессор вдохновенно рассказывает, как возникает лекция, где он сравнивает себя с дирижером, который должен подчинить себе махину аудитории (полтораста студентов–медиков). Но против режиссера не пойдешь. Трагическая в сущности роль решена в ином ключе, с использованием иных, более приглушенных красок, погружена в сфумато.
Иначе у Бориса Бабочкина. Его профессор по-настоящему трагичен. Не потому ли режиссеру понадобились не итальянские мелодии, а музыка Шостаковича? Рассказ в телеспектакле 1968 года идет по своему обычному руслу. Акцент делается на трагических местах.
И в самом деле: профессор одинок в семье, нужен ей только как источник денег. Он обречен и чувствует, что проживет недолго, нервы его истончены настолько, что вечерами он плачет, а утешение может найти только в обществе Кати, в сущности такой же одинокой, как и он.
Молодая девушка, у которой позади увлечение театром, игра на театральных подмостках в провинции, любовь, смерть ребенка (как тут не вспомнить про Лику Мизинову, чей образ бесспорно витал над автором в пору создания рассказа), а затем бесцельное лежание на диване в состоянии, определяемом современной психологией, как «депрессивное»), специально едет за профессором, единственным своим другом, в Харьков, чтобы спросить его: «Что мне делать? Я не могу дольше так жить».
Не читавшие рассказ, спросите себя, что бы вы ответили хлебнувшей горя душе, принадлежащей молодой, здоровой, обеспеченной женщине?
Профессор - здесь он честен, как перед Богом, – отвечает: «По совести, Катя, не знаю».
Катя уходит, говоря, что сегодня же уедет в Крым... или на Кавказ. А профессор думает, что ее не будет у него на похоронах... И вот оно, самое щемящее место, - мысленно произнесенное вслед Кате: «Прощай, мое сокровище!» Этот конец хватает за душу и запоминается, как «Мисюсь, где ты?» из «Дома с мезонином».
Почему ни в одной из двух телеработ нет даже намека на любовь между этими двумя? И не есть ли это истинная любовь? Такая удивительная нежность между ними, такое понимание, такое сострадание друг другу. В тяжелый момент к кому бежит профессор ? – к Кате. А Катя в жуткую «воробьиную ночь», к кому прибегает под окна перед рассветом? К профессору. К нему же она приезжает за советом в харьковскую гостиницу в решительный момент своей жизни. И вот бы тут ему и сказать: «Катя, уедем вместе. Я тоже больше не могу».
Не буду приводить примеры таких удивительных пар, когда он годится ей в отцы, а то и в деды, – и оба счастливы. Правильно, профессор болен. Но и это порой не останавливает союза.
И все же, почему рассказ так неизбывно трагичен? Есть ли разгадка в самом тексте?
Читаю – в энный раз - рассказ и вижу, что к концу жизни профессор лучше стал видеть «зло жизни»: «Прежде я презирал только деньги, теперь же питаю злое чувство к богачам... теперь ненавижу людей, употреблюяющих насилие...». В рассказе есть социальная тема, как-то испарившаяся из экранизаций.
Профессор умирает, не оставив после себя смены: «У меня нет помощников и наследников».
И еще одно, пожалуй, основное. Профессор констатирует: «В моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного... нет чего-то общего, что связывало все это в одно целое. Нет общей идеи, Бога живого человека. А если этого нет, то и ничего нет. Я побежден».
Прочла – и обожгла мысль: Чехов здесь высказал главное о себе и своем поколении.
Время обрывалось, кончалось, требовало перемен. Не умри Антон Павлович в 44 года в самом начале 20-го века, - и стал бы свидетелем «Великой Октябрьской». Но в сущности он ее предвидел и предсказывал. Во многих его рассказах и пьесах ощущается «конец времен», желание и назревание перемен. Нет, не мог старый профессор - как революционный студент Петя Трофимов из «Вишневого сада» юной Ане - обещать Кате привести ее в новый мир, посадить «новый сад». Наверное, как и Чехов, он побаивался этого «нового» (и не зря!), хотя и видел неизбежность его прихода.
А я думаю в связи с этим о сегодняшней России. Не похожую ли ситуацию она переживает? Не стоит ли и она перед крушением? перед возможными переменами?
Закрываю книгу. Что ж, телефильм Юрия Еремина пробудил мою мысль, дал толчок к размышлениям о прошлом и будущем. И не в этом ли одна из задач искусства?
***
Мое имя и я (2015)
Скучная история (1968)
***
