На днях вчитался в статью Кузмина о нем, ранее просмотренную как-то мельком. Кое-что читается и между строк. И ощущается, что М. А. призадумался и не раз над строчками "Механики, чекисты, рыбоводы,/ Я ваш товарищ, мы одной породы". Ну, ясное дело, что обожаемый мною дивный поэт Серебряного века был совсем иной породы. И всё же... в целом оценка высокая! Между тем М. А. был критик злой, но его невозможно упрекнуть в неискренности... И любопытно его восхищение самыми поздними стихами Багрицкого.
Да, был неоспоримо большой и свежий талант, было замечательное чувство ритма. И значительное воздействие на движение отечественной поэзии. Не только на воинствующих комсомольцев, это уж само собою. Но и на Луговского и каким-то образом на молодых Тарковского и Штейнберга и далее, скажем, на Винокурова, на ифлийцев, и ещё далее, на ленинградцев шестидесятых годов и далее, далее - вплоть до Юрия Кузнецова (хотя бы последнее и гневно отрицалось). А уж Смеляков, имея в виду. понятно, себя и Павла Васильева с Корниловым, писал: "Над нами тень Багрицкого витала и шелестел Есенин за спиной", Да, да, казалось бы, несовместимых кумира были у поколения.
Адепты-одесситы оказали давно покойному Багрицкому медвежью услугу - любовно включили в разбухший БП всё им написанное, в том числе массу слабых ранних стихотворений. Из них безусловно удавшимися можно признать, пожалуй, лишь два - "Суворов" (сочиненное явно под влиянием Кузмина и всё же превосходное) и "Балладу о Виттингтоне". Дальнейшее легко отбирается: весь "Юго-Запад" и несколько поздних стихотворений. исполненных тревожными предчувствиями. "Дума про Опанаса" и "Последняя ночь" - произведения выдающиеся (ну я и включил их в Антологию русской поэмы).
Конечно, он бывал раздражающе, мучительно неравен. Вот Заболоцкий сказал моему отцу, прочитав ему одно из лучших стихотворений Багрицкого и обратив внимание на первые две строки: "Какая безвкусица! Но... какая прелесть дальше!"
Из песни слова не выкинуть.
А ведь стихи-то вышли пророческие.
* * *
От черного хлеба и верной жены
Мы бледною немочью заражены…
Копытом и камнем испытаны годы,
Бессмертной полынью пропитаны воды, —
И горечь полыни на наших губах…
Нам нож — не по кисти,
Перо — не по нраву,
Кирка — не по чести
И слава — не в славу:
Мы — ржавые листья
На ржавых дубах…
Чуть ветер,
Чуть север —
И мы облетаем.
Чей путь мы собою теперь устилаем?
Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут?
Потопчут ли нас трубачи молодые?
Взойдут ли над нами созвездья чужие?
Мы — ржавых дубов облетевший уют…
Бездомною стужей уют раздуваем…
Мы в ночь улетаем!
Мы в ночь улетаем!
Как спелые звезды, летим наугад…
Над нами гремят трубачи молодые,
Над нами восходят созвездья чужие,
Над нами чужие знамена шумят…
Чуть ветер,
Чуть север —
Срывайтесь за ними,
Неситесь за ними,
Гонитесь за ними,
Катитесь в полях,
Запевайте в степях!
За блеском штыка, пролетающим в тучах,
За стуком копыта в берлогах дремучих,
За песней трубы, потонувшей в лесах…
1926 г.