Константин Симонов. 2. В волнах своего времени.

Начало

Овеян славой, к смертям причастен,

Попробуй, вспомни, ловя цветы, 

Какому зову ты был подвластен, 

Какому слову поверил ты...

 (М.Щербаков) 

В этом очерке речь пойдет о послевоенной биографии Константина Симонова. 

Итак, май 1945 года. Война закончилась, а наш герой - эдакий тридцатилетний «мачо», как бы сказали сейчас. Общий любимец, ценящий мужскую дружбу, женщин и застолья. Талантливый и уже прославленный, поэт и писатель. Орденоносец - «Знак почета», «Красная звезда» и два ордена «Отечественной войны». Две Сталинских премии. И все заслужено! Безупречная, в рамках его поколения, биография - прямая, как стрела.»

Так сложились обстоятельства, что окончательно в Москву Симонов попал лишь осенью 1946 года. Этому предшествовали длительные командировки, сначала в Японию на процесс над военными преступниками, затем вместе с И.Эренбургом в США и Канаду, а потом во Францию. За это время он стал уже трижды лауреатом Сталинской премии (по личной инициативе Сталина, за повесть «Дни и ночи»).

Сложные чувства владеют Симоновым во время этих поездок. Да, США потеряли во Второй мировой войне около миллиона человек убитыми и ранеными. Но по сравнению с разоренной Россией... Говорят, что сытый голодного не разумеет. А голодный сытого? Кроме того, как ни говори, США это идеологический противник. А в СССР на смену образам Суворова, Кутузова и Александра Невского и идеи русскости постепенно возрождаются идеи интернационализма. Вот один из примеров: стихи Симонова из американского цикла, он идет под руку с темнокожей женщиной через гостиничный холл:

...Я шкурой знал, когда сквозь строй прошел там,

Знал кожей сжатых кулаков своих:

Мир неделим на черных, смуглых, желтых,

А лишь на красных - нас,

и белых — их...

...На белых - тех, что в Африке ль, в Европе 

Мы, красные, в пороховом дыму 

В последний раз прорвем на Перекопе 

И сбросим в море с берега в Крыму!

Во всех статьях Симонова из этой поездки рядом со словом Америка соседствует слово «сытая» - «сытая Америка». Ну и пусть! Они сытые - зато мы гордые!

И все же Симонов вернулся в Москву с ощущением, что после войны следует ожидать «послабления, большей простоты и легкости общения с интеллигенцией хотя бы тех стран, вместе с которыми мы воевали против общего противника (К.С.)» А вот вернувшись, он оказался в самой гуще... Но тут нужно некое пояснение.

В 1944 году, во время войны, К.Симонов и несколько других писателей-фронтовиков (А.Твардовский, Б.Горбатов и др.) были кооптированы в члены Президиума Союза писателей, хотя в этой работе практически не участвовали. И вот сразу после возвращения Симонова, ЦК партии созвал Президиум для обсуждения вопроса о реорганизации Союза писателей в соответствии с решением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» (несколько позже мы поговорим об этом постановлении более подробно). А через несколько дней на очередном собрании А.А.Жданов сообщил , что ЦК принял решение рекомендовать секретариат

 Союза писателей в следующем составе: генеральный секретарь правления Фадеев, заместители генерального секретаря Симонов, Вишневский, Тихонов, а Горбатов утверждается секретарем партгруппы правления. Так Константин Симонов оказался первым заместителем генерального секретаря Союза писателей. А через неделю его еще назначили главным редактором журнала «Новый мир». Все понимали, что такой карьерный взлет не мог произойти без личного участия Сталина.

Симонов с азартом принялся за работу в «Новом мире». При самом предвзятом отношении к его деятельности в это время, нельзя вычеркнуть желание Симонова «сеять разумное, доброе, вечное», сделать что-нибудь полезное для литературы и для страны. Одним из таких побуждений было желание помочь своему фронтовому товарищу Андрею Платонову. Платонов бурно начинал в литературе 20-х годов, однако в 1930 году на его повести «Впрок» Сталин наложил резолюцию - «талантливый писатель, но сволочь», за чем последовали всяческие гонения. И вот в первом же номере журнала, вышедшем за подписью Симонова, появилась повесть Платонова «Возвращение». Реакция последовала незамедлительно - разгромная статья в «Литературной газете», где Платонов обвинялся в «гнуснейшей клевете на советских людей, на советскую семью, на воинов-победителей, возвращавшихся домой».

Впрочем, это выступление «Литгазеты» не переросло в кампанию. Одной из причин этого, видимо, была написанная Симоновым пьеса «Русский вопрос» (Сталинская премия), которая «по верховному повелению» была поставлена сразу в пяти московских театрах.. В пьесе обсуждался вопрос «Хотят ли русские войны?» Хотя, что там было выяснять и обсуждать? Все уже было сказано Черчиллем («Черчилль беснуется», - по терминологии газеты «Правда» !) в его Фултонской речи: «Я не верю, что Советская Россия хочет новой войны. Скорее она хочет, чтобы ей досталось побольше плодов прошлой войны... Общаясь в годы войны с нашими русскими друзьями и союзниками, я пришел к выводу, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего уважают слабость.»

А Платонову эта публикация в «Новом мире» не помогла . Он оказался в еще большей степени гонимым и в 1951 году умер. Его главные книги, написанные в 29-30-х годах («Котлован» и «Чевенгур»), были опублткованы только через 35 лет после его смерти.

А вот вторая попытка Симонова сотворить доброе дело, но тут нужно довольно длинное пояснение, поскольку времена давние, и у старших подробности могли уже выветриться, а те, кто помоложе, захватили эти события краешком, если вообще знают о них хоть что нибудь.

В сентябре 1946 г. с несколькими докладами о ситуации в ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград» выступил А.А.Жданов. Напомню, что он был в это время практически вторым лицом в партии, членом Политбюро и Секретариата ЦК ВКП(б), где отвечал за идеологию и внешнюю политику, осуществлял руководство Управлением пропаганды и агитации и Отделом внешней политики. В упомянутых докладах, в частности, взяв в качестве примера рассказ для детей «Приключения обезьяны» (М.Зощенко), Жданов показал «всю вредоносность литературной деятельности Михаила Зощенко и потакающих ему журналов».

В рассказе речь идет о мартышке, клетка которой во время бомбежки упала, разбилась, а обезьянка отправилась гулять. Люди ей встречались разные, но только одного можно было бы назвать нехорошим - инвалида Гаврилыча. Он, выпив кружку пива, шел в баню и вдруг увидел мартышку. Тогда Гаврилыч подумал, что если ее поймать и продать на базаре за сто рублей, то он сможет выпить десять кружек пива сразу. В результате обезьянка досталась мальчику Алеше, который научил ее есть рисовую кашу ложкой с блюдечка. Вот и все!

А по Жданову смысл этого «произведения» Зощенко заключается в том, что «он изображает советских людей бездельниками и уродами, людьми глупыми и примитивными. Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта.» 

Далее: во время войны «Зощенко, окопавшись в Алма-Ата, в глубоком тылу, ничем не помог в то время советскому народу в его борьбе с немецкими захватчиками. И вот, не прошло еще двух лет, как тот же Зощенко триумфально въезжает в Ленинград и начинает свободно разгуливать по страницам ленинградских журналов... Кто такой Зощенко в прошлом? Он являлся одним из организаторов литературной группы так называемых «Серапионовых братьев». Какой ужас! Это начало 20-х годов, «Серапионовы братья»! Кто их помнил в 1946 году! Наверное, это все равно, что быть власовцем или бандеровцем?!

Напомню читателю, что Михаил Зощенко - участник Первой мировой войны, штабс-капитан, награжденный за храбрость пятью орденами, с тяжелым пороком сердца в результате отравления газами. С началом войны в 1941 году он подавал заявление в военкомат с просьбой о призыве в армию в качестве человека, имеющего боевой опыт, но получил отказ «в связи с неригодностью к военной службе». Но кому какое дело до этих «мелочей» - «окопался в глубоком тылу!».

И как результат - в журнале «Звезда» сменено все руководство, журнал «Ленинград» закрыт. а М.Зощенко и А.Ахматова (ей там тоже досталось!) исключены из Союза писателей.

Константин Симонов принадлежал ко второму советскому поколению, которому была свойственна безграничная вера в цели партии, которая, в конечном счете, всегда права. Цели ее святы, а вот исполнение... Особенно его смущают, цитирую, «разнообразные уродливые формы, которыми почти всегда отличается идейная борьба, превращаемая в шумную политическую кампанию, с одной стороны, подхлестываемую, а с другой - приобретающую опасные элементы саморазвития».

То, как обошлись с Зощенко, Симонову явно неприятно. И он решает опубликовать десяток рассказав Зощенко из серии «Партизанские рассказы», литературная обработка рассказов реальных партизан, и тем сделать «первый шаг к тому, чтобы вывести Зощенко из того ужасающего положения, в котором он оказался». Эти рассказы вместе со своим сопроводительным письмом он отправил на отзыв А.А.Жданову, но никакой реакции от того не дождался. 

Но тут пришло приглашение Фадееву, Горбатову и Симонову в назначенное время явиться к тов. Сталину для обсуждкния положения в писательской организации. В беседе, кроме Сталина, участвовали Жданов и Молотов. Разговор продолжался больше трех часов, а в конце его Сталин спросил Симонова о делах в «Новом мире». И тут он сказал, что хотел бы напечатать несколько рассказов Зощенко. Дальнейшее Симонов описывает так: - Значит, вы как редактор считаете, что это хорошие рассказы? Что их можно печатать? Я ответил, что да. -Ну, раз вы как редактор считаете, что их надо печатать, печатайте. А мы, когда напечатаете, почитаем».

Что же, в этот раз попытка сделать доброе дело удалась. Но через некоторое время, когда Зощенко подал заявление о восстановлении в Союзе писателей, Симонов высказался категорически против. Принять - «Да», а вот восстанавливать - «Нет», это означадо бы признание неверности постановления ЦК ВКП(б). Вот так: «меня интересует только дело и ничего личного». Учился жить в этом «безвоздушном пространстве» Симонов очень быстро.

 Кстати сказать, тогдашние литературные деятели не знали, что всякие Зощенки и Ахматовы меньше всего на самом деле интересовали политическое руководство. Просто вся эта кампания являлась первым пристрелочным выстрелом против ленинградской парторганизации. Там в это время начались разговоры о создании Коммунистической партии РСФСР . Вот, мол, у других республик есть, а у нас нет! Аналогичное случилось в конце горбачевского времени. Но Сталин был не Горбачев - он просто через пару лет расстрелял сотни полторы ленинградских партдеятелей, чем дело и закончилось.

Описанная выше встреча со Сталиным имела для Симонова далеко идущие последствия. Во время этого разговора Сталин сказал, что «у нашей интеллигенции недостаточно воспитано чувство советского патриотизма, у них неоправданное преклонение перед заграничной культурой, надо на эту тему написать произведение, роман». Тогда Симонов заметил, что тут больше подошла бы пьеса.

В это время Константин Симонов увлеченно работает над повестью «Дым отечества» о жизни на Смоленщине в послевоенную пору. Дело в том, что в конце войны он был заочно избран депутатом Верховного Совета от Смоленской области. И вот, посетив те места, где он воевал, Симонов считал своим долгом написать о том, в каких тяжелых условиях живут там люди. Да, конечно, потом будет лучше , но сейчас... В разрушенной стране, пережившей тяжелейшую войну и победившей в ней, людям может дать опору только чувство патриотизма (слова Сталина запали в душу).

Сейчас я перечел эту повесть. Что сказать? В повести говорится о возвращении в небольшой городок фронтового офицера, который последние несколько лет провел на дипломатической службе в Америке Конечно, некоторые страницы сейчас не читаются, особенно те, где избыток антиамериканизма и патриотизма. Но лирическая линия - хороша. Очень удалась фигура главного оппонента - мужа сестры главного героя. Это пожилой человек, честно воевавший, потерявший на войне сына, а теперь заведующий строительством в районе. Он может обменять шило на мыло, гвозди на бревна, бревна на доски, доски на гвозди и в результате построить сотни домов в районе, не забывая при этом о доме для себя - мать, жена и маленький сын главного героя как раз и живут в этом доме. Это прообраз подпольного миллионера, «цеховика», будущих времен. Но не только - каждый, кто в заорганизованное советское время пытался сделать хоть что-нибудь, знал, что придется что-то нарушать. Иначе ничего сделать невозможно.

В общем надо признать, что повесть удалась, и с чувством исполненного долга Симонов отдал ее в журнал «Знамя». И вдруг в газете «Культура и жизнь» - разгромная статья с заголовком «Вопреки правде жизни», не предвещавшем ничего хорошего. Что же было слелано не так? Вскоре Симонову это разъяснили. Оказалось, что все дело в той фразе, мельком брошеной Симоновым, о пьесе про «низкопоклонство». Вот чего от него ожидали, а он...

Но тут опять необходимо пояснение. В том разговоре Сталин упоминал об истории с разработкой перспективного противоракового препарата («круцин»), секрет которого разгласили в Америке академик В.В.Парин и профессора Р.И.Роскин и Н.Г.Клюева, тем самым лишив СССР приоритета. На самом деле Парин (по согласованию с Министерством здравоохранения) передал американцам экземпляр книги Роскина и Клюевой, книги, которая уже находилась в печати в СССР. Но как там все было на самом деле, мало интересовало руководство Партии. Для них главным было «для пользы дела» преподать очередной урок интеллигенции и развязать кампанию против «низкопоклонства перед западом». В результате в 1947 году В.В.Парин был арестован, а над Роскиным и Клюевой состоялся так называемый «Суд чести».

Когда я, уже лично, столкнулся с проблемой научных публикаций, это случилось лет через пятнадцать после описываемых событий, ситуация была уже другая. Основные научные журналы, например «Физика твердого тела» или «Успехи физических наук», уже издавались и за рубежом в английских переводах. А мы были воспитаны на том, что вся интеллектуальная собственность принадлежит государству. Чтобы опубликоваться, мы составляли «Акт экспертизы», в котором должно было быть написано, что данная статья не является изобретением или открытием (один из идиотизмов советской жизни!), и который наши друзья, «члены экспертной комиссии», подписывали не читая. А после выхода журнала за рубежом мы даже получали от ВААПа, якобы защищавшего наши авторские права, какие-то, правда, очень небольшие, деньги. Однажды этих денег даже хватило на то, чтобы купить в магазине «Березка» адидасовские кроссовки для сына. Но это все в будущем, а сейчас давайте вернемся к событиям 1947 года.

Так вот о чем, оказывается, должен был написать пьесу Симонов. И он, как человек добросовестный, принимается за работу - побывал у министра здравоохранения, беседовал с академиком микробиологом Здрозовским, который подсказал ему тему, а затем поехал в институт микробиологии в Саратов, чтобы, так сказать, вдохнуть атмосферу в будущее действие.

Пьеса вырисовывалась в таком виде: Провинциальный институт, директор Трубников -субъективно честный, но тщеславный человек, разрабатывает вакцину против чумы. Для этого им нужно научиться влиять на возбудителя болезни, усиливать или ослаблять его. Вся ситуация -накануне и в процессе решающих экспериментов. Трубников получает письма, якобы от американских коллег, которые интересуются опытами и предлагают сотрудничество, и он через некого профессора Окунева передает им материалы по первой части работы, где как раз описана методика усиления возбудителя болезни. Но Америка - это исчадье зла, у власти там враги, Окунев просто американский шпион, а методика, описанная Трубниковым, может послужить для создания бактериологического оружия. Сотрудники института, узнав о содеяном, учиняют протест и после того, как передачу секретных сведений врагу удается предотвратить, а Трубников, все осознав, готов отправиться в тюрьму, как «бог из машины» появляется некто Макеев, который сообщает, что «он был у министра здравоохранения, что министр докладывал вопрос правительству и правительство обязало его, несмотря на все ошибки, сохранить Трубникова в лаборатории и обязало передать Трубникову, что правительство, несмотря на все совершенное им, не сомневается в его порядочности и не сомневается в способности его довести до конца начатое им дело»

Вот такая получилась пьеса. Симонов впоследствии признавался, что «...писал мучительно, насильственно, заставляя себя верить в необходимость того, что я делаю. А особенно мучился потому, что зерно правды воистину присутствовало в словах Сталина о необходимости уничтожить в себе дух самоуничижения»

Забавен эпизод с обсуждением пьесы Симонова «Чужая тень» в Союзе писателей, когда участники хором возражали против благостного конца пьесы и настаивали, что Трубников заслуживает строгого наказания, а автор в ответ только посмеивался. Он ведь знал, что финал пьесы просто продиктовал ему Сталин во время телефонного разговора.

Итак, пьеса, за которую ему всю жизнь было стыдно, написана, очередная Сталинская премия получена, но «коготок увяз - всей птичке пропасть». Через пару лет Сталин лично редактирует статью Симонова о делах в Югославии, дав ей заголовок «Кровавые дураки».

И еще одно следствие упоминавшейся выше встречи со Сталиным. Тогда Сталин сказал, что хорошо бы реорганизовать «Литературную газету». «Мы здесь думаем,- сказал он,- что Союз писателей мог бы начать выпускать совсем другую «Литературную газету». Все наши газеты - так или иначе официальные газеты, а «Литературная газета» - газета Союза писателей, она может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально. «Литературная газета» как неофициальная газета может быть в некоторых вопросах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это «Литературную газету», но она не должна бояться этого, она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело». В марте 1950 года Симонов, передав «Новый мир Твардовскому, стал главным редактором «Литературной газеты». Оставлять «Новый мир» ему не хотелось, но приказ партии есть приказ!

Не буду утомлять читателя обсуждением всех встреч Симонова и Сталина в эти годы. Ограничусь только цитатой из Константина Симонова: «Я с двумя своими ныне покойными товарищами по работе на протяжении нескольких часов был на приеме у Сталина в связи с делами Союза писателей; один раз говорил с ним по телефону по вопросу, касавшемуся лично моей литературной работы; несколько раз присутствовал на заседаниях Политбюро, посвященных присуждению Сталинских премий и продолжавшихся каждый раз несколько часов. В этих обсуждениях участвовали и писатели, в том числе и я. Я слышал не только последнее выступление Сталина на XIX съезде партии, но и его, очевидно, самое последнее выступление на пленуме ЦК после этого съезда. Довелось мне потом много часов провести в Колонном зале, близко видя и мертвого Сталина в гробу, и людей, проходивших мимо этого гроба.» Да, частенько в это время Сталин был и заказчиком, и цензором Симонова, Что ж, такое в русской литературе уже случалось - царь Николай I был личным цензором А.С.Пушкина. И как следует из воспоминаний Симонова, вовсе не следует изображать Сталина эдаким семинаристом-недоучкой - он читал все, что выдвигалось Союзом писателей на соискание премий его имени, а иногда сам предлагал то, что прошло мимо внимания Союза писателей. Так, по его инициативе премии были присуждены вполне достойным книгам В.Некрасова «В окопах Сталинграда» и Э.Казакевича «Звезда» и «Весна на Одере».

Между тем, события приобретали все более омерзительные формы. Борьба с «низкопоклонством» переросла в борьбу с «безродными космополитами», а скоро с «безродными космополитами - сионистами». Апофеозом явилось «дело врачей-убийц», которые «были завербованы филиалом американской разведки - международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт». Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено. («Правда», 13 января 1953 года)».

А Симонов? Он дисциплинированный солдат партии. И когда А. Фадеев привычно уходит в запой, он, то с А.Сурковым, то с А.Софроновым, исправно докладывает в ЦК об исключенных из Союза писателей космополитах, сионистах и т.д. Но вдруг в самый разгар «дела врачей» начинают циркулировать слухи, что настоящая фамилия Симонова - Симонович и что как раз он и является главным резидентом «Джойнт» в СССР. Опасные слухи, но... Но случилось 5 марта 1953 года...

Смерть Сталина явилась потрясением для Константина Симонова. После похорон, так он пишет в своих воспоминаниях, он рыдал, запершись в своем кабинете. С ним случился примерно такой же нервный срыв, какой произошел при известии об окончании войны.

А 19 марта 1953 года в передовой статье «Литературной газеты» - «Священный долг писателя» Симонов пишет: «Самая важная, самая высокая задача, со всею настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов - бессмертного Сталина.»

Нет слов таких, чтоб ими передать

Всю нестерпимость боли и печали,

Нет слов таких, чтоб ими рассказать,

Как мы скорбим о Вас, товарищ Сталин!...

(К.С.)

Статья вызвала ярость Н.С.Хрущева. Он позвонил в Союз писателей и заявил, что считает необходимым отстранить Симонова от руководства «Литературной газеты» и не считает возможным, чтобы Симонов выпускал следующий номер. А до окончательного решения пусть следующие номера подписывает А. Сурков как исполняющий обязанности генерального секретаря Союза писателей. Правда, через некоторое время Хрущев остыл, махнул рукой и передал Суркову, чтобы Симонов ехал к себе в редакцию и выпускал следующий номер. 

4-го апреля в газетах появляется сообщение Министерства внутренних дел СССР о деле «врачей-убийц»: «В результате проверки установлено, что привлеченные к этому делу врачи… были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР неправильно, без каких-либо законных оснований. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия». 

А еще через несколько дней Симонова ожидает новый удар. Кандидатов в члены ЦК КПСС, а Симонов таким уже является с 1952 года, приглашают ознакомиться с некоторыми бумагами по «делу врачей», а эти документы однозначно свидетельствуют о непосредственном участии Сталина в этом деле, о его требованиях ужесточить допросы, приводились непосредственные стенограммы разговоров с ним на эту тему. Через неделю эти документы навечно исчезли где-то в недрах Госбезопасности.

Сын К.Симонова, Алексей, писал, что отец был влюблен в Сталина, он был для него ВЕЛИКИМ. После прочтения этих документов и, особенно, после участия в ХХ съезде КПСС он не перстал быть для Симонова «ВЕЛИКИМ». Но стал «ВЕЛИКИМ и УЖАСНЫМ» («...не просто страшным - очень страшным, безмерно страшным »

Но жизнь продолжалась. Во время одной из встреч в 1954 году Твардовский сказал Симонову: -Если тебе предложат перйти в «Новый мир», соглашайся!

 Ну, что ж. В «Новый мир», так в «Новый мир»!

1956 год прошел под знаком трех, пусть и неравноценных, событий. В феврале -ХХ съезд КПСС, доклад Хрущева о культе личности, развенчивающий Сталина, доклад «секретный», но секреты такого толка долго сохранить невозможно, и скоро этот доклад уже читают на всех комсомольских собраниях. В октябре - восстание в Венгрии и выход в «Новом мире» романа В.Дудинцева «Не хлебом единым». В венгерских событиях мы, двадцатилетние, тогда (во всяком случае, большинство из нас) не разобрались. События были кровавые (к слову, там погибло трое моих одноклассников), со времени войны прошло не так много времени, и все это было легко выдать за новую вылазку фашизма. Но роман Дудинцева - это было потрясение!

И дело не в художественных достоинствах или недостатках романа (сейчас его читать почти невозможно), важно, о чем он. Провинциальный изобретатель Лопаткин, стремясь принести пользу родине, восемь лет лбом пытается пробить стену равнодушия, бюрократизма, групповых интересов. Он может питаться одним черным хлебом и рыбьим жиром. Он может оказаться в тюрьме по ложному доносу, все это не важно. Важно, чтобы страна получила новую центробежную машину для литья труб. И все это происходит на фоне роскошной (по тем временам) жизни «высшего класса».

Вот оно как! Но так же быть не должно! И ХХ съезд заявил, что так больше не будет...

Пройдет пол века, другие губы 

обнимут страстно мундштук тугой. 

И вновь надежды поют, как трубы

-поди, попробуй, поспорь с трубой.

 (М.Щербаков)

Страстные дебаты в Литературном институте. Когда в Доме литераторов было назначено обсуждение романа «Не хлебом единым» Союзом писателей, желающих попасть туда было столько, что пришлось вызывать конную милицию.

А что Симонов? Ведь это он публикацией в «Новом мире» запустил всю кампанию. Вот он сидит рядом с Дудинцевым во время обсуждения романа. Выступают уважаемые люди - В.Овечкин, В.Кетлинская, С.Михалков - все оценивают роман положительно, как важное явление в литературе. Но вот слово берет Костантин Паустовский. Он тоже отмечает важность романа, но затем говорит о новом классе, появившемся в стране, классе «номенклатуры» . «Это новое племя хищников и собственников, не имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашей страной, ни с социализмом. Откуда это взялось? Откуда эти рвачи и предатели, считающие себя в праве говорить от имени народа, который они в сущности презирают и ненавидят, но продолжают говорить от его имени». И в этот момент Симонов трогает Дудинцева за колено и шепчет: - Ну вот! Теперь все погибло!

И оказался прав. Венгерские события показывают верхам, что ни в коем случае нельзя допускать эдакой неконтролируемой вольницы. Организаторы дискуссии (среди них Б.Ахмадулина и Е.Евтушенко) изгнаны из Литинститута, а скоро закрыт и сам институт. И, «солдат партии», Симонов кается в своей ошибке, как главного редактора, и упрекает Дудинцева в неправильном отношении к критике.

ВОЖДЬ уже развенчан, но остается «ПАРТИЯ, которая всегда права». Но и здесь отношения как-то не складываются. И в 1958 году К.Симонов пишет письмо Н.С.Хрущеву, с которым неоднократно встречался на фронтах, с просьбой о приеме. Во время этой встречи Симонов говорит, что хотел бы сосредоточиться на написании большого романа, просит освободить его от работы в Союзе писателей и направить корреспондентом «Правды» в Ташкент, с которым связаны некоторые главы его будущего романа. Симонов во время войны уже был в Ташкенте и три дня, проведенные там, впослетствии легли в основу его прекрасной повести «20 дней без войны». Сейчас принято называть отъезд Симонова в Ташкент «ссылкой», но ссылка-то была во многом добровольной. Кстати, этот отъезд позволил Симонову уклониться от кампании, развязанной в связи с присуждением Нобелевской премии Пастернаку.

Жив, удачлив, именит

И собой колосс.

Груб загар моих ланит,

Нежен снег волос,

Не причислен к богачам,

Всюду парень свой...

Из Ташкента по ночм

Говорю с Москвой.

Ты забудь тоску и грусть

И событий жди,

Жди меня и я вернусь

Снова в лит-вожди.

Имя автора этой эпиграммы, которую я помню еще с тех времен, мне, к сожалению, так отыскать и не удалось. В Ташкенте Симонова почти боготворят. Он успешно работает над романом «Живые и мертвые».

Так сложились обстоятельства, что публикации Булгаковских «Мастер и Маргарита» читатель во многом обязан именно этому периоду в жизни Симонова. В Ташкенте он познакомился с Абрамом Вулисом, который занимался творчеством М.Булгакова. Симонов был на защите его кандидатской диссертации. Вулис рассказал ему о неизвестном романе Булгакова, позже познакомил его с Е.С.Шиловской, вдовой Булгакова, и по возвращении в Москву Симонов сначала предложил опубликовать роман в Библиотечке Огонька (это окончилось неудачей), а затем в журнале «Москва» («Поповкин (редактор «Москвы») человек слова. Он очень болен, поэтому никого и ничего не боится». Публикация состоялась в 1966 году.

Как и предсказывалось, возвращение в литвожди после смещения Хрущева состоялось, правда, в вожди рангом ниже. С 1967-го по 1979 г. (до самой смерти) Симонов - один из секретарей Союза писателей. В 1966 году начинают ходить слухи, и не только слухи, что готовящийся 23-й съезд КПСС должен реабилитировать Сталина. К Симонову обращается группа писателей и деятелей искуства с предложением подписать протестующее коллективное письмо. Письмо Симонову нравится, но «участие в групповухе» - это не для него. И он направляет личное письмо по этому поводу Л.И.Брежневу, подробно анализируя, почему нельзя замалчивать отрицательные, а часто преступные, черты и действия Сталина. Примерно в это же время Симонов пишет два довольно резких (и безответных) письма Брежневу о том, что цензура вот уже более года препятствует публикации его новой книги «100 дней войны», требуя бесконечных изменений текста, зачастую искажающих правду. Эта книга с большими цензурными купюрами и под другим названием («Разные дни войны. Дневник писателя») выйдет только после смерти Симонова в 1982 году.

Он все реже пишет стихи. Только иногда вырывается:

...Не пишется проза, не пишется,

И, словно забытые сны,

Все рифмы какие-то слышатся,

Оттуда, из нашей войны.

Прожектор, по памяти шарящий,

Как будто мне хочет помочь - 

Рифмует "товарищ" с "пожарищем"

Всю эту бессонную ночь...(К.С.)

 Нет, Симонов не является гонимым, свидетельством чему являются всевозможные награды: Премия им. Братьев Васильевых - за литературную основу фильма «Живые и мертвые» (1966 г.), ордена Ленина (1971 и 1974 гг.), звание Героя Социалистического труда (1974 г.) , Ленинская премия за трилогию «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются» и «Последнее лето» (1974 г.). Да, за это приходится расплачиваться - и появляется подпись Симонова в коллективном («групповуха», однако!) писательском письме в «Правду» с осуждением Сахарова и Солженицына.

Время от времени, в этих очерках я цитирую строки из «Прощания славянки» Михаила Щербакова. И здесь уместно обратиться к этому стихотворению еще раз:

...А век не кончен, поход не начат, 

вокзал и площадь, в цветах, в цветах... 

Трубач смеется. Славянка плачет. 

Восток дымится, земля в крестах...

Великий вождь развенчан. Очень сомнительно, что у Симонова и у Партии (у ее руководства) все еще одни и те же цели. А ее идеологические кампании, приобретающие «разнообразные уродливые формы» (К.С.)! И постепенно у Симонова возникает убежденность посвятить остаток сил сохранению правды о прошедшей великой войне, сосредоточится на этом целиком.

Навеки врублен в память поколений 

Тот год в крови, 

Тот снег 

И та страна, 

Которой даже мысль была странна - 

Что можно перед кем-то - на колени. 

Страна, где жил 

И где не умер Ленин. 

Хоть помним и другие имена, 

И в чем - заслуга их, 

И в чем - вина. (К.С.)

1971 

Вот, Ленин для него все-таки не умер!

Фронтовые дневники – ой, как они пригодились теперь!. Еще раньше из них вырос роман «Живые и мертвые» . Старший политрук Синцов повторяет те события, которые происходили с самим Симоновым в первые недели войны. Примечательно, что в этой кровавой неразберихе и ужасе спокойствием и уверенностью веет только от представителей первого советского поколения комбрига Серпилина и комиссара Шмакова. Образ Серпилина, участника Гражданской войны, кадрового военного, четыре года пробывшего в тюрьме и вышедшего на свободу за несколько недель до начала войны -это синтез впечатлений автора от полковника Кутепова, командира полка под Могилевым, и командира корпуса - генерала Петровского. Кстати, Серпилина блистательно сыграл Анатолий Папанов в фильме Столпера (1964 год). Фильм, в общем, хорош, хотя и несколько мягче самого романа. В фильме, в частности, отсутствуеют страшные и позорные картины Москвы 16 октября 1941 года.

Но замысел Симонова гораздо масштабнее. Вслед за романом «Живые и мертвые» появляются «Солдатами не рождаются» и «Последнее лето». В них часть действия разворачивается уже в штабах полков, дивизий и фронтов. Это тоже важно для понимания того, чем является на самом деле война. Замах трилогии - новая «Война и мир». Кстати, Л.Толстой неоднократно там цитируется. Но то ли сил не хватило, то ли убив любимого героя, Серпилина, под Курском, Симонов потерял интерес к продолжению, то ли какие-то другие обстоятельства, но трилогия оставляет впечатление незаконченности. Не развязаны узлы главной лирической линии и т. д. Ну, что есть!

Вторая часть фронтовых дневников Константина Симонова легла в основу сборника повестей «Из записок Лопатина». Здесь описывается жизнь фронтового корреспондента, причем главному герою, Лопатину, Симонов добавил двадцать лет, ему в книге - сорок семь. Это дает возможность для размышлений о различных исторических параллелях, размышлений не свойственных, например, Синцову. Показательно в этом выборе еще и то, что, несмотря на его возраст, Лопатин не только не участник Гражданской войны (О, эта мечта второго поколения!), но и беспартийный! По одной из повестей А.Германом сделан фильм «Двадцать дней без войны» ( 1976 г.). Ну, Герман есть Герман. Одним его манера может нравиться, другим нет, но Ю.Никулин в главной роли, а утверждения его в этой роли добивались Герман и Симонов совместно, просто превосходен.

Сами тексты дневников с последующими комментариями составили еще одну книгу «Разные дни войны». Поразительна манера Симонова при работе над этой книгой. Он старается отыскать все, что можно, о каждом человеке, упоминавшемся в дневниках. С кем удается, вступает в переписку. Роется в архивах, выясняя и уточняя последующие биографии. «Совсем недавно, разыскивая некоторые документы, я обнаружил в одном из отделов Генерального штаба огромное количество документов. Донесения, переговоры по важнейшим операциям войны, которые с абсолютной точностью свидетельствуют о том, как в действительности происходило дело. Но с самой войны и по сегодняшний день, как эти документы были положены, так они и лежат. В них никто не заглядывал ». Симонов беседует с людьми, планировавшими или осуществлявшими ту или иную военную операцию, с маршалами Г.К Жуковым, И.С.Коневым, А.М.Василевским, с адмиралом Исаковым и другими. 

Однако, силы не беспредельны. Симонов уже тяжело болен (рак лёгкого), и он знает об этом. Последнее выступление Симонова по ТВ, которое я помню,- он, с серым лицом и ввалившимися щеками, закончил стихами Видади Молла Вели в своем переводе:

...Мне чашу налей, виночерпий,- всему наступит конец.

Нас сгложут могильные черви- всему наступит конец.

(К.С.)

Свою последнюю книгу «Глазами человека моего поколения» Симонов уже диктует, лежа в постели. Он не рассчитывает на её публикацию: «Прежде всего следует сказать, что рукопись, к работе над которой я сегодня приступаю, в ее полном виде не предназначается мною для печати, во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем. В полном виде я намерен сдать ее на государственное архивное хранение с долей надежды на то, что и такого рода частные свидетельства и размышления одного из людей моего поколения смогут когда-нибудь представить известный интерес для будущих историков нашего времени». Это в основном воспоминания о Сталине, о советских маршалах, о писателях, с которыми он был близок.

Главы этой последней книги нумеруются так: 23 февраля 1979 года,... 5 марта …. 7 апреля... Последняя глава датирована 9 апреля 1979 года.

29 августа 1979 года Крнстантин Симонов умер.

Умер молча, сразу, как от пули,

Побледнев, лежит - уже ничей. 

И стоят в почетном карауле 

Четверо немолодых людей. 

 Четверо, не верящие в бога, 

 Провожают раз и навсегда 

 Пятого в последнюю дорогу, 

 Зная, что не встретят никогда. 

А в глазах - такое выраженье, 

Словно верят, что еще спасут, 

Словно под Москвой из окруженья, 

На шинель подняв, его несут.

(К.С.) 

Вот, такой это был человек. Плохой? Хороший? Несомненно, талантливый. Сейчас его книги мало кто читает. Поэтому наберусь смелости и тем, кто помоложе, посоветую все же прочитать его «Живые и мертвые» и «Из записок Лопатина». Да и тем, кто постарше, неплохо бы их вспомнить.

Константин Симонов - человек в волнах своего поколения.