Увидев «Дядю Ваню» в ноябре 1898 года в Нижнем Новгороде, А.М. Горький писал А.П. Чехову: «Ваш “Дядя Ваня” – это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым Вы бьете по пустым башкам публики. Всё-таки она непобедима в своем туподушии и плохо понимает Вас и в «Чайке» и в «Дяде»» (между 20 и 30 ноября 1898 г., Н. Новгород).
Прекрасная игра нас поглотила на этой неделе (с 25 по 29 мая 2020г) - российский телеканал КУЛЬТУРА пять дней подряд в одно и то же время (в 14:15 по Московскому времени) показывал одну и ту же пьесу Антона Павловича Чехова «Дядя Ваня» в исполнении столичных театров, а, как известно, у нас две столицы: одна столица - Москва (страна в стране), а вторая - Санкт-Петербург (культурная столица России).
Если вы любите театр, то эта ИГРА российского телеканала придумана была для вас.
Зритель-любитель мог «пробежать» один спектакль, а мог так втянуться, что, ну помните, как там у Антуана де Сент-Экзюпери: «Лучше приходи всегда в один и тот же час, – попросил Лис».
Все, кто посмотрел все пять спектаклей, «узнали цену счастью».
Это совершенно удивительный проект, позволивший любителям театра, независимо от места проживания и материального достатка, посмотреть лучшие телезаписи ведущих драматических театров России.
Конечно, кинематограф живописует: прекрасная природа, качели, вдали, в зелени утопает усадьба, но это фильм-спектакль БДТ 1986 года - наша классика, обязательная к просмотру. О нем мы умолчим.
«Театр начинается c вешалки»… А спектакль? С чего начинается спектакль? С заданной формы. Форму «сочиняет режиссер, а создаёт художник». Создаётся декорация, которая, в первую же минуту втянет зрителя в бутафорскую жизнь на сцене и будет главным сигналом к пониманию концепции режиссера.
Московский театр-студия О.Табакова
Как органично выстроено пространство режиссером Миндаугасом Карбаускисом и художниками Олегом Шейнцисом и Алексеем Кондратьевым. Так разделить пространство, чтобы соединить воедино и дух усадьбы, и раздолье приусадебной территории, и размеры усадьбы… Гамак, лестница, терраса, застеклённая веранда.
Огромные окна, за которыми бушует жизнь усадьбы. Нас приглашают подсмотреть сцены из деревенской жизни. Акцент постановки у Миндаугаса – РАЗОЧАРОВАНИЕ. Спектакль был поставлен в начале 2004 года. Молодой Карбаускис работает с Олегом Табаковым. Глазами сегодняшнего зрителя видно разочарование составом театра: однотипная игра Олега Табакова, серая бессодержательная актриса М.Зудина. Постановщик старательно ищет других артистов. Он знает Ирину Пегову, он доверяет ей полностью. И его доверие оправдывается феерическим прочтением этого персонажа.
Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова.
Минимализм декораций, как рама для сменяющихся картин-образов у РимасаТуминаса. Его «черная коробка сцены».
Полная луна и скульптура льва.
Два символа русской усадьбы.
Темный фон, как на картинах нидерландских художников. И люди, их лица на темном фоне, напоминающие лики со старых картин. Пластика движений – такой отсыл в физический театр Мейерхольда, каждый жест - изменение в эскизе, когда повторяется абрис многократно смелой рукой художника. Увидеть образ и унестись через узнаваемое припоминание.
«Если бы вы могли видеть своё лицо, свои движения…. Какая вам лень жить! Ах, какая лень!».
Это похоже на старую картину мастера, который замалевал другую, более значимую, дорогую для него по смыслу. И вот пришел режиссер и, как профессиональный реставратор, нежно и медленно растворяет нанесенные «чужие смыслы», и перед нашими взорами открывается такой ироничный, язвительный, жестокий врач-писатель, который не только живет обычной жизнью, но еще и подмечает каждый жест, каждое слово, каждую интонацию, ритм, образ….
«Всё в человеке должно быть прекрасно: и…».
А потом он вскрывает труп и видит то, что никто кроме врача не знает о человеке. Но у Римаса Туминаса и Фаустаса Латенаса - это человекобог.
Музыка спектакля просто завораживает своими улетающими в вечность звуками, всё время рисует протяженность повествования, подчеркивает пластику, заштриховывает образы, отступает в разные пространства. Тягуче-липкое звучание зависает в пространстве театра. Энигма. Это такое совместное музицирование двух людей - Римаса и Фаустаса.
Именно этот режиссер видит в профессоре жертвенность, когда его на ковре утаскивают в глубь сцены. («…Что умным давно уже известно, а для глупых неинтересно…»). Припоминание картины «Снятие с креста» отчетливо и приятно. «Муки, которые принял Христос ради человечества, к сожалению, тоже нас ничему не научили», - констатирует режиссер в одном из интервью. Смыт слой ироничного отношения к человеку, занимающегося наукой.
Бережно работает реставратор, осветляя образы людей, живущих в усадьбе. Пришло время понять, что дядя Ваня - эдакий эффективный менеджер в усадьбе.
Прерывание действия позами отсылает к театру кабуки c зарисовками «сцен из повседневной жизни».
Спектакль столь многослойный, что не успеваешь за художником, а он уже наносит еще слой краски, а то высвечивает загрунтованный холст. И вот прекрасная кошка-львица - жена профессора начинает менять свои грациозные позы, возлежа на сцене. Мозг уже сравнил этот образ со скульптурой льва.
«Ах, какая лень!»
А тут уже зазвучали бравурные речи, напоминая нам о недавнем прошлом советского театра. История развития театра зашифрована в каждом мгновении - это такой намек на множество постановок данной пьесы. Множественность форм создаёт множественность разных содержаний подтекстов. И вот привычная фраза уже расшифрована, как…. Да неужели и дядя Ваня балуется наркотиками? Дико, но в духе времени, а зачем красть морфий?
Государственный академический театр имени Моссовета.
Театр Моссовета выбрал эпатажность прочтения. Где с первых мгновений ты теряешься в догадках: Что это? Помост? Сцена на сцене? Или белая рама для черного квадрата? Но разбросанность сцен-зарисовок всё ж отсылает к раскадровке пьесы перед съёмками. Ну да. Вот и голос режиссера Андрея Кончаловского, все приглашаются на съёмку. Все. И те, кто сидит в зале. Камера снимает из глубины зала. Команда: «Мотор!» Свет гаснет. Мы проваливаемся во времени и попадаем в «зазеркалье» Андрея Кончаловского.
Белая фигура молодой Сонечкиной матери Веры Петровны на качелях.
Припоминание сказки Ганса Христиана Андерсена «Мама». Страшная сказка, где мать понимает, что умереть её ребенку в младенчестве лучше, чем мучится всю жизнь. Это воспоминание страшит.
Мы знаем пьесу до смысловых изысков, но режиссер преподносит акварель воспоминаний под нежную мелодию (музыка Э.Артемьева), выстраивая неспешность наших суждений, догадок, отсылов….
Видеоряд заставляет вглядеться в лица тех, кто вопрошает нас, что мы думаем о них.
«Те, которые будут жить через сто-двести лет после нас, и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут!». Андрей
Кончаловский призывает помянуть, вглядеться в черно-белые фотографии: Снимки писателя с артистами, снимки высокопоставленных лиц в кругу семьи. Снимки, снимки….
Понять, что жизнь и тогда, и теперь не окрашена в два цвета: черный и белый. Мастер, подобно французскому художнику Пьеру Сулаж, растушевывает избыточно белый, но не может совладать с другими красками.
Зачин удался. Поза няньки Марины (Лариса Кузнецова), вылезающей из-под стола задом. Прелесть иронии! А потом покатило повествование с мельчайшими подробностями (как не вспомнить: «француженку делают детали»). Как вкусно и задорно всё.
Появление доктора Астрова (Александр Домогаров) на сцене - это такое неимоверное кокетство молодого мужчины, вышедшего на «охоту», запущено: «Никого я не люблю». Ах, Ах! Так и поверили. А дальше пошло одухотворение персонажей через детали человеческого невербального языка. Как хорош дядя Ваня (Павел Деревянко) в утонченности своих грубых и искренних манер. Ловишь каждый его взгляд, движение рук, тела…. И начинаешь рисовать (творить). Рисуют все.
Профессор «двадцать пять лет читает и пишет об искусстве… пережёвывает чужие мысли о реализме, натурализме и всяком другом вздоре». А помните, в кабинете Ивана Петровича, на столе поменьше, специально поставленного для Астрова, лежат принадлежности для рисования, краски.
Какой тонкий аромат человеческой дружбы исходит от двух персонажей. Дружба превыше любви («Дружба - единственный вид любви, уподобляющий нас богам и ангелам» Клайв Льюис). Как куражатся два сорокалетних мужика!
А созданный образ Вафли! А маман!
Пережить снова такой захватывающий сюжет из нашей жизни. Режиссер играет со зрителем: наряжает персонажи в старые платья, подчеркивает дистанцию во времени, но истеричность исполнения некоторых сцен, смело расставленные интонации, пристрастия героев (ох уж эти подчеркнутые пристрастия), громкое проговаривание сцен, угловатость Сони намекает на современный очень ГРОМКИЙ театр.
Пыль от всего. Пыль. Стряхнуть с себя пыль. Пыль обывательности.
Нельзя описать всё.
Когда Соня прячется за бумажные листы, плачет в конце спектакля, мурашки пробегают по телу. Телом услышан замысел - ПОМЯНУЛИ.
Государственный академический малый драматический театр - театр Европы.
Другая сценография спектакля - Льва Додина.
Настраивают гитару, а в это время из темноты выходят артисты. Но вот гитара заиграла… Тихая задушевность беседы, нарочито демонстративная ИГРА персонажей - это такое воспоминание о воспоминании. Постановщик вспоминает, старается через других людей-актеров передать свои переживания о сегодняшнем дне. Ему главное самому понять какую-то свою жизненную ситуацию, докопаться до решения своих проблем через прочитывание пьесы. И это заставляет следовать за его прерывающимися размышления, за его неспешностью, за неповоротливостью артистов. Шаг за шагом режиссер выводит нам своего главного героя в этой пьесе - отставного профессора Серебрякова Александра Владимировича (Игорь Иванов). Человек-деспот, сумевший заставить других поверить в его исключительность. Уверовавшие в него, в его особливую гениальность, в его лидерские качества, кинулись ему помогать. И в этой помощи заигрались, забыли о себе. (Зрители невольно вспомнили писателя Александра Солженицына, его харизматичные черты, желание КАЖДОГО, кто встретился с ним в жизни, чем-то помочь ему, не задумываясь о своей жизни).
Казалось бы, профессор, который всегда раздражал зрителя своей « никчемностью», а сына тайного советника Ивана Петровича и тем, что «сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, стал его превосходительством, зятем сенатора и прочее и прочее». Профессор постарел, надломился…. Привлекает всех старческими капризами.
Пьеса зачитана до дыр. Образ профессора, как культурного человека, который и раньше, да и сейчас в трактовке некоторых постановщиков, не вызывает должного уважения, у Льва Додина приобретает совершенно иное звучание подталкивающее нас к размышлениям. Так ли действительно Александр Владимирович «…двадцать пять лет переливает из пустого в порожнее» - по мнению прозревшего Ивана Петровича. Но почему-то Войницкая Мария Васильевна, вдова тайного советника, мать первой жены профессора, вращавшаяся в высших кругах общества со своим мужем сенатором, его боготворит. За что-то его полюбила и сестра Ивана Петровича. Но что-то надломило профессора, что-то пошло не так. Он в отставке. Хочется верить, что он сам сознался в ошибочности своих рассуждений, сам признал, сам и ушел в отставку, а теперь пишет по ночам, исследует то, что привык делать, ищет, доосмысливает, торопится успеть. Отсюда нервозность, непонимание реалий жизни. То, как произносит Игорь Иванов свой монолог «Кто старое помянет, тому глаз вон. После того, что случилось, в эти несколько часов…», веришь в его заблуждение, в его непонимание многих вещей, как человека, пережившего глубокий стресс после своей отставки. И впервые чувствуешь, что он прав, что имение уже не потянуть, что пока они все ещё способны найти себе место в обновляющемся мире, его нужно продать. И для Сони было бы лучше. Мария Васильевна ему доверяет: «Жан! Верь, он лучше нас знает, что хорошо и что дурно».
За эту неделю мы почувствовали, что нашему театру желательно измениться.
Каждый театрал составил свою труппу для постановки пьесы «Дядя Ваня»: как хорош искренний и умный Иван Петрович в исполнении Сергея Маковецкого, как пышит задором и интригой, истосковавшийся по женской красоте Астров (Александр Домогаров), как интонационно правдива фраза Сони: «И мне некогда, мне нужно завтра рано вставать, у меня сенокос…» в прочтении Ирины Пеговой, как боится порывов своего сердца Ксения Раппопорт, как убедителен в своём образе профессора Серебрякова интеллигентный и красивый (а за что б его полюбила дочь тайного советника?) Игорь Иванов. Благородством отличается образ Ильи Телегина в исполнении Александр Бобровского, прекрасно комична старость Марии Васильевны. Красивая образованная женщина продолжает изучать то, что ей интересно, но ей не с кем пофилософствовать. Не с кем бывшей светской львице побеседовать, но как она в своей старости рассудительна в исполнении Ольги Барнет. Да. Как не вспомнить Николая Васильевича Гоголя: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязанное, какая у Балтазара Балтазаровича…».
Когда в России будет существовать контрактная система, мы УВИДИМ нескованные цепями репертуарных театров шедевры талантливых режиссёров.
Как бывает обидно: вырвешься на недельку в столицы, а там - в ведущих театрах идёт одна и та же пьеса…
Комментарии
Татьяна Булгакова_Брависсимо! И план и мысли, всё уж есть!
Спасибо! Вырвали из суеты обыденной, приоткрыв культурный обзор театра
Разные "Дяди Вани"
Спасибо за предоставленную возможность приобщиться к разным и по стилю, и по трактовкам, и по исполнителям, и по сценографии постановкам "Дяди Вани". В нынешних реалиях, когда не удаётся посмотреть спектакли российских столичных театров не только "вживую" (как бывало много лет при частых поездках в Москву и Ленинград), но и по телевизору (телеканал "Культура" в Украине практически не принимают) это - как глоток свежей воды. Благодарю и автора, и редакцию.
Добавить комментарий