Начну с вопроса. Можно ли поставить «Сказку о царе Салтане» так, чтобы дети на представлении были не желательны? Нет, нет, не то, что вы подумали. Никакого секса. Просто эта сказка не для детей.
Вот цитирую из рецензии: «Впервые в истории «Салтан» представлен совсем не бесхитростной сказкой, но сложной многомерной психологической драмой» (Дмитрий Ренанский. Ведомости. 23 июля 2019).
Насчет «сложной многомерной» я бы поспорила, но то, что не бесхитростная сказка, а психологическая драма – абсолютно верно. Выражаясь фигурально, эта «сказка» с тяжелым сюжетом и плохим концом (sic!), что для сказки не характерно. Страшная сказка. Впрочем дети детям розь: некоторые любят пострашнее.
А теперь коротко, в чем суть дела. В воскресенье, 8 ноября, на канале КУЛЬТУРА можно было посмотреть видеоверсию оперы «Сказка о царе Салтане», поставленной летом 2019 года в брюссельском театре Ля Монне. Режиссером и сценографом постановки выступил широкоизвестный российский оперный режиссер Дмитрий Черняков.
Дмитрий Бертман в кратком вступлении сказал, что постановка выдающаяся и что он сам теперь ставить эту оперу не возьмется, дескать, потолок достигнут.
Подумалось: всем бы иметь таких коллег-ровесников, не ревнующих к чужому успеху и искренне восхищающихся работой собрата. Любопытство было подстегнуто. Я удобнее устроилась перед экраном компьютера. Было интересно, что в этот раз преподнесет этот неугомонный Черняков. И преподнес.
В начале спектакля на сцену вышла молодая женщина, просто и скромно одетая, с выражением муки на лице (актриса и певица Светлана Аксенова). Потом это выражение почти не сходило с ее лица, лишь иногда сменяясь мимолетной вымученной улыбкой.
Женщина, которую сразу стало жаль, рассказала публике на русском языке (титры переводили на иностранный), что у нее горе – сын-аутист, признающий только игрушки и сказки. Мой взгляд переместился на парня, сидящего посреди сцены в окружении игрушек, он явно уже вышел из детского возраста (артист и певец Богдан Волков).
Женщина продолжала свой рассказ: о разладе в семье, о сестрах, которые ее ненавидят, об отце ребенка, не знающем об его существовании. Как рассказать мальчику обо всем этом? Лучше всего – через сказку. И тут вступила музыка – и на просцениуме начались «Три девицы под окном».
Вот такой заход.
Что ж, наверное, можно и так «преподнести» оперу-сказку, - подумала я. Но подумала слишком рано и неправильно. Все дальнейшее мою догадку опровергало. Главной в спектакле оказалась совсем не опера-сказка, а «психологическая драма», переживания матери и ребенка-аутиста.
Спору нет, пели оба на высочайшем уровне, вообще вся музыкальная часть оперы – игра оркестра (дирижер Ален Альтиноглу), пение солистов и хора – была достойна всяческой похвалы.
Столь же интересным, оригинальным и креативным было оформление (чего стоят хотя бы графические рисунки-портреты, возникающие на экране, их автор екатеринбургский мультипликатор Зоя Киреева), великолепны были и костюмы.
Но... Действие распределялось неравным образом между тем, что происходило тут, в пространстве с четырьмя стульями, где нашли приют два несчастных человека, и тем, что находилось за прозрачной пеленой, где жила сказка, где жили фантазии юноши о счастливой «полной» семье, спроецированные в семейных портретах с отцом и матерью.
Как мы помним, у Пушкина, да и в либретто Владимира Бельского, действие развивается тоже в двух местах, но в других, - царстве Салтана (у Бельского это Тмутаракань) и острове Гвидона, названного в опере "город Леденец" ( сказочно-фольклорное озвучивание Венеции!). Связь между ними осуществляется корабельщиками, бороздящими окиян-море и рассказывающими царю Салтану о чудо-острове и увиденных на нем диковинках.
В постановке Дмитрия Чернякова сюжет двоится, из него произвольно вычленяется некая линия, целиком придуманная режиссером, и ей в угоду произведение деформируется, из него уходят музыкальные картины и первоначальные смыслы.
Не странно ли, когда Гвидон, ярко выраженный аутист, с устремленным в никуда взглядом, с судорожными подергиваниями, вдруг начинает петь за того здорового богатыря, каким его нарисовал Пушкин и увидел Римский-Корсаков?
Не удивительно ли, что он, человек больной, вдруг женится на Царевне-Лебеди (Ольга Кульчинская)? Прелестное сопрано певицы звучит победительно, но роль ей достается такая же «жалкая», как и у матери аутиста.
Сняв свой необыкновенный сказочно-лебединый наряд и переодевшись в скромное современное платье, она с той же тревогой, что и царица Милитриса (так ее зовут в либретто), следит за своим ребенком-«мужем».
И вот финальная сцена. Царь Салтан в цивильном платье, вместе с Ткачихой, Поварихой и Сватьей бабой Бабарихой, в окружении громадной свиты, прибывает на остров Гвидона. Прибывает, как мы помним, чтобы нежданно обрести там сына и жену, узнать о коварстве жениной родни и, простив всех трех, устроить широкий свадебный пир.
Вот его слова из либретто Бельского: «А теперь затеем пир / Мы на весь крещеный мир». У Римского-Корсакова в финале звучит веселая радостная музыка. Ведутся хороводы, отпускаются шутки.
Но «психологическая драма» Чернякова требует иной концовки - и вот бедный юноша, не выдержав громких криков, веселья и трескотни, бьется в припадке и падает – бездыханный. Потом я прочитала у какого-то критика, что это может быть еще не совсем конец, а просто такой припадок. Дай-то Бог! Но уж очень похоже на смертельный исход - как раз в момент встречи с отцом и свадебного пира.
И знаете – могу вам признаться. Финал вызвал у меня смех, я смеялась в голос. Настолько - в моем представлении - не совпали автор, Николай Андреевич Римский-Корсаков, и постановщик, Дмитрий Феликсович Черняков. Не совпали кардинально – ни в жанре, ни в сюжете, ни в настроении.
Мне бы очень хотелось, чтобы те из читателей, кто посмотрит оперу в новой постановке, высказали свое мнение.
Критические статьи и отзывы, которые я читала, в основном хвалебные. Возможно, у меня «ретроградные» представления о том, как сегодня нужно ставить оперу.
Кстати, не все, что делает Черняков, мне не нравится. Очень понравилась берлинская «Царская невеста», показался замечательным «Китеж». Мне кажется, что «упаковка» «Сказки о царе Салтане» вполне подходит для заграничного зрителя, не знающего, как мы, с детства, сказки Пушкина. «Новое прочтение» оперы оригинально, современно, рассчитано на взрослую публику, смотрится с интересом. Чего же боле?
Да и потом эта история не новая. Разве мы не видим, как «осовременивают» старые оперы, как добавляют в них всевозможный «оживляж»?
И однако... у меня такие вещи часто вызывают вопросы, как в случае с «Салтаном». Предвижу, что в этом месте на меня набросятся все фанаты «нового прочтения», говоря, что это решение ГЕНИАЛЬНО, а я, по слабости ума, не смогла его оценить. Возможно, спорить не буду. Мне только хотелось бы узнать, все ли так думают.
И последнее. Я не смогла услышать почти ни одного, повторяю, почти ни одного слова в знакомом – пушкинском – тексте, что касается не только пения иностранцев - даже русские произносили слова весьма невнятно. И я подумала: а ведь это не случайно. Для этой постановки текст не важен, ибо она идет «поперек»...