О Марке Поповском существуют разные мнения. В нашем журнале опубликованы две статьи, авторы которых диаметрально противоположным образом оценивают и его человеческие качества, и литературное наследие. Приглашаем наших читателей, особенно тех, кто знает творчество Поповского и, возможно, был знаком с ним лично, принять участие в дискуссии.
Редакция
Статья Александра Соколова посвящена столетию со дня рождения Марка Александровича Поповского («Чайка» https://www.chayka.org/node/13343). Автор был лично знаком с Марком Поповским, дружил с ним, пользовался его благосклонностью. Более чем понятно благородное желание автора отдать должное давно почившему старшему товарищу и коллеге.
В отличие от Александра Соколова, у меня не было личных отношений с Марком Поповским, да и видеть его доводилось всего пару раз в жизни. А вот читать его творения мне приходилось гораздо чаще, чем хотелось. Мои оценки его произведений сильно расходятся с оценками Александра Соколова. О том, сколь они обоснованы, читатель может судить по короткому отрывку из моей книги «Против течения: академик Ухтомский и его биограф» (СПб., «Алетейя», 2015), который приводится ниже, но сначала коротко о самой книге.
Она в значительной мере основана на моей переписке с Василием Лаврентьевичем Меркуловым, доктором наук, физиологом и историком физиологии, учеником академика А.А. Ухтомского, автором его первой биографии. В 1937 году В.Л. Меркулов был арестован, десять лет провел в сталинских лагерях и еще девять лет оставался «пораженным в правах». Полученная им в лагере травма ноги привела к ампутации. После «реабилитации» в 1956 году Меркулов смог вернуться в Ленинград, получил работу и первым делом написал биографию своего учителя академика Ухтомского, умершего в блокадном Ленинграде в 1942 году.
С Василием Лаврентьевичем я познакомился в 1972 году. Так как я жил в Москве, а он в Ленинграде, то мы общались в основном «путем взаимной переписки». Она продолжалась восемь лет – до его кончины.
Вот отрывок из книги, в котором говорится о М.А. Поповском (стр. 267-271).
«В открытке от 1 июля 1975 года Василий Лаврентьевич задал вопрос:
«Что Вы можете сказать о писателе Марке Поповском, авторе 17 книг, настойчиво мечтающем о 18-й книге, посвященной В. Войно-Ясенецкому???»
Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, он же епископ Лука, был крупным хирургом и крупным деятелем православной церкви. За религиозные убеждения его ссылали в места отдаленные, а за достижения в гнойной хирургии наградили Сталинской премией. Его жизнь могла стать предметом захватывающе интересного повествования. К сожалению, за написание его биографии взялся писатель, органически не умевший писать правду.
Марк Поповский сделал себе литературное имя на восхвалении угодных власти проходимцев от науки, таких, как Т.Д. Лысенко, Г.М. Бошьян, на других подобных художествах. После падения Лысенко он стал писать биографию его антипода Н.И. Вавилова, что было, конечно, «шагом в правильном направлении». К сожалению, у него получилась смесь былей и небылиц – вплоть до того, что он сделал Вавилова главным виновником возвышения Лысенко.
Как написал мне Василий Лаврентьевич, Марк Поповский прислал ему три письма, прося поискать в архиве Ухтомского письма Войно-Ясенецкого и другие полезные для него материалы.
На вопрос, увенчанный тремя вопросительными знаками, я ответил без обиняков и довольно подробно. От поиска нужных Поповскому материалов Меркулов уклонился, за что был отомщен. Имя Поповского вновь всплыло в его письме три года спустя. Поповский к тому времени эмигрировал. И вот Меркулов узнает от товарищей, которые, «имея отличные транзисторы, успешно прислушиваются к чужим волнам», что будто бы «с 8 по 25 февраля известный Вам писатель сообщал развлекательные сведения уважаемой публике о том, как страх деморализовал людей. И как пример взял моего учителя, де трое его учеников пребывали в узилище, а он хлопотать не думал, даже о брате не пытался стучать в двери милосердия. Почему-то ему понадобилось упомянуть и меня, что-де после ампутации сей незлобивый субъект два года сочинял книгу об учителе, а эти эпизоды обошел молчанием!»
Радиопередача Марка Поповского, транслировавшаяся по «чужим волнам», была полуправдой, которая хуже лжи. Как Ухтомский помогал арестованному брату [епископу Андрею] еще в начале 1920-х годов, мы кое-что знаем из его цитированных писем к В.А. Платоновой. Знаем и то, что он считал нужным все это держать в секрете даже от ближайшего окружения. Поэтому, предпринимал ли он что-то в 1937 году для смягчения участи брата и/или своих арестованных учеников и друзей, и что именно, нам неизвестно. Ясно, что официальных обращений с его стороны к властям с целью заступничества за репрессированных быть не могло: они только усугубили бы участь узников, став еще одним пунктом обвинения против них – и против него. Ведь он был под колпаком, в его «послужном списке» было два ареста, репутация упорного клерикала, носящего под одеждой вериги, и т.п. Охранной грамоты за подписью самого Ильича, как у И.П. Павлова, у него не было. После ареста Меркулова и других недавних сотрудников кафедры Ухтомского, на партсобрании в ЛГУ его обвинили в том, что он пригревал и прикрывал врагов народа. Сам он как беспартийный на партсобрании не присутствовал, но ему тотчас об этом рассказали, может быть, и с преувеличениями. Сигнал был грозный: после таких обличений люди нередко исчезали без следа.
В архиве своего учителя Василий Лаврентьевич нашел черновик его письма в ответ на эти обвинения. Письмо было адресовано А.А. Жданову – тогдашнему первому секретарю Ленинградского обкома партии. Было ли оно послано или так и осталось черновиком, неизвестно. Меркулов имел неосторожность сообщить об этом черновике Поповскому, чем тот и воспользовался. В книге «Управляемая наука», изданной М. Поповским в эмиграции, он посвятил Ухтомскому и Меркулову три небольших абзаца, в которых ухитрился переврать все, что только можно было переврать. Вот это место – выделяю его курсивом:
"Но подчас, для того, чтобы добиться крушения личности, и этого не требовалось. Академик физиолог Алексей Александрович Ухтомский (1875–1942) и как ученый и как человек, заслужил самое высокое уважение современников. Его теория доминанты вошла во все учебники физиологии, как одно из крупнейших открытий века. А опубликованные недавно в СССР письма явили нам личность огромного обаяния. Но и этого достойного человека не миновала машина деморализации. Ухтомские – старинный княжеский род, восходящий к XII столетию. Одного этого достаточно, чтобы в начале революции имение их в Костромской губернии, вместе с огромной библиотекой было разграблено и сожжено, а два брата – физиолог Алексей и епископ Андрей – брошены в тюрьму. Позднее судьбы братьев разошлись. Страстный христианин Андрей Ухтомский посвятил себя борьбе за права православной церкви, Алексей же с головой ушел в науку. Епископ десятилетиями не выходил из тюрем и ссылок, физиолог пребывал в сравнительном благополучии, заведуя кафедрой в Ленинградском Университете. Но вот пришел достопамятный 1937 год и, по наущению ли партийных органов, или по приказу чекистов, на открытом партийном собрании в Университете, профессор биолог Немилов призвал коллег пристальнее присмотреться к облику академика Ухтомского. На кафедре социологии недавно арестовали трех студентов, а он, академик, не покаялся, не отрекся от них. И с братом своим продолжает тайные сношения, оказывает ссыльному епископу, откровенному врагу народа, материальную помощь. Разве такое поведение – не двурушничество?
Сам Ухтомский на собрании не был, но когда сотрудники рассказали ему о возводимых на него обвинениях, ученый пришел в ужас. По настоянию сотрудников сочинил он слезное прошение на имя первого секретаря Ленинградского Обкома Жданова и в том послании отрекся и от брата епископа и от арестованных студентов. Может быть он канул бы в небытие, этот горький и постыдный эпизод из истории российской науки, но случилось так, что через много лет, когда Ухтомского уже не было в живых (он умер от голода во время Ленинградской блокады), один из тех, кого он предал, вернулся из лагеря. Нищий, потерявший здоровье, на костылях, бывший студент добрался до Ленинграда и решил воздать долг учителю – написать его биографию. Недавний лагерник пришел в архив, поднял бумаги покойного… В письме ко мне этот ученый (теперь он доктор наук) написал:
«А.А. оставил черновик – свидетельство испуга и эмоции страха. Нас троих он расписал как людей скрытных и лукавых, душа у коих была сущими потемками. И он-де по старости лет и наивности не усмотрел, что имеет дело с отчаянными террористами, коих славные чекисты разоблачили!
Никогда я не испытывал такой скорби и жалости к своему учителю, как в тот момент, когда держал в руках этот документ» ".
Как видим, Алексей Алексеевич Ухтомский назван Александровичем; у его семьи сожгли имение в Костромской губернии, где никакого имения у нее никогда не было; кафедра физиологии ЛГУ, которой заведовал Ухтомский, превращена в кафедру социологии; черновик письма Ухтомского на имя А.А. Жданова, о котором Меркулов имел неосторожность сообщить Поповскому, превращено в реально отосланное письмо, хотя никаких доказательств того, что оно было отослано, нет; утверждается, что Ухтомский предал брата и своих учеников, хотя о брате в черновике вообще не упоминается, а об учениках говорится, что они не были с ним откровенны и он их тайных мыслей не знал; Меркулов (не названный по имени, но легко узнаваемый) назван бывшим студентом, хотя до ареста он был научным сотрудником ИЭМ. И, наконец, если у Меркулова обнаруженный черновик письма вызвал скорбь и жалость к учителю, то Поповский, который сам этого документа не видел и в руках не держал, усмотрел в нем пример деморализации и учителя, и ученика.
О том, с каких высоких моральных позиций он сам славословил «государственный подход академика Лысенко», «кукурузный скачок» Никиты Сергеевича Хрущева и прочие подвиги «передовой советской науки», он, конечно, не вспомнил. То, что автор цитируемого письма оставался по другую сторону железного занавеса и публично возразить ему не мог, его не смутило. Не остановило и то, что по юридическому и по нравственному закону публиковать частное письмо живого автора без его разрешения за-пре-ще-но! Ну а то, что Ухтомский ничего не предпринимал для смягчения участи брата и арестованных учеников, это злостный домысел храбреца, размахивающего кулаками из безопасного далека».
Остается добавить, что другие писания М.А. Поповского цитируются и комментируются в моих книгах о Н.И. Вавилове. Глава из этой книги «Академик Николай Вавилов: наветы и ответы», (М., «Вест-Консалтинг», 2021). опубликована на сайте «Чайки» https://www.chayka.org/node/10857. О М.А. Поповском -- подглавки 7 и 8.
Комментарии
Вызывает удивление то
Вызывает удивление то остервенение, та неутомимая мстительность, с которыми г-н Резник продолжает обрушиваться на давно почившего, безответного человека.
Вы правы, г-н Saul Koldobsky,
Вы правы, г-н Saul Koldobsky, о почивших хорошо или ничего. Только вот Вы сами не всегда следуете этому правилу. Иль забыли кучу дерьма, которой Вы вымазались в комментариях к моей статье в защиту выдающегося поэта, автора лучших стихов о войне Иона Дегена. (См. https://www.chayka.org/node/11520)
Поэзия Иона Дегена Вам активно не ндравится, зато Вы большой почитатель «прозы» Марка Поповского. Это более чем логично и вполне закономерно.
Но разве нынешний юбиляр почил в бозе? Никак нет. Вот и из Москвы мне пишут, «До чего ж мерзкий тип этот Поповский! И до сих пор верящих ему и Сойферу, что это Вавилов вознес Лысенко, наверное, больше, чем пытающихся разобраться насколько обосновано такое мнение и как было на самом деле». Как видите, столь любезный Вашему сердцу юбиляр по сей день «живее всех живых». А то, что он сам заполнял свои сто томов партийных книжек клеветой на живых и мертвых оптом и врозницу, включая Джордано Бруно XX века гениального Н.И. Вавилова, крупнейшего из его последователей П.М. Жуковского, крупнейшего физиолога и религиозного философа А.А. Ухтомского и многих других, - это не так уж важно. Он и собственного покойного отца публично поливал грязью ради красного словца о себе любимом, подзабыв, что яблоко от яблони недалеко падает.
Если Вы со мною не согласны, возражайте по существу. А если по существу сказать нечего, то не лучше ли помолчать. Но галичевское «Промолчи – попадешь в первачи» -- не про Вас. Вам обязательно надо прокукарекать -- неутолимо и остервенело. Ну, что ж, валяйте. Только помните, что, как говорил в таких ситуациях Вася Аксенов, за мной не заржавеет. Да Вы это знаете по моим ответам на Ваши дремучие комментарии к статье о Ионе Дегене.
Семен Резник
Литературное творчество и
Литературное творчество и личность Марка Поповского и сейчас вызывают настолько неоднозначные оценки, что уже из-за одного этого они заслуживают обсуждения, а не закрытия дискуссии, как предлагают некоторые участники форума. Из комментария, сделанного Saul Koldobsky следует, что "надо перестать обрушиваться на давно почившего, безответного человека". Весьма спорный подход. И Трофим Лысенко, и Николай Вавилов тоже "давно почившие, безответные люди", но обсуждения и их взглядов, и роли обоих в истории науки продолжаются и волнуют заинтересованных людей и по сию пору. И разве уберёг "почившего и безответного человека" австрийского биолога Пауля Каммерера от посмертного обсуждения и... посмертного бесчестия совершённый им научный подлог в сенсационном опыте с жабами-повитухами, якобы доказывавший наследственную передачу приобретённых признаков? Нет. Марк Поповский в советское время был известным автором, писавшим о многих учёных. Почему же он сам или какие-то его произведения должны быть вне рассмотрения или вне обсуждения? Кто и почему, и по какому праву наложил такое табу?
Интересны мнения о Поповском Александра Гениса и Сергея Довлатова. Александр Генис, описывая непростые взаимоотношения Довлатова и Поповского, называет последнего "человеком безоглядной принципиальности".
Сергей Довлатов: "Однако лишь много лет спустя выяснилось, что официальная деятельность Поповского, его репутация чуточку строптивого, но в целом лояльного советского писателя была лишь частью его жизни, его человеческого и творческого облика. Укрываясь маской дерзкого, но в глубине души правоверного литератора, Поповский годами собирал материалы для своих главных книг, которые невозможно было издать в советских условиях, вел образ жизни конспиратора и заговорщика, правдами и неправдами получая доступ к самым секретным источникам, черпая из них якобы лишь косвенные штрихи и детали для своих официальных книг. Кто-то, может быть, назовет это «двойной жизнью» или «опасной игрой», а самые целомудренные читатели, возможно, усмотрят здесь и долю лицемерия, но так или иначе — лишь благодаря уму, ловкости, бесстрашию или хитрости Поповского (называйте это как угодно) в нашем распоряжении — многие подлинные и неопровержимые свидетельства, которые хранились, что называется, за семью печатями и казались советским властям — навеки похороненными... На этих документах построена лучшая книга Марка Поповского — «Дело академика Вавилова»". Здесь нельзя не заметить явной, сквозящей между строк издёвки. Да и с "безоглядной принципиальностью" надо бы чуть поаккуратнее. Если только не писалось это со злым сарказмом. (всю статью-рецензию Довлатова о Поповском и его книге "Дело академика Вавилова" можно посмотреть здесь: http://www.sergeidovlatov.com/books/v_zhanre.html)
А вот Семён Резник считает и, опираясь на факты показывает, что трактовка событий, предложенная Марком Поповским,- Вавилов-де сам выпестовал и возвысил своего погубителя,- это клевета на великого учёного, выгораживающая шарлатана от науки, сталинского любимца, стоявшего на "правильных классовых позициях".
Почему, зачем понадобилась Марку Поповскому такая трактовка взаимоотношений двух антагонистов, один из которых, Лысенко, ответственен за гибель другого? И не была ли это своего рода рефлексия, попытка собственного морального самооправдания за свои же восхваления Лысенко, Бошьяна, о которых пишет Резник? На сегодняшний день этот вопрос остаётся риторическим. Кандидат биологических наук Е.С. Левина в своей рецензии на книгу Поповского пишет: "Составив предварительное мнение о ходе событий, при желании можно почти всегда подкрепить его документами, иными словами, одни и те же письменные свидетельства интерпретировать по-разному. Так, встречая в книге Поповского ссылки на известные мне документы, не могу не удивиться вольности их прочтения." (http://www.ihst.ru/projects/sohist/biblio/lev92pr.htm)
Саул, не сочтите за бестактность, можно попросить Вас в одном из Ваших комментариев выложить одну-две ссылки на Ваши научные работы?
Рад видеть, Семён, что
Рад видеть, Семён, что боевого духа у Вас не убавилось. Это наша вторая стычка, и оба раза, заметили Вы или нет, мы спорим об отношении к смерти.
Год, что ли, назад, превознося известное (печально известное) стихотворение Дегена, Вы фактически прославляли надругательство над умирающим; в чём же сами Вы тогда вымазались - в дерьме или в крови?
А нынче Вы настаиваете на своей моральной правоте, год за годом поливая грязью давно ушедшего из жизни человека. Взяв при этом на вооружение аргумент из большевицкого лексикона ("живее всех живых", "разве почил в бозе?"). Нет, Семён, довольно играть словами: смерть есть смерть, это мы с Вами пока ещё копошимся, а Марк умер в 2004 году, вступиться за него некому, чем Вы и пользуетесь - нагло и безнаказанно.
Я был довольно хорошо знаком с Марком Поповским, с его первой семьёй. Помню весёлого, энергичного, доброжелательного человека, всегда готового помочь. Слышал, что будучи диссидентом, собирая самиздат, подписывая письма, он сильно рисковал. Такое трудно совместить с описанным Вами приспособленчеством. В одном Вы, однако, недалеки от истины: ни его книг, ни Ваших читать мне почти не пришлось. Я профессиональный биолог, знаю современную науку глубоко и изнутри, поэтому упрощённые журналистские интерпретации, будь то Поповского или Резника, интереса для меня не представляют.
Вы такой же профессиональный
Вы такой же профессиональный биолог, "знающий науку изнутри", как Марк Поповский диссидент, а я прима-балерина. Моих книг Вы не читали, но имеет о них мнение. Книг Поповского Вы тоже не читали, но о них тоже имеете мнение. О смерти Вы знете лучше и больше, чем танкист Ион Деген изрешеченный осколками и даже похороненый в братской могиле еще в 1944 году, но чудов выживший,ставший хирургом и спасший сотни, если не тысячи, человеческих жизней. Пастернак считал, что "стыдно, ничего не знача, быть притчей на устах и всех". Но отнюдь не всем это стыдно.
С.Р.
Интересно, Вы всерьёз
Интересно, Вы всерьёз оспариваете тот факт, что Марк был диссидентом? Ну а сам я, хотите Вы этого или нет, опубликовал около сотни статей по биологии. Может, наденете пачку и станцуете? У Вас, Семён, должно получиться особенно грациозно.
Что касается полемики о стихотворении Дегена, моя позиция неожиданно получила мощное подкрепление: её поддержал замечательный поэт Наум Сагаловский (чтобы убедиться в этом, достаточно пройти по приведённой Вами ссылке).
И Пастернака Вы тоже переврали, у него: "Позорно, ничего не знача..."
Но особенно меня развлекли Ваши угрозы ("за мной не заржавеет") - вот уж, воистину, испугали ежа голой ж@пой.
Какой-то Вы, Семён, неудачник...
Марк Поповский, еще лет за
Марк Поповский, еще лет за десять до эмиграции, распускал слухи о том, что его куда-то вызывали, стращали, что всем редакциям запрещено было его печатать. В это же время он разъезжал по Сибири с командировочным удостоверением "Правды", в которой печатались его репортажи, а в Детгизе был издан том его "Избранных", не говоря о многих других публикациях. В диссиденты он себя зачилил потому, что "собирал самиздат". Не создавал, не распространял, а "собирал". Реальных диссидентов сажали в тюрьмы или психушки, насильственно высылали из страны, как Жореса Медведева или генерала Григоренко. А Поповский выехал по приглашению из Израиля, как и все мы грешные, зато тут распутил павлиный хвост. Делал он это, надо сказать, умело.
Кажется, Вы осознали: кричать
Кажется, Вы осознали, что кричать: "Сам дурак!" непродуктивно и чревато. Куда осмысленней спорить по существу, избегая персональных нападок и оскорблений. Что ж... Посылаю ссылку на эту страницу в С-Пб Константину Поповскому (сыну Марка, драматургу); может, он пожелает продолжить полемику.
Во-первых, уважаемый Saul
Во-первых, уважаемый Saul Koldobsky, я должен выразить Вам искреннюю признательность. Благодаря затеянному Вами скандалу, в эту статью уже заглянуло больше читателей «Чайки», чем в мою предыдущую – о Марксе, хотя, на мой непросвещенной взгляд, она много важнее и интереснее.
Во-вторых, уважаемый профессор Koldobsky, превзошедший все науки изнутри и снаружи, различие между нами состоит в том, что Вы моих книг не читали, а я прочитал все Ваши сто научных статей, и могу подтвердить, что они являются большим вкладом в науку и в светлое будущее человечества. Примерно половина Ваших биологических изысканий посвящена изменению пола у паукообразных, а это, как всем известно, имеет решающее значение для борьбы с потеплением климата. Другая половина посвящена не менее важной вечнозеленой теме превращения яровой козы в озимую капусту и озимой капусты в ярового козла самыми передовыми методами мичуринской биологии, созданной Трофимом Денисовичем Лысенко.
Третье. Исчерпав собственные ресурсы, Вы решили позвать на подмогу сына Марка Поповского Константина. Я о нем ничего не знаю и заранее отношусь с симпатией к его стремлению, если оно возникнет, заступиться за своего почившего отца. Посоветовать ему могу только одно -- сперва ознакомиться с тем, что и как его отец Марк Поповский писал о своем отце и его деде Александре Поповским.
И последнее. Еще в ходе нашего с Вами обмена любезностями о поэзии Иона Дегена выяснилось, что Saul Koldobsky не существует. Это фантом или, если угодно, маскхалат, в который отважно кутается некий современный Штирлиц. Непонятно только на кого он работает – на Гестапо или на НКВД.
Эх, Семён, а мне-то грешным
Эх, Семён, а мне-то грешным делом померещилось, что Вы поумнели. Увы, теперь стало ясно, что, как и тёща Ипполита Матвеевича, поумнеть Вы органически не способны. Количество ерунды, Вами намолотой, с какими-то пауками и капустами, превышает все санитарные нормы.
Теперь так. Скандал с переходом на личности и оскорблениями затеяли Вы, в чём каждый, умеющий читать, может самостоятельно убедиться. Говорить нам больше не о чем, каждый остаётся при своём. Вы выступаете за надругательство над умирающим (в дискуссии о стихотворении Дегена) и за многократное обливание мёртвого человека помоями (в этой дискуссии) - ну а я решительно против. От Вас и от Вашей писанины смердит!
Что ж касается связи с НКВД - кто из нас с завидным постоянством выступает против диссидентов (взять хотя бы Солженицына и Поповского)? Уж не о Вас ли пел Константин Беляев: "Этот Резник знает дело, он работал в ГПУ"?
И, наконец, о моём имени. Вы же образованный человек (хоть и безграмотный), заканчивали, кажется, Строительный институт. Вам должно быть знакомо такое слово: "псевдоним". Или Вы, может, против псевдонимов?
Прощайте. Постараюсь не читать Ваших будущих статей, чтоб не оказаться втянутым в очередную нелепую полемику.
Теперь понятно, почему
Теперь понятно, почему введённый на Google запрос "Saul Koldobsky" не выдал никаких результатов. Псевдоним. Аноним. Но с Вашей стороны это, если я правильно Вас понимаю, вопрос принципиальный - защитить доброе имя человека, которого Вы хорошо знали, и в порядочности, "неприспособленчестве" которого абсолютно уверены? Здесь, по моему твёрдому убеждению, анонимность и псевдонимы неприемлемы. Это абсолютно девальвирует всё, что Вы пытаетесь отстаивать.
Поумневший Саул Подколодный
Поумневший Саул Подколодный бежал быстрее лани. Скатертью дорогу.
Добавить комментарий