Россия и литература русского зарубежья. Из архива писателя

Предисловие-2023

2 сентября прошлого года ушел из жизни Владимир Матлин, талантливый писатель, многолетний сотрудник «Голоса Америки», с которым меня связывали дружеские отношения, хотя и не всегда безоблачные. 

Помню, какое неизгладимое впечатление производили на меня рассказы Володи Матлина, когда он давал мне их читать еще в рукописи – свежие, только что написанные, не оправленные в печать. 

В ранние постсоветские годы в России стали публиковать и писателей русского зарубежья, правда, в гомеопатических дозах. Мои литературные заметки, написанные по поводу выхода в Москве сборника рассказов писателей Третьей волны эмиграции, были написаны более тридцати лет назад. 

Большинства авторов этого сборника, как и других литераторов, упоминаемых в этих Заметках, давно нет в живых. Но свой след в литературе они оставили, считаю приятным долгом о них напомнить. 

Что же касается проблематики, затронутой в этих заметках, то она остается сегодня не менее, а даже более актуальной, особенно за последний год, когда, вслед за нападением на Украину, в России снова стала свирепствовать цензура, и на Запад хлынул поток новых беженцев, в их числе ряд известных писателей. Итак:

Всплеск «Третьей волны». Литературные заметки

НРС, 1992, 30 июня

 В одном из последних номеров «Недели» -- популярного приложения к газете «Известия» -- опубликован рассказ Владимира Матлина «Голубая лиса». Рассказ много раньше появился в «Новом Русском Слове», многие читатели, я думаю, его помнят. Публикация в «Неделе» сопровождается послесловием заместителя главного редактора «Известий» Владимира Надеина. Высоко оценив талант автора и изложив свое понимание рассказа, Надеин делает попытку кратко охарактеризовать само явление, именуемое Литературой Русского Зарубежья.

«По дивному стечению странных и вряд ли в будущем воспроизводимых политических обстоятельств русско-советская культура и американская цивилизация на краткий исторический миг в каких-нибудь два десятка лет слились в единое русло… Люди, подобные Владимиру Матлину, никогда в обозримом будущем не станут покидать свою родину… Владимир Матлин спешит запечатлеть этот краткий миг культурной поденки, которая может остаться в вечности только благодаря художнику».

Я думаю, Надеин не был бы столь категоричен в своих суждениях о «культурной поденке», если бы прочитал другой рассказ В. Матлина, «Егорий», который опубликован в сборнике «Третья волна. Антология русского зарубежья», выпущенном недавно издательством «Московский рабочий». Этот рассказ тоже публиковался в НРСлове, но с тех пор прошло уже несколько лет, поэтому кратко напомню его содержание. 

Повествование ведется от лица еврея-эмигранта по фамилии Рубин. Много лет назад покинув Россию «навсегда», Рубин приезжает в Москву и навещает семью своего самого близкого друга, талантливого художника Тихонова. Когда-то Рубин подсказал Тихонову сюжет его картины «Пейзаж с храма Св. Егория» и присутствовал при ее создании. От жены Тихонова Ирины Рубин узнает, что друг его умер, а «Егорий» завещан ему, Рубину, и он может увезти эту дорогую его сердцу вещь с собой. Взволнованный Рубин возвращается в гостиницу с документами на вывоз «Егория», но среди ночи его будит телефонный звонок. Сын Тихонова Юра, студент-историк, требует немедленной встречи, и когда Рубин выходит к нему, настаивает на возвращении документов. «Это наше национальное достояние, мы не допустим, чтобы ‘Егория’ увезли в Израиль… За ‘Егория’ мы будем бороться». «Он смотрел на меня с нескрываемой враждебностью. С ненавистью смотрели на меня глаза Тихонова – знакомые и чужие, как московские запахи». В растерянности Рубин возвращает Юре документы на «Егория» и, глядя ему вслед, думает о том, как все-таки ему повезло, что в свое время у него хватило решимости уехать из этой несчастной страны, где сын предает покойного отца, и не ради корысти, а руководимый высокими, по его понятиям, мотивами.

Выход в свет сборника «Третья волна» российская критика проигнорировала, хотя это одно из самых значительных культурных событий последнего времени. 

Можно указать на две волны, которыми Литература Русского Зарубежья возвращалась в Россию в годы «гласности и перестройки». Первую составили умершие классики русской литературы XX века – Набоков, Алданов, Ходасевич, Георгий Иванов, некоторые другие. Они подготовили плацдарм для возвращения ныне здравствующих писателей, но только наиболее известных, в основном тех, кто прославился в годы хрущевской оттепели: Аксенов, Войнович, Солженицын и некоторые другие. Однако еще задолго до того, как большинство их произведений появилось в толстых и тонких журналах, стали раздаваться голоса недовольных российских писателей, что, мол, довольно, хватит, «своим» негде печататься. Писатели Зарубежья так и остались для России «чужими». Печатали их в основном для сенсации. Россия не открыла для себя ни одного нового имени, разве что Сергея Довлатова. Не было и речи об углубленном изучении Русского Зарубежья, накопившего – не за двадцать лет, как считает Владимир Надеин, а за много десятков и даже сотен лет – свои традиции, свое видение и России, и мира, и человека. Пенкоснимательством все и ограничилось. Третья волна так и не накатила. Единственное исключение – сборник рассказов, выпущенный «Московским рабочим». Он находился в производстве целых три года. А составлен был в… Венгрии.

Составительница антологии Агнеш Геребен – знаток современной русской литературы. Она блестяще ориентируется в том, что создается в самой России, и в том, что появляется за ее пределами. «Целью составителя этой антологии, -- объясняет свой замысел Агнеш Геребен, -- было как можно шире представить прозу Зарубежья во всем ее стилевом, мировоззренческом, тематическом разнообразии… Не раз я жертвовала ‘большим’ именем в пользу не столь известного на родине писателя для того, чтобы антология дала как можно более широкое представление о пространственном и социальном своеобразии жизни новой русской эмиграции от Израиля до Америки, от интеллектуала до среднего обывателя и деклассированного человека». 

Не могу сказать, что я полностью удовлетворен тем, как составительница справилась с поставленной задачей. В подборе рассказов все-таки чувствуется погоня за «громкими» именами – иногда в ущерб содержательности и художественному уровню произведений. Сказанное не относится к ставшему уже классическим рассказу Георгия Владимова «Не обращайте вниманья, маэстро!» (о «творческой» работе КГБ), которым открывается сборник, как не относится оно к эссе Василия Аксенова «Чувство Родины», которое его завершает.

Однако рассказ Эдуарда Лимонова «Падение Мишеля Бертье» -- заведомый брак. В предисловии Агнеш Геребен предупреждает, что не хотела обрушивать на читателя слишком много «похабщины», под которой, видимо, понимает использование матерных выражений. Надо сказать, что многие писатели Русского Зарубежья, а теперь и России, удачно пользуются языком улицы. Есть, однако, и такие «писатели», для которых свобода творчества свелась к тому, чтобы размножать с помощью печатного станка то, что обычно украшает заборы и стены общественных уборных. Рассчитанной на скандал похабщиной (без кавычек) является почти все творчество Эдуарда Лимонова, и именно к разряду похабной литературы относится включенный в сборник рассказ, хотя в нем и нет матерщины. В последнее время Лимонов эпатирует публику «идейной» похабщиной фашистского толка все с той же целью: заставить о себе говорить. 

Однако слабых и непотребных вещей в сборнике немного. Книга интересна, прежде всего, тем, что показывает, насколько глубок культурный слой Русского зарубежья, как богат он яркими и разнообразными дарованиями.

Сюжет рассказа Филиппа Бермана «Косынка в белый горошек» прост и непритязателен, как сама жизнь. В нем повествуется о любовном приключении или даже мимолетной интрижке между молодой крестьянкой Настей и завернувшим в ее избу на ночлег строителем Антоновым. Но рассказ написан таким свежим искрящимся языком, характеры прописаны так выпукло и так явственно проступает «сто лет одиночества» двух неприкаянных, случайно встретившихся людей, что его без преувеличения можно отнести к жемчужинам русского рассказа последних десятилетий.

Рассказ неоцененного еще в России сатирика Ильи Суслова «Шпион Никодимов» тоже посвящен российской глубинке, но написан совсем в другом ключе. Главные герои – московский аспирант Леша, приехавший в маленький городок собирать старинные песни, и местный пропойца Никодимов, которому Леша, шутки ради, представился американским шпионом и «завербовал» его тоже шпионить в пользу американцев, предлагая бутылку водки за каждый украденный на заводе «секрет», вроде тряпки, которой обтирают станки. Эта грустная история заканчивается тем, что Леша получает полтора года тюрьмы за «хулиганство», а Никодимов – 15 лет «за измену родине».

В сборнике представлены рассказы таких разных писателей, как Сергей Юрьенен и Юрий Мамлеев, Юрий Гальперин и Людмила Штерн, Анатолий Шепиевкер и Аркадий Львов, Фридрих Горинштейн и Анатолий Гладилин, Владимир Марамзин и многие другие, чье творчество в совокупности хорошо представляет современную эмигрантскую литературу. Но, пожалуй, основным нервом и квинтэссенцией сборника является «Егорий» Владимира Матлина. Может быть, потому, что сам конфликт, положенный в основу тонко написанного рассказа, -- это конфликт, переживаемый всей эмиграцией. 

У каждого писателя Зарубежья жизнь разрублена надвое: на «до» и «после». Некоторые из нас и в Зарубежье остаются приверженцами исключительно российской тематики, считая, что запаса вывезенных тем и впечатлений хватит до конца жизни. Другие жадно впитывают новые впечатления, стремясь именно на них опереться в своем творчестве. Третьи посвящают одни произведения тому, что было «до», другие – тому, что «после». Лишь очень немногие отваживаются высекать искры, ударяя молотом «после» по наковальне «до». Конфликт между Рубиным и Юрой – это лишь внешняя канва рассказа «Егорий». В подтексте другой конфликт, более глубокий, который происходит в душе самого Рубина. 

Автор скуп на подробности, он мало что сообщает о своем герое. Мы знаем, что он живет в Нью-Йорке, но не знаем, какая у него профессия, есть ли у него семья. Лишь по некоторым скупым замечаниям и по интонации повествования мы чувствуем, что это типичный эмигрант, который давно и надежно обосновался в Соединенных Штатах. Однако лучшие его годы прошли в России, он не может и не хочет этого забыть. Поэтому его так волнуют московские запахи, поэтому так живы и дороги ему воспоминания о Тихонове, о ночах на подмосковной реке, о том, как на его глазах рождался «Егорий». А когда он догадывается, что жена Тихонова Ирина была в него когда-то влюблена, он вдруг понимает, что, может быть, упустил, свое счастье. И только финальная встреча с Юрой окончательно отрезвляет Рубина. Он осознает, что «для тех, кто живет в этой стране постоянно», как выразился Юра, он – отрезанный ломоть, такой же, как его покойный друг Тихонов, которого при жизни «тягали» в КГБ, а после смерти сделали «национальным достоянием». 

Я должен вернуться к тому, с чего начал. Думаю, что Владимир Надеин слишком поторопился с поминками по зарубежной литературе. Факты последнего времени показывают, что исход деятелей русской культуры из России продолжается и даже усиливается. Чуть ли ни ежедневно все новые и новые матлины покидают Россию и, видимо, долго еще будут покидать, потому что и в эпоху гласности, и в нынешнюю эпоху их таланты остаются, выражаясь модным сегодня языком, невостребованными. 

Только что мне довелось прочитать замечательное произведение – неизданный роман Михаила Вайнера «Широкая масленица». Автор, большую часть жизни проживший в Пензе и издавший ряд талантливых книг о войне, завершил роман около двадцати лет назад, но издательства и журналы его отклоняли. В 1976 году рукопись прочитал хозяин Московского отделения Союза Писателей Феликс Кузнецов. Его отзыв должен занять достойное место в истории искоренения русской словесности:

«Роман ‘Широкая масленица’ – произведение незаурядное, ярко талантливое и увлекательное. Талантливость автора очевидна, как очевидно глубокое, незаемное знание той жизни, о которой он пишет, -- как принято говорить, современной периферии, жизни наших областных и районных центров, ее людей, ее проблем. На поверку оказывается, что проблемы эти не периферийные, но наши общие и даже – общечеловеческие. 

Автор прекрасно воссоздает характеры, в особенности женские характеры. Он нашел очень точную и емкую интонацию повествования, сумел, при видимой ‘несобранности’ и ‘пестроте’ вещи добиться редкой цельности, единства произведения… Я открыл для себя еще одного крупного современного писателя, в будущее которого верю и за которого всем, от кого это зависит, стоит побороться. Очень хотелось бы, чтобы руководство Союза Писателей РСФСР сделало все от него зависящее, чтобы роман М. Вайнера увидел свет.

Вместе с тем, с той же степенью убежденности должен просить автора сделать и от него все зависящее и необходимое, чтобы роман этот был напечатан. Умный и талантливый человек, он не может не понимать, что в таком виде, без серьезных поправок и работы, роман печатать нельзя. Жаль, если автор этого не понимает. Вдвойне жаль, если понимает, но делает вид, что не понимает, и не хочет помочь себе и литературе нашей, которая утрачивает в итоге очевидную ценность». 

Поцелуй Иуды!

Через десять лет началась эпоха гласности, и у автора появилась надежда. Издательство «Советский писатель» заключило с ним договор, выплатило аванс, рукопись была набрана и сверстана. Но затем редакцию прозы захватили коричневые «патриоты» из команды Юрия Бондарева – те самые, под чьим влиянием предал своего отца Юра Тихонов из рассказа Владимира Матлина. Роман Михаила Вайнера, как и многие другие книги, сняли из плана, набор рассыпали. Удивительно ли, что с начала этого года Михаил Вайнер живет в Вашингтоне?

К этому можно добавить, что, по сообщениям российской прессы, недавно приехал в Соединенные Штаты и решил не возвращаться поэт Александр Межиров; не спешит возвращаться и Виталий Коротич, объяснивший это тем, что для него в современной России нет дела. 

Эмигрантской литературе суждена долгая жизнь – трудная, но наполненная творческими исканиями и достижениями. 

Агнеш Геребен, выполнившая в одиночку работу, которая впору Институту мировой литературы (впрочем, чего можно ожидать от учреждения, которое возглавляет Феликс Кузнецов, а отдел эмигрантской литературы в нем – коричневый «патриот» Олег Михайлов), уже подготовила второй том антологии, хватит у нее материала и для третьего… 

* * *

Заключение-2023

Владимир Надеин, с которым я полемизировал в этой статье, был одним из лучших и наиболее порядочных российских журналистов позднесоветского и постсоветского времени. Он не раз бывал в Штатах. В один из его приездов в Вашингтон, если не ошибаюсь, в 1998 году, мне довелось с ним познакомиться. Он намеревался навсегда остаться в США и вскоре стал активно работать в компанию русского радиотелевидении в Нью-Йорке. Однако в Америке он не прижился и два года спустя вернулся в Россию. Более десяти лет он активно сотрудничал с разными изданиями, участвовал в радио- и телепрограммах. Однако, как указано в Википедии, в 2011 году Владимир Надеин переехал в Израиль, где и умер 12 декабря 2016 года. Для того, чтобы осознать, сколь долог «краткий миг литературной поденки», Владимиру Надеину понадобилась целая жизнь. Мир праху его.