Экстрасенсорика любви

Миша умер. Хоронили его на следующий день после смерти. Мишина вдова Марина обзвонила, кого могла, послала е-мейлы. А потом уже печальную новость передавали по цепочке. На похороны пришло неожиданно много народу: родственники, друзья, знакомые, малознакомые и вроде совсем не знакомые Марине люди. Все подходили к ней и к дочери Лене и выражали соболезнование. (Может, этих «вроде бы совсем не знакомых» людей Марина на самом деле и знала, только от волнения и горя не могла припомнить.) Да это и не было для неё столь важно. Главное, что все они пришли в зал дома ритуальных услуг, где лежал в открытом гробу, утопая в роскошных букетах цветов и венках, высохший и пожелтевший до неузнаваемости Миша. Похороны – сами по себе тягостны. А уж если  зал с покойником полупустой – зрелище печальное вдвойне. 

Как будто умер человек, а проститься с ним никто не захотел. Словно этот человек жил в вакууме безлюдья и бездеятельности: никого не любил, ни с кем не дружил, не работал, никому не делал добра, да и его не любил никто… Зачем тогда жил?

Прежде чем окончательно освободить себя и семью от страданий, Миша долго и мучительно болел. Марина ухаживала за ним преданно и верно, насколько хватало сил. Делала обезболивающие уколы, протирала влажной губкой его почти невесомое тело, выносила судно. Почти никуда не отлучалась. Воистину света божьего не видела, только приглушенный свет, проникавший сквозь плотно зашторенные окна. (От яркого солнца у Миши болела голова и слезились глаза.) Марину сменяла сиделка. Вдвоём они поддерживали его дух и плоть круглые сутки, после того как Мишу выписали из больницы, так как медицина уже была бессильна... Три месяца дежурств. Марина – ночь, сиделка – день. После полубессонных ночей Марине приходилось ещё ездить на работу. (А могла бы взять отпуск по уходу. Но не взяла, хотела переключаться, иначе бы сломалась.) Потом Мишу отправили в хоспис… умирать.

Никто из этих людей, пришедших на похороны, когда Миша болел, домой к ним не заходил (хотя некоторые всё же иногда звонили). Как будто несчастье и страдания заразны… Впрочем, страдания родных и друзей действительно заразны для души, так как вгоняют в депрессию и навевают мысли о возможности собственной смертельной болезни. И вот теперь, когда опасность «душевной заразы» миновала, они все пришли, как говорится, отдать последний долг. Ну, да бог с ними, что не приходили раньше! Марина никого не осуждала, наоборот, была благодарна за то, что хоть на похороны пришли. 

Раввин произнес короткую традиционно-прощальную речь, и похоронный кортеж, подгоняемый ветром и дождём, потянулся на кладбище, скользя по дороге, устланной мокрыми опавшими листьями. Стоял ноябрь, самый беспросветный месяц в году.

Место на кладбище Миша купил себе заранее, чтобы Марине было меньше хлопот. И Марина запаслась для себя могилой – рядом с мужем. 

Чтобы дочери было легче…

После похорон, как полагается, Марина устроила в местном ресторане поминки.  Много слов было сказано, много вина и водки выпито, много острой, жирной и сладкой пищи съедено… Все повторяли, какой замечательный человек был Миша. Какой талантливый, умный и отзывчивый и как прекрасно они с Мариной прожили в полной гармонии целых двадцать лет. Как трогательно  любили друг друга! Воистину не каждому Бог посылает такое счастье… 

Марина тихо и неподвижно сидела во главе стола, словно одинокая статуя из чёрного мрамора. К еде не притронулась. До её слуха долетали отголоски высокопарных речей… 

Замечательный, умный, талантливый, любящий, любимый… гармония, счастье… 

Она плакала, думала о своём и вспоминала…

Действительно, о покойниках – или хорошо, или никак.  А её Миша совсем не был таким уж замечательным человеком. Если честно, без прикрас, мало кто его и замечал в молодости, кроме неё. Она совершенно случайно выделила его из круга знакомых, захомутала и выскочила замуж. Надо было действовать решительно и смело: в своё время Марина перебрала и отвергла слишком много потенциальных женихов и в результате осталась (по российским понятиям) в старых девах. Ей к тому времени исполнилось тридцать. И громко так, назойливо и бесперебойно тикали её биологические часы. Нет, не был Миша ни особо красивым, ни особо талантливым, ни особо умным. Просто симпатичным внешне, способным инженером среднего ума и интеллекта. Отличался некоторой занудливостью. Будучи принципиальным аккуратистом, он  гипертрофированно  любил чистоту и порядок в доме и жаловался жене на неё же, замечая первые тончайшие признаки пыли на мебели или если что не на месте. Относительно отзывчивости и доброты… да, в просьбах одолжить денег или что-то починить он родным и друзьям не отказывал. Но это всего лишь общепринятая, стандартная доброта. Ничего такого из ряда вон.

Дома у Бергеров было тихо, даже чересчур. Разве что телевизор вечерами оповещал по-русски о последних новостях в мире. Миша любил смотреть русские каналы. Посмотрит последние известия, вырубит телевизор и в десять вечера идёт готовиться ко сну. А Марина была «сова», она только к вечеру расходилась. Ей часто хотелось нарушить этот установленный Мишей режим, эту кладбищенскую тишину, включить громкую музыку, уронить что-то на пол, разбить, громыхнуть дверью… Словом, как-то привлечь к себе внимание. Мол, я есьм, я существую, взгляни на меня, муж мой! Миша почти никак не реагировал на её «бунтарские выходки», разве что вопросительным поворотом  головы: что там такое происходит? Ты не ушиблась?

Миша был глубоко порядочным человеком, можно сказать, образцово-показательным семьянином. Он много работал и всё-всё до цента приносил домой жене. Никаких заначек на мужские нужды. Да и нужд этих дополнительных не имел вовсе. Не пил, не курил, не употреблял наркотики, не играл в карты, не просаживал деньги в Атлантик-Сити, не ходил в приятелями в Русскую баню – попариться и опрокинуть кружку-другую пивка по выходным, не сквернословил и жене не изменял. (Последнее она не могла утверждать с точностью, но всё же предполагала, что не изменял, ибо отношение Миши к плотской любви было, мягко выражаясь, отнюдь не любознательным, инертным.) 

Любили ли они друг друга?  Наверное. Или вроде того. А что такое любовь?  Двадцать лет назад, когда поженились, они испытывали друг к другу нежные и дружеские чувства и старались, каждый по-своему, чтобы эти чувства перешли в нечто большее…  Миша проявлял преданность и домовитость. Марина стремилась к женскому счастью. Ей хотелось ощутить себя желанной. Она, начитавшись руководств по сексу, грезила об эротике, о сильных плотских ощущениях. Особого опыта в делах страсти нежной ни у Марины, ни у Миши не было. Так… в прошлом мелькали какие-то малозначимые любовные пересечения, которые ни её, ни Мишу в общем ничему не научили. 

И тут Марина наткнулась на непреодолимую преграду, зашла в настоящий тупик. Она хотела экспериментировать в любви,  как могла подогревала Мишу действиями и словесно, но все её усилия были напрасны. В представлениях о сексе Миша оказался жутко стеснительным и боязливым, как подросток, невероятно консервативным (этого делать нельзя и даже стыдно, а то, другое – вообще настоящий разврат, грязь! ни за что! как ты можешь?). Типичный homo soveticus – Миша был абсолютно закрыт и непроницаем для новых сексуальных ощущений. Какое-то время Марина боролась за достижение физиологической совместимости, на что-то надеялась. Потом устала,  перегорела, сдалась… 

Всё же регулярно, раза два в неделю (а потом и того реже) они исполняли перед сном стандартный супружеский долг. (Утром – не дай бог! – Миша боялся опоздать на работу). Грубо говоря, в сухую (никакой любовной игры – ни до, ни после),  долг, который оставлял женщину неудовлетворенной, голодной, раздраженной на мужа, на себя и на безысходность ситуации.

– Это всё? – спрашивала она после неловких «любовных» слияний.

– А что ты ещё хочешь? – Миша отвечал вопросом на вопрос.

– Ничего! Я больше ничего не хочу! – закрывала тему Марина, понимая, что Миша всё равно не поймёт, не почувствует, не пожелает, не сделает… 

После столь лимитированной любви она сначала беззвучно плакала в подушку, потом смирилась и очень скоро старалась просто увиливать от Мишиных примитивных ласк, ссылаясь на усталость, головную или еще какую-либо боль, женские недомогания, плохое настроение, магнитные бури, полнолуние, резкие колебания в температуре воздуха… на что угодно, лишь бы только не… Иногда она, скрепя зубами, соглашалась: всё же рядом лежал, какой ни есть, муж и ему это, видимо, было нужно для здоровья или мужского самоутверждения. Он Марину старательно «любил», вроде работу какую выполнял, словно двигая поршнем по цилиндру, и она послушно лежала, не шелохнувшись, как тряпичная кукла, без эмоций, хоть семечки лузгай или надевай наушники и слушай музыку… Вот такая у них совершалась совковая любовь. Подробностями этой так называемой любви Марина делилась с близкой подругой Ниной, на что та весьма бурно реагировала. Нина вообще была стремительна в реакции и действии, словно горный поток.

– Глупая ты, Маринка! Заведи себе любовника, раз Мишка такой сексуальный дуб. Ты же красивая женщина и в самом соку! Да на тебя любой клюнет. Смотри… жизнь проходит мимо. Если не сейчас, то когда? – советовала Нина.

– Не могу. Хорошие мужики все пристроены, а подбирать общественный мусор в виде алкоголика,  дурака или бабника не хочется.

– Эк, ты загнула: общественный мусор! Даром что психолог. Зачем алкоголика? У алкоголиков, как правило, проблемы с потенцией. А дурак – он и в постели дурак.  Вот бабник – совсем иное дело и для секса – даже очень сгодится. Да, если мужик пристроен, это еще не значит, что его нельзя… так сказать… на время прислонить и к тебе.  Позаимствовать, попользоваться, занять. Ты же не собираешься разводиться с Мишей? 

– Не собираюсь. И вообще, давай сменим пластинку, – прерывала Марина подругу.

– Не хочешь любовника – тогда не жалуйся!

– Я не жалуюсь, просто делюсь с тобой своими проблемами. Надо же мне кому-то поплакать в жилетку.

–  Моя жилетка уже намокла до чёртиков от твоих рыданий. Пора выжимать и класть в сушку, – подводила итог Нина. – Если возникла проблема, надо её решать, а не рассусоливать.

Любовника Марина так и не завела. Некогда было и неохота пачкаться. Отдавалась работе, семейным делам… и сохла на корню, как одинокая берёзка, случайно выросшая в субтропиках.

А в остальном у Бергеров всё было гладко и справно, как у всех, к кому благоволила фортуна. Трудовые будни, накопление денег, покупка машины (сначала подержанной, потом новой), приобретение кооперативной квартиры, культурный отдых в суетных поездках галопом по европам и на острова, походы в рестораны на всякие разные дни рождения, юбилеи, бармицвы или свадьбы… а также – похороны. Дочь подрастала, окончила школу, поступила в колледж, уехала в другой штат. Марина с Мишей соответственно старели, сначала медленно, потом с неким возрастным ускорением. Старели с сожалением и одновременно удовлетворением от поэтапных достижений. Мол, всё хорошо, всё как у достойных людей. Пока Миша не заболел…

* * *

Когда Миша болел, Марина проявляла чрезвычайную выносливость и стойкость, жила на адреналине, исполняла долг, как в клятве: to be there for her husband in sickness and health till death do them apart. И вот Миши не стало. Запас Марининого адреналина резко закончился, как будто перекрыли кран. Она сломалась и распалась на части. 

Для чего и для кого жить? Мужа нет. У дочери своя жизнь. Никому я не нужна, да и самой себе тоже. Разве что работа… Но энергии нет. Приглушили свет. 

Накатило всё и сразу: депрессия, бессонница, гипертония, тахикардия, артрит и… неожиданно, печальным сюрпризом – менопауза с приливами… хоть из окна бросайся.  И собирать Марину по частям воедино было некому. У дочери – свои  заботы и проблемы. Она, правда, проявляла беспокойство, звонила матери иногда и повторяла:

– Мам, ты бы сходила к врачу. Так нельзя. Ты себя погубишь. Я не хочу потерять ещё и тебя.

– Да, конечно, Леночка. Вот завтра же запишусь на приём к терапевту, – обещала Марина и… ничего не предпринимала. После длительного общения с Мишиными врачами ей становилось противно до тошноты  при одной только мысли о медицине, клиниках, тестах, анализах, таблетках, страховке и счетах.

Работать не было сил. А трудилась Марина на город Нью-Йорк. Служила социальным работником в конторе под названием Human Resources Administration. Имела дело с людьми, решала их проблемы. (А свои проблемы решить не знала как.) Кому полагается Medicaid, кому нет. По натуре Марина не была сухой чиновницей, близко принимала к сердцу людские судьбы и всякий раз переживала, когда приходилось отказывать клиентам, доход которых незначительно превышал дозволенную установленными правилами сумму. 

Она взяла очередной отпуск и проводила дни и ночи в постели, почти без пищи, которую не было желания приготовить, не говоря уже о том, чтобы сесть в машину и поехать в магазин за продуктами. О чём она себе думала? Да ни о чём. Просто бесцельно плыла по течению реки, которая называлась…

оставшаяся Маринина жизнь.

Неизвестно, чем бы дело закончилось. Может быть, и скорее всего, дочь с родственниками засунули  бы Марину в частную психиатрическую лечебницу, если бы не Нина. Она явилась как-то в субботу, влетела вихрем в Маринину квартиру, яркая, громкая, как скорая помощь, и, увидев подругу в столь плачевном состоянии, буквально вынула её из постели, засунула в душ, отмыла, вытерла, одела во что-то приличное, накормила, усадила на диван в гостиной и многозначительно изрекла:

– Так, Мариночка! Кончаем депрессуху. К врачам ты идти не хочешь, ясно. Я и сама их терпеть не могу. Только тянут… время, деньги и жилы. Значит, будешь лечиться у экстрасенса. У меня есть один такой на примете. Он то ли экстрасенс, то ли какой-то особенный массажист. Я в этом мало понимаю. Но… от знакомых и друзей, которым можно доверять, слышала весьма  хвалебные отзывы! Лечит – прямо как рукой снимает. Настоящий целитель, не какой-то там шарлатан.

Марина посмотрела на Нину, потом – в окно на дождливый осенний пейзаж и кисло улыбнулась.

О чем она? Очередная бредовая идея…

– Не улыбайся... так снисходительно. Засунь свою иронию и высшее образование куда подальше.  Экстрасенса-массажиста зовут Роман. Поставит тебя на ноги в два счёта. Разрешения твоего я не спрашиваю. Извини! Сейчас позвоню ему и назначу тебе appointment. Никуда ездить не надо. Он приходит на дом. Сколько Роман берет за визит, не знаю. Думаю, не так уж много. Осилишь. Чеки, сама понимаешь, не принимает. У тебя дома наличные есть?

– Кажется, есть около тысячи долларов, – промямлила Марина. 

– Прекрасно! На первое время хватит, – предположила Нина, позвонила Роману и назначила его приход на утро следующего дня.

Он явился ровно в десять часов утра. Марина открыла дверь и обомлела… Она почему-то ожидала увидеть лысоватого, маленького, неприметного мужичка лет семидесяти… Не тут-то было. Внешность Романа превзошла все Маринины ожидания. Перед ней возник почти что Ричард Гир в фильме «Pretty Woman», во всём своём великолепном мужском обаянии. И еще Марина сразу обратила внимание на его руки, крупные ладони, с красивыми длинными пальцами музыканта и овальными ногтями с изящными лунками – явный продукт природы, не маникюра. Вспомнились руки  мужа, которые так неумело и коряво ласкали её тело: его широкие крестьянские ладони с короткими жесткими пальцами и квадратными, словно обрубленными, ногтями. Марина онемела и уже мало что соображала, только слушала голос Романа и выполняла его указания. 

– Сядьте на стул, Марина, закройте глаза, расслабьтесь и ни о чем не думайте… или думайте о том, что вы входите в теплые воды океана у Карибских островов. Вы были на Карибах или Багамах?

– Да, – выдохнула она.

– Ну, вот и хорошо. Вспоминайте свои ощущения и настраивайтесь...

И Марина поплыла..,  сидя на стуле с закрытыми глазами. А Роман стал «колдовать» вокруг неё, не касаясь её тела, только обводя руками его контуры. Руки экстрасенса излучали приятное тепло и, словно солнечные лучики, согревали Марину, проникая глубоко внутрь сквозь одежду и кожу. Роман не произносил ни слова, только иногда повторял странное сочетание звуков «омм, омм!». Нечто вроде заклинания. Сколько всё это «колдовство» продолжалось, она не помнила. Хотелось, чтобы как можно дольше. И ещё хотелось приоткрыть глаза и украдкой взглянуть на Романа. Но её веки были настолько тяжелыми, что она при всём желании не могла это сделать. Марина вроде спала и не спала, пребывая в некой блаженной полуреальности, полудрёме.

Омм, омм, омм! – ворожил «заклинатель».

Как хорошо и покойно! – отзывалось в Марининой голове.  

Пробудил женщину его требовательный голос:

– На сегодня всё, Марина. Я сосчитаю до десяти, и вы сможете открыть глаза.

Маринины веки сделались снова легкими и послушно открылись.

– Что это было: гипноз, шаманство, колдовство? Ну, признайтесь же, господин экстрасенс! – в Маринином голосе послышалось лёгкое кокетство.

– Ни шаманство, ни колдовство! Просто неконтактный массаж с некоторым гипнотическим эффектом, – ответил Роман со всей серьёзностью, игнорируя Маринино заигрывание. Внимательно посмотрел на неё. – Что вы чувствовали?

– Мне было тепло и хорошо. – Марина машинально снова прикрыла глаза, пытаясь реанимировать только что прерванные ощущения…

Какие длинные и густые у неё ресницы! Словно веточки молодой ели. И лицо белое и нежное. Никакой косметики. Интересно, сколько ей лет? – поймал себя на мысли Роман.

– Замечательно! Сегодня у нас с вами был пробный сеанс диагностики, Марина. Должен вас обрадовать: физически вы, в общем, здоровы. Я не почувствовал никакой серьёзной патологии. Просто вы чрезвычайно переутомлены и обессилены. У вас нервное истощение и ситуативная депрессия, нетяжелая, в клинику класть ненужно. – Он улыбнулся. –  Ну, еще небольшой артрит и слегка повышенное давление. Но у кого нет артрита и повышенного давления в нашем отвратительном нью-йоркском климате! Думаю, что я смогу вам помочь. Только при одном условии: вы должны абсолютно поверить в меня, в мои возможности и беспрекословно подчиниться моей воле. Согласны? Иначе у нас с вами ничего не получится. Вера и подчинение в моём… методе лечения играют важную роль.

– Хорошо! Я вам верю и… постараюсь подчиниться вашей воле, – прошептала она.  Его «колдовство» и весь его облик  были Марине чрезвычайно приятны, 

но чтобы полностью подчиниться чужой воле – это уже чересчур. Это какая-то дьявольщина. Отдать себя в рабство! Нет уж!

– Нет, Мариночка! – Он перешёл на ласкательное обращение. – Не «постараюсь подчиниться», а «готова полностью подчиниться». Только так и не иначе!

– Ну ладно! Если это так важно, я готова полностью подчиниться вашей воле, – пробормотала она: 

Ну сказать-то можно…

– Прекрасно! Теперь всё получится. Да, еще… между нами должна быть постоянная энергетическая связь. Если вдруг почувствуете себя хуже, звоните мне, пожалуйста, или оставляйте сообщения в любое время, и я вам перезвоню, как только смогу. Я вам буду тоже звонить между сеансами и справляться о вашем самочувствии. Договорились?

– ОК!

Марина заплатила Роману сто пятьдесят долларов за визит, что было для неё, новоявленной вдовы, суммой отнюдь не малой. Но она готова была заплатить и больше, гораздо больше, лишь бы он приходил ещё и ещё. 

Роман взял деньги и лёгким, этаким небрежным, привычным  жестом засунул купюры в карман брюк. Они договорились, что на первых порах сеансы будут проходить два раза в неделю, а дальше «посмотрим – по ситуации». Может, раз в неделю, может, и того реже.

Вечером позвонила Нина:

– Ну, как тебе наш экстрасенс-массажист-заклинатель?

– Пока не знаю. Это был пробный сеанс. Поглядим, – уклончиво сказала Марина, почему-то испугавшись, что если откровенно расскажет подруге о своих более чем приятных ощущениях, спугнёт судьбу и её блаженно-волшебный настрой больше не повторится.

После ухода Романа Мариной овладело состояние некой окрылённости, почти невесомости. Депрессия исчезла, как не бывало. 

Действительно, «рукой снял». 

Колени, правда, продолжали побаливать, и сердце билось чуть чаще, чем полагалось по здоровому стандарту,  но её это мало волновало. Она оглядела свою гостиную критическим взором:

Надо бы побелить потолки и сменить обои. Как давно я не делала ремонт! И мебель не мешало бы поменять. Даже неловко… перед Романом. Хочется полного обновления! 

Она  думала только о нём, о его чудодейственных руках, внимательном взгляде карих глаз и мелодичном, завораживающем, чуть приглушённом голосе. Абсолютно ни о чём и ни о ком другом не могла думать. Это было какое-то наваждение. 

Леночка бы сказала, что у меня поехала крыша. И она была бы права.

Накануне второго сеанса Роман позвонил Марине.

– Как Вы себя чувствуете, Марина? Как настроение?

– Я… эээ… чувствую себя немного лучше, – Марина запиналась, не зная, что сказать. Не могла же она признаться Роману в том, что напрочь забыла о своей депрессии и не может дождаться, когда они снова увидятся. 

Марина еле дотянула до следующего сеанса, к которому тщательно подготовилась: сходила в салон красоты, подкрасила волосы, сделала прическу и маникюр, приняла ароматическую ванну, натёрлась каким-то особым экзотическим лосьоном и слегка надушилась французскими духами.  Потом долго стояла голая перед зеркалом и пристрастно рассматривала своё уже далеко не молодое, увядающее, но пока не увядшее тело и пришла к утешительному выводу, что она ещё ничего, вполне, вполне… и может нравиться мужскому полу. Улыбнувшись собственному отражению в зеркале, она достала из шкафа модную кофточку с несколько фривольным вырезом и даже надела совсем новое кружевное бельё и ажурные колготки.  

А вдруг в процессе экстрасенсорно-массажного лечения потребуется снять верхнюю одежду…  И наверняка, потребуется. Я должна быть на высоте. 

Перед тем, как посадить Марину на стул, Роман быстро снял с безымянного пальца правой руки обручальное кольцо и положил его в карман. 

Так! Значит, женатый. 

Марина не удержалась и вопросительно посмотрела на него, мол для чего он снял кольцо? 

– Металлический предмет мешает моей руке производить нужные манипуляции.

– Но в прошлый раз у вас этого «металлического предмета» на руке не было. Вы что за прошедшую неделю успели жениться? – игриво заметила Марина.

– Женат я давно. Жена ревнует, нервничает, настаивает, чтобы я носил кольцо. Что делать! Вот я и надел его сегодня утром для её успокоения. Так и буду теперь надевать и снимать, потом опять надевать…

– Это опасно! Так можно кольцо и потерять, а это плохая примета…

– Можно. Но я постараюсь всё же его не потерять, иначе мне хана, – мальчишески улыбнулся Роман.

Не слишком ли доверительно-откровенно он со мной говорит? И что у него за жена такая ревнивая? Наверное есть повод… Впрочем неудивительно! У Романа такая харизма, а пациентки, наверное, почти все – женщины. Мужчины не очень-то верят в силу экстрасенсорики.

На сей раз манипуляции Романа с Марининым телом были контактными. И даже весьма контактными. Роман возился с Мариной около двух часов. Начал с легкого массажа. Он  проводил почти воздушными поглаживающими движениями по голове, лицу, шее и спине женщины, потом несильно надавливал на какие-то точки. Прикасался к ушным раковинам, подергивал мочки ушей. Она чувствовала его дыхание на своей коже. Марина сидела с закрытыми глазами и млела, воспринимала его манипуляции не как лечение, а как ласку. Ей было хорошо, как никогда. Опьянение, кайф, нирвана… Она поняла, что значит парить над Землёй. 

Никогда я не испытывала ничего подобного. Недаром это называется «экстрасенсорика». Сверхчувствительность. Не только он сверхчувствителен к моему телу. Я становлюсь сверхчувствительной к его прикосновениям. Все экстрасенсы обладают таким чудодейственным даром или это только он, Роман? Он и я. Потому что я податлива… Между нами возникла энергетическая связь, о которой он говорил. Хочу, чтобы сеанс не кончался и эта связь не обрывалась. Связь? Слово-то какое, с подтекстом… А что? Хорошее слово! Отражает сущность положения вещей.

– Всё на сегодня, Мариночка! Откройте глаза. Как вы себя чувствуете? – раздался голос Романа, прервавший Маринин кайф.

– Я… не знаю, что и сказать. Я никогда себя так восхитительно не чувствовала. Вы настоящий волшебник, Роман! Спасибо вам! – В Маринином голосе уже не было ни тени кокетства, только искреннее восхищение и благодарность, которые она не могла да и теперь уже не хотела скрывать.

– Я не волшебник, Мариночка! Просто я, видимо, нашёл нужную для общения с вами волну… Ещё парочка сеансов, и вы почувствуете полное обновление.., физическое и душевное. И ещё мой совет. Не сидите дома, Марина! Вы можете выходить на работу.  Да! Непременно прервите свой отпуск и выходите на работу! Работа отвлечёт вас от грустных мыслей. Я вам буду звонить каждый день, скажем, в десять вечера и справляться, как дела. Увидимся на следующей неделе.

– Каждый день ровно в десять вечера. Я буду ждать, – только и смогла выговорить Марина.

Она расплатилась с Романом. Как и в прошлый раз, сто пятьдесят долларов. Он сунул деньги в карман, достал оттуда обручальное кольцо, надел его и ушёл.

Обалденная женщина! Красива увядающей прелестью бабьего лета. И в постели, наверное, хороша. И одинока.., – мечтательно подумал Роман и тут же осадил себя: Я не должен так думать! Это пошло, неэтично и непрофессионально… Так можно зайти слишком далеко. – Но упрямо думалось. За всю его многолетнюю практику врачевания такое с ним случалось довольно редко. И жена ревновала его почти  беспочвенно. Нельзя же ревновать к мыслям! Хотя в Евангелии сказано: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделеннием…» Но я не святой и даже неверующий. Почти…

А обалденная женщина каждый день ждала его дежурного звонка. Роман был точен. Телефон звонил ровно в десять вечера. Она слышала его голос, и уже каждое сказанное им слово, воспринимала не только на слух, но ощущала как физическое прикосновение, как дыхание, как лёгкий поцелуй. Происходило странное, невероятное слияние слуховых и осязательных ощущений. Он зацеловывал её словами… Марина закрывала глаза для усиления эффекта и нарочно медленно отвечала на вопросы Романа, чтобы эйфория длилась как можно дольше.

Они говорили о том, как Марина себя чувствует, как провела день, как прошла её ночь. Потом он первым прерывал разговор, прощался, желал ей спокойной ночи, приятных сновидений, и Марина шла спать. Засыпала она после его звонков мгновенно, как будто ей в вену вводили валиум, и каждый раз ей снились цветные, радужные  сны, содержание которых к утру она не могла вспомнить. 

Я, кажется, в него просто влюбилась, как девчонка, как романтичная, неискушённая девушка. Я, видимо, схожу с ума, или уже сошла, свихнулась. Хотя любви все возрасты покорны… И что же мне теперь делать? У меня, наверное, на лице написано и по голосу слышно, что я в него влюбилась. А он? А он – просто экстрасенс-массажист, который лечит очередную пациентку. Что ему до моих переживаний! К тому же он женат. И жена, наверное, молода и красива. Да если бы и не был женат, зачем ему нужна такая стареющая экзальтированная особа, как я? Если бы мне было хотя бы лет тридцать пять, ну сорок, я могла бы на что-то надеяться… А так – всё пустое. Что делать? Продолжать сеансы или нет? Он наверняка чувствует мою нарастающую увлечённость и даже привязанность. Может, уже подсмеивается над шизанутой тёткой в возрасте. А может…? Ещё несколько сеансов… и всё. Там будет видно.

Сеансы продолжались по нарастающей. Марина таяла под руками Романа и балдела от его голоса. Во время одного из сеансов она почувствовала, что его руки, движения которых прежде были весьма осторожными и ограниченными «запретной зоной», потеряли контроль.  Его пальцы стали чересчур свободно блуждать по её телу, коснулись груди…

– У вас была операция на левой груди, Мариночка, и остался шрам. Да?

– Да, – еле слышно, одними губами прошептала она.

– Хотите, я уберу этот шрам?

– Хочу! – и она с готовностью расстегнула кофточку и лифчик, обнажая левую грудь.

Когда руки Романа стали поглаживать её грудь, Марина ощутила такое сильное вожделение, что у неё перехватило дыхание и она чуть не отключилась. За всю свою пятидесятилетнюю жизнь она ничего подобного не испытывала. В её сознании это уже были не руки экстрасенса, а руки любовника, возлюбленного… Больше сдерживать свои эмоции Марина не могла. Преодолев гипнотическое состояние, она открыла глаза, посмотрела на Романа и тихо, но чётко, произнесла:

– Я люблю вас, Роман! Влюбилась, как глупая девчонка. Я понимаю, что для вас я – просто обезумевшая старая баба, одна из многих ваших пациенток. Но так получилось, что вы для меня стали всем. Я жить без вас не могу, без ваших рук, без вашего голоса. Я теперь не усну без вашего телефонного звонка. Вы, возможно, посмеётесь надо мной и будете правы. Но я должна была вам это сказать. Я просто больше не в силах скрывать свои чувства.  Хочу, чтобы вы знали… Всё! Теперь можете меня презирать. Я заслужила презрение и насмешку.

– Я знаю о ваших чувствах, Марина. Я же экстрасенс. Я обладаю сверхчувствительностью, и уже в первую неделю наших сеансов обо всём догадался. Неужели, по-вашему, я такой мерзавец, который будет смеяться над вами, тем более – презирать вас? И вообще… Вы мне… тоже нравитесь, как человек и.. как женщина. Вы мне сразу понравились внешне и какой-то внутренней цельностью и одновременно незащищённостью, что ли. Но я – врачеватель, и наши отношения не должны выходить за рамки: целитель – исцеляемый. Вы понимаете, мы не должны переходить эту грань. Этика и моя репутация мне запрещают… К тому же я женат.

– А мне нет дела до этики! Я люблю вас… Моя жизнь так сложилась, что до вас я никого по-настоящему не любила. Хотела полюбить мужа, надеялась, что полюблю… Не довелось. Мой муж был прекрасным, порядочным человеком. Мы прожили с ним двадцать лет… но без любви, по привычке. Поверьте, я была ему хорошей, преданной женой. Не изменяла…

– Я вам верю.

– Вы – женатый человек. Понимаю, грешно объясняться в любви женатому и стыдно предлагать себя. Но меня это не останавливает. И если я вам хоть немного желанна, я буду счастлива… Сегодня, сейчас, здесь…

– Марина! Ну зачем вы так? Не надо!

– Не перебивайте меня, пожалуйста! Да, да! Сегодня, сейчас, здесь. Не бойтесь, я никому не расскажу, и ваша репутация не пострадает, – Марина умоляюще смотрела на него. Светлые волосы растрепались от его прикосновений, голубые  глаза полны то ли счастья, то ли слёз. Одна грудь обнажена… красивая, полная грудь с небольшим шрамом. Лесная фея, русалка…

И… Роман не устоял. Эстетика и желание победили этику и профессионализм. Всё же он был не только врачевателем, но прежде всего здоровым сорокапятилетним мужчиной… Да, у него была жена Белла, эффектная женщина, гораздо моложе Марины. Они прожили вместе в общем-то в любви и согласии пятнадцать лет. Но в последнее время в их отношениях что-то важное разладилось. Роман много работал, слишком много, и поздно приходил домой, усталый, опустошённый, отдавший огромную часть своей энергии пациентам. Перекусывал чем-нибудь на скорую руку где-то в двенадцатом часу ночи и ложился спать. Не до любви ему было.

– Ты вечно устал! А я? – вздыхала жена.

– Если бы ты работала, ты бы тоже уставала. Это хорошая усталость. Займись делом. Ты же окончила колледж! Была способной студенткой. Освой какую-нибудь профессию. Не надоело тебе целыми днями разъезжать по бутикам, салонам красоты и спа?

– Я же для тебя стараюсь, чтобы оживить чувства, а ты, ты… попрекаешь меня куском хлеба…

– Да бог с тобой! Пойди хоть в волонтёры. Я просто хочу, чтобы ты как-то реализовала свои возможности, нашла себя и была счастлива.

– Я буду счастлива, если ты, наконец, обратишь на меня внимание.

– Для того, чтобы я обратил, как ты говоришь, на тебя внимание, совсем не обязательно так сильно краситься.

– Ты стал грубым, Рома… Краситься нельзя. А что можно? Что нужно? Скажи! 

– Я сам не знаю… Прости, пожалуйста! Ужасно хочу спать! Спокойной ночи, Белла!

Жена обижалась, ревновала его, сама пока не знала к кому, упрекала в холодности и бессердечии, устраивала допросы, истерики, начала прослушивать телефонные разговоры, прочитывать SMS-ки, обыскивать карманы. Он не поставил пароль на мобильник, позволял ей проверять свои телефонные разговоры и сообщения: пусть убедится, что ему  нечего скрывать. Но сцены ревности и упрёки продолжались и постепенно подтачивали их семейную жизнь…

Для Романа секс с Мариной явился неожиданным любовным приключением, авантюрой. Он никак не ожидал от себя подобного «мальчишества» и весьма удивился, очутившись в Марининой постели. Для Марины сия постельная сцена была желанным, долгожданным осуществлением её помыслов и надежд. Она полностью раскрепостилась от многолетних табу, наложенных на некоторые детали секса её мужем. И отдавалась любовнику со страстью и даже отчаянием, которое только может проявить немолодая женщина, изголодавшаяся по мужской ласке. Марина осознавала, что эта сцена, этот случай могут быть как началом нового яркого периода её жизни, так и единичным бурным, завершающим аккордом. 

– Марина, ты – потрясающая женщина! Просто фейерверк какой-то. А я… прости меня, если что не так… Я изголодался и сорвался, со всех катушек… У меня с женой… Ох! Она… Так, проехали. Больше этого не повторится. Не должно повториться. Буду держать себя в руках.

– Всё было как в моих лучших мечтах. Всё, чего я была лишена. Мне нечего тебе прощать. Ведь это я затащила тебя в постель. Я люблю тебя… и хочу продолжения. Пожалуйста, не держи себя в руках! Очень прошу!

Роман ничего не сказал в ответ, просто молча посмотрел на неё и стал одеваться.

– Почему ты молчишь? Оставь мне хоть какую-то надежду!

– Ох, Марина, Марина! Опасная ты женщина. Мне пора! Ждут другие «клиентки»…  Господи! Как пошло сказал!

– Сказал, как есть. Ты позвонишь мне завтра в десять часов?

– Да, позвоню! Но только как экстрасенс пациентке. Не обижайся! Пока!

Роман  собрался уходить. Она по привычке сунула ему сто пятьдесят долларов за визит. Он засмеялся и не взял денег:

– Ну, тут ещё возникает закономерный морально-этический вопрос, кто кому теперь должен платить..?

Марина  положила деньги на стол:

– Я не хочу, чтобы ты из-за меня лишился заработка.

– На сей раз придётся. Авось не обеднею. Впереди долгий рабочий день.

– Как скажешь…

Тут они оба расхохотались. Понимающе, по-дружески.

Он ушёл, а Марина ещё долго, намеренно замедленными действиями стелила постель, прикладывала подушку к лицу, вдыхая запах тела любовника. 

Когда пылесосила спальню, заметила на полу обручальное кольцо Романа, выпавшее из кармана его брюк и закатившееся под кровать. 

Что делать? Позвонить ему и сказать, что он забыл у меня кольцо? Или лучше подождать, пока он сам хватится? Как будет честнее и правильнее? Правильнее для кого и для чего? Для него будет лучше, если я немедленно позвоню, чтобы он забежал до вечера и забрал кольцо. Для меня… лучше пока ничего не предпринимать и положиться на судьбу. Но это подло… Почему подло? Я же не собираюсь присваивать его кольцо. Придёт в следующий раз – отдам. Лишний звонок может разволновать его, он разозлится сам на себя и наговорит мне дерзостей, чего доброго…  Да, но без кольца ему жена сегодня вечером устроит сцену ревности. Ничего, он изобретательный, что-нибудь придумает. Например, скажет, что снял кольцо перед массажем и вместо кармана брюк положил на стол в квартире одной из пациенток... Там его и забыл. Или… отдал кольцо ювелиру…  почистить и сузить, так как оно соскальзывает с пальца.  Я бы сказала что-то в этом роде. И вообще, я предупреждала его, что нельзя всё время снимать и надевать обручальное кольцо. Это может плохо  кончиться. Или хорошо..?

Два дня Марина молчала о кольце. Потом всё же, когда Роман вечером позвонил, сказала ему о своей находке.

– Под кроватью, говоришь, валялось? Именно туда закатилось? Какая символика! Спасибо, что сказала.., но теперь это уже не имеет значения. Поздно! Дома полный облом.

– Что ты имеешь в виду? 

– Жена устроила мне жуткий скандал… «Ты потерял кольцо! Ты, наверное, его просто выбросил, нарочно от него избавился, чтобы сделать мне больно». И вообще… Не хочу больше об этом…

– Не хочешь, не говори. Но когда придёшь, забери у меня, пожалуйста, этот… этот символический кусок металла. Это яблоко раздора… Не место ему в моём доме.

Кольцо Роман забрал и снова надел. Но оно не помогло восстановлению семейного покоя. Жена всё же чувствовала что-то неладное, продолжала дуться, перестала с ним разговаривать и отныне принципиально стелила ему постель в гостиной на диване. Роман не возражал… 

По совету Романа Марина вышла на работу. Абсолютно правильное решение! Так хоть во время трудового дня она не думала о Романе. Вернее, меньше о нём думала, иначе бы совсем не смогла общаться с клиентами. А когда она возвращалась домой, не могла дождаться его звонка, то и дело посматривала на часы. Роман продолжал звонить ей ежедневно ровно в десять вечера и приходил сначала два раза в неделю, потом и того чаще… И не уставал!

Приходил, и вместо лечения они занимались тем, что шутя называли «экстрасенсорикой любви». С каждым свиданием (теперь это нельзя было назвать сеансом) Роман всё крепче привязывался к Марине и уже не мог отказать ни себе, ни ей в этом увлечении, слабости, страстишке, страсти, наваждении, утехах, радости, грехе, любовном приключении… 

Называй, как хочешь. Суть наших отношений от этого не изменится. Мне чрезвычайно хорошо с этой женщиной… Давно не испытывал ничего подобного физически. И душевно… От неё исходит какое-то необъяснимое тепло. Она просто любит меня и ничего не требует. А дома кошмар. Белла вызывает одно только раздражение…  Я разлюбил её? Сам не знаю. Почему я должен отказываться от Марины? Жизнь такая короткая! А что дальше? Потом, потом! Все важные решенья потом! – думал Роман, пытаясь разобраться в своих чувствах. 

А Марина вообще перестала анализировать ситуацию и что-то прогнозировать. Она жила сегодняшним днём и просто была блаженно счастлива поздней любовью бабьего лета.

* * *

Прошло несколько месяцев… 

Однажды к Марине на приём явилась странная клиентка, не похожая на остальных посетителей. Женщина лет сорока, миловидная, хорошо одетая, ухоженная. Броско, чересчур ярко накрашенная. На правой руке – обручальное кольцо, на левой – кольцо с крупным бриллиантом. Длинные чёрные волосы, зачёсанные за уши, обнажали изящные бриллиантовые серьги. Одна из таких женщин, которым вроде бы ни Medicaid, ни фудстемпы не нужны.

Обеспеченная дамочка! И не скрывает этого. Интересно, что могло привести её в наш офис? – недоумевала Марина, указала женщине на стул напротив себя и приготовилась слушать.

Клиентка явно нервничала. Расстегнула пальто, откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу:

– Я… я именно такой вас себе и представляла.  Крашеная блондинка! Стареющая, умелая, бесстыжая. Захватчица! Понимаю, это ваш последний шанс… Сочувствую. И всё же… отпустите моего мужа! Посмотрите на себя! Вон седина на висках вылезает. Морщинки у глаз. Носогубные складки пудрой не скроешь. Пора делать уколы ботокса. А туда же... Не стыдно? Он вас все равно скоро бросит. Наплачетесь тогда. Лучше уходите сама первой, с миром… А то…

– А то что? – Марина проглотила обиду и с вызовом посмотрела на жену Романа.

Конечно же, это она. Молодая, избалованная судьбой, наглая. Пришла бороться за своё место под солнцем. Непохожа на жертву. А я… Слёзы да и только!

– Если не отвяжетесь, клянусь, я отравлю вам существование, сделаю из вашей жизни ад,  наведу на вас такую порчу. Мало не покажется! Я…, – шипела Белла.

– Это шантаж? Я заявлю на вас в полицию, – Марина старалась сохранить спокойствие и достоинство. Не получалось. Дрожали руки и голос. Едва удержалась, чтобы не заплакать

перед этой...

– Это я заявлю на вас в полицию. Вы – прелюбодейка, воровка,  украли моего мужа.

– Не смешите меня! Роман не вещь. Его нельзя украсть. Если он вас бросил, значит, на то были веские причины… Ищите их в себе. Говорю вам как психолог, как социальный работник.

– Мне ваши бесплатные советы не нужны. Поберегите их для сирых и убогих клиентов вашего офиса. 

– Сколько презрения и сарказма! От бедности никто не застрахован! Сегодня вы – такая вся из себя в драгоценностях…  А завтра… может, ещё придёте к нам за Medicaid(ом). Жизнь непредсказуема. Роман… пусть он сам решает, с кем ему быть или не быть. Мне больше нечего вам сказать. А вам нечего делать в нашем офисе. Немедленно уходите отсюда, иначе я позову охрану.

– Ой, напугали! Зовите. Я, конечно, уйду, но и вы запомните, что я сказала. Я вас предупредила… Наплачетесь!

Жена Романа ушла, демонстративно грохнув стулом, а Марина ещё долго сидела, бессмысленно уставившись в компьютер.

Она, конечно, права, эта стерва в бриллиантах. Я старая грешница, действительно украла её мужа. И это мой последний шанс… Всё так. А как бы я поступила, окажись на её месте? Не знаю. Но уж точно не пошла бы с угрозами к любовнице моего мужа… Очень скоро Роман меня, конечно, бросит. Но как она меня вычислила? А может, он сам проболтался? Может, я ему уже надоела? Если Роман меня бросит, я не хочу больше жить. 

Марина в этот день не могла дотянуть до конца рабочего дня. Она сказала начальнице, что заболела и отпросилась домой. Дома Марина долго плакала перед зеркалом, пристально изучая свои морщинки и складки, и ждала звонка от Романа. Сняла лифчик, осмотрела свою левую грудь. Розовый  шрам превратился в тонкую ниточку.

Его чудодейственные руки…  

В этот вечер Роман не позвонил, не позвонил он и на другой день, и на следующей неделе. 

Видно, всё обдумал, поговорил с женой, покаялся, они помирились, и он решил просто молча ретироваться. Без лишних слов, слёз, объяснений, просьб и упрёков… Так оно проще и вроде безболезненно. Для него! И как же я теперь? Без его рук, голоса, его тела… Влюблённая старая дура, греховодница! Поделом мне! А может, мне самой позвонить ему? Нет, стыдно… Я позвоню, а он скажет: всё кончено! Я вернулся к жене. Больше не звони. Лучше буду ждать...

Марина  затосковала.  Порча-не-порча…  Марина потеряла аппетит, перестала красить губы, волосы, носила на работу один и тот же свитер, в общем, поставила на себе крест, почти... Какая-то искорка вернуть своё счастье всё же в ней тлела, не желала гаснуть. Чтобы раздуть эту искорку, надо было действовать, и она позвонила Нине.

Кому же ещё? 

Нина по Марининому голосу поняла, что с психикой подруги снова происходит   надлом.  Приехала, внося в Маринину квартиру весенние веяния и запахи первоцвета. 

– Ну ушёл твой Роман. Раньше или позже ведь это должно было случиться. И лучше даже раньше, пока ты ещё не совсем старуха и можешь найти ему замену.

– О чем ты говоришь? Какую замену? Мне никто другой не нужен. Я его действительно люблю. Так уж получилось. Пойми, пожалуйста!

– Ты, Маринка как всегда драматизируешь ситуацию. Незаменимых людей нет, тем более, любовников. У тебя душно, воздух спёртый. Можно я окно открою? Весна на дворе…

– Весна? А я и не заметила. Мне так холодно! Но ты, конечно, открой окно, – Марина зябко куталась в плед.

– И открою. У тебя дома как в замурованном склепе… Пройдёт время, и забудешь ты своего ненаглядного Ромочку. Найдёшь себе кого-нибудь постарше, посолиднее, вдовца… Может, замуж ещё раз выйдешь. Вышибешь клин клином. Вот прямо сейчас мы выйдем с тобой в Интернет, зарегистрируем тебя в подходящей социальной сети и…

–  Делай, что хочешь. – Марина махнула рукой, отдалась на волю Нининой фантазии. 

Пусть себе Нинуля суетится. Ей, Марине, теперь всё равно, найдёт она кого-нибудь или нет. И если найдёт, то будет ли этот новый «Он» старше, моложе, красив, умён или так себе какой-нибудь средне-завалящий кадр. Всё эти детали теперь не имеют никакого значения. Роман больше не придёт! Кончилась моя экстрасенсорика любви. И этим всё сказано.

Нина была упорна и целенаправлена, как танк. Она проветрила комнату, искусно навела на внешности Марины полный марафет, отыскала ей в И-нете достойного френда и вовлекла подругу в переписку с ним. 

Пенфренд Аркадий оказался кадром подходящим во всех отношениях: чуть старше Марины, приятной внешности, грамотен в английском и русском языках, говорил, что не обременён женой. 

Говорил… Поверим. 

Относительная близость проживания тоже играла немаловажную роль. Они встретились несколько раз на нейтральной территории в кафе, сходили на мюзикл, съездили в ботанический сад. Гуляли по аллеям, говорили… Понравились друг другу, и Марина уже почти вынуждена была признать справедливость Нининых слов, что незаменимых любовников нет и один клин благополучно вышиб другой. Но когда Аркадий пригласил её к себе на квартиру познакомиться поближе…, в самый «ответственный» момент Марина неожиданно вспомнила руки и голос Романа, решительно сказала «нет!», оттолкнула френда и без всяких объяснений уехала домой. Тот ничего не понял, только руками развёл…

Поворачивая ключ в дверном замке, Марина почувствовала вибрацию мобильника в кармане пальто и услышала знакомую мелодию звонка. Машинально посмотрела на часы. Было десять вечера…