Фильм Андрея Смирнова, как кажется, неприемлем для сегодняшней официальной России - мракобесной, ведущей самоубийственную захватническую войну, обеляющей преступления Сталина...

Делался он на спонсорские деньги и вышел не в обычный прокат, а в «онлайн-прокат», так что мы с вами легко можем посмотреть его в интернете. Спасибо, Андрей Сергеевич, за подарок! Хотела написать, что подарок «горький», но нет, у картины хорошее «послевкусие», она оставляет надежду, при всей горечи, накопившейся в душах героев, при всех выпавших на их долю и долю их близких испытаниях.

Но в жизни есть снег и заснеженный парк (запомнилось, что все «пленэрные» сцены картины сняты в снежную зимнюю пору, и как же это порой красиво!), есть пирожок, съеденный на улице, а еще мороженое «пломбир» в стаканчике (почему-то мы не боялись его есть в самый лютый мороз, да и «мороженщицы» от мороза не прятались), наконец, есть молодость и любовь – и, если они с тобой, тебе ничего не страшно и это дает тебе силы жить дальше.

film.jpg

Признаюсь, название фильма поставило меня в тупик. Еще не видя картины, решила, что в ней будет дан некий пример, образец жизни наших «предков», не пощадивших себя за нас, сегодняшних.

Ну да, что-то от такой трактовки в фильме можно найти. Но... И люди показаны разные – те, кто сажает и терзает, ссылает и выгоняет с работы, и те, кого сажают и терзают, ссылают и выгоняют с работы. Если применить эти слова ко вторым, мученикам и правдолюбцам, тогда все вроде встанет на свои места. Но, приглядевшись, увидим, что и среди притесняемых, живущих в советских коммуналках работягах, есть люди довольно мерзкие, ненавидящие интеллигентов, «жидов», завидующие лишней рыбешке на столе у соседей...

Но вот, посмотрев картину, - а она показалась мне замечательной, лучшей из того, что в последнее время я видела, и лучшей из последних картин Андрея Смирнова, нашла у одного из персонажей повторяющийся застольный тост «За нас с вами, за х-р с ними». А это как понимать? «Они» – это опять те – верхние, бездушные и бессовестные, «оккупирующие страну» как чужеземная армия ? Но тост произносит не самый безгрешный персонаж, покинувший жену с сыном, как раз тогда, когда за ее отцом - профессором философии - пришли гэбисты.

Когнитивный диссонанс.

 Но, знаете, я его преодолела.

 Решила так: кто для меня, для меня лично, эти «мы»? К кому я себя причисляю и, смею думать, к кому причисляет себя любимый мною режиссер? Кто это? Не та ли бесчисленная цепочка безыменных - замученных и стертых в пыль соотечественников, начало которой теряется в веках, но, начиная с Нового времени, обретает имена. Радищев, Пушкин, Кюхельбекер, Александр Одоевский, Рылеев, Бестужев, Лермонтов, Белинский, Чернышевский... Цвет нации, ее соль. Все те, кого Герцен включил в бесконечный «мартиролог» русской литературы.[1].. Понятно, что это не только причастные к «литературе», но философы и естествоиспытатели, врачи и учителя – одним словом, передовая русская интеллигенция, те, в ком жива душа, отзывающаяся на несправедливость, и присутствует не только талант, но и совесть.

Из этой-то когорты и главные герои фильма - профессор Петкевич, прошедший через советский лагерь, преподающий в университете философию[2] (Андрей Смоляков), его дочь Ариадна, проще Дина, редактор в издательстве (Юлия Снигирь), их соседи по коммуналке – врачи, доктор Дорфман (Леонид Ярмольник) и его жена (Галина Тюнина), подружка и коллега Дины Зина Лурье (Ксения Рапопорт), ученик профессора Олег Рутковский (Иван Добронравов). Время действия картины – пограничье между 1952 и 1953 годом, период, когда полным ходом шло «дело врачей» и ползли упорные слухи, что «для евреев» строят специальные лагеря в Сибири и на Дальнем Востоке. Место действия – московская коммунальная квартира. Нужно сказать, что точно в такой я не жила, в 1960-х нашими соседями была всего одна семья заводского слесаря, тихого алкоголика Миши, но в подобной многоквартирной коммуналке на Мещанской мне «посчастливилось» побывать в гостях. По ощущению – похоже.

Через всю картину проходит судьба Ариадны Петкевич, дочери профессора, редактора в Госиздате и жены члена партии, потерявшей и мужа, и работу после ареста отца и хлебнувшей по полной в очередях к московским тюрьмам, распродающей «ценные вещи» вместе с матерью и ищущей любого способа заработать, чтобы прокормить мать и сына-подростка... Эта судьба была бы полностью искалечена, если бы не неожиданный поворот, случившийся в ее жизни. И случился он... в очереди к тюремному окошку, о чем я еще расскажу.

11-015.jpeg

Написала «главные герои» - и подумала, что картина так построена (сценарист Андрей Смирнов), что не сразу вычленяешь, кто здесь главный, а кто не главный. Она состоит из отдельных сцен – эпизодов, из которых и соткано широкое полотно тогдашней жизни, точнее, тогдашнего существования.

И где-то в начале картины русская деревня - Василий (Дмитрий Куличков), бывший солдат на ВОВ, ныне механизатор в колхозе, прошедший все круги ада из-за пребывания в немецком плену. Вот и сейчас, когда жизнь вроде чуть устоялась, его снова увольняют за плен.[3] Бешеная пляска пьяного Василия под лихую утесовскую «На Берлин», в которую он вовлекает жену, – сцена потрясающая! В самый неподходящий момент в комнату вбегает дочка – за деньгами на билет - в клубе показывают «Учителя танцев». В ходе фильма мы снова увидим Василия уже в городе, его возьмет к себе на Метрострой муж Дины – возьмет беспаспортного колхозника, но умеющего работать с механикой и так же, как и он, воевавшего на Курской дуге.

 Не исчезнет из картины и жена Василия, ставшая в городе продавщицей мороженого. Так в ткань фильма к тем нитям, что тянутся от основы, вплетаются новые и живая плоть картины заполняется судьбами знакомых героев.

 Люблю рифмы, по-видимому, их любит и Андрей Смирнов. «Учителя танцев», картину выпущенную аккурат в 1952 году, будут смотреть по телевизору все обитатели коммуналки, собравшись в комнате доктора Дорфмана.

А вот подряд три рифмы: три очереди – чисто советское явление. Первая - за мукой, вторая за елками и третья, которая потом повторяется еще несколько раз, - в тюрьму, с передачей для арестованного близкого. Жутко смотреть на все три, жутко вспоминать, как еще в 60-х химическим карандашом на руке отмечали твой номер, как стояли в мороз, переминаясь с ноги на ногу, как устраивали переклички. И это были обычные «мирные» очереди за продуктами, сколько помню, за яйцами, а уж как жутко стоять в очереди с передачей в тюрьму, читайте у Анны Ахматовой в ее незабываемом «Реквиеме» или смотрите у Андрея Смирнова. Страшная очередь из несчастных замордованных, замученных жизнью женщин...

К этой последней очереди мы еще вернемся.

Сейчас о теме войны, к которой автор фильма обращается постоянно. Вот одна из пронзительных сцен. Дина приходит к своему однокласснику, чудом выжившему на войне, потерявшему там ноги. Он чудо-мастер, способный оживить одряхлевшее радио и даже настроить его на «Голос Америки», но находит она его во дворе на лавке, засыпанного снегом, вдрызг пьяного, потерявшего человеческий облик... Оба вспоминают, что из 14 «пацанов» их класса вернулось двое.. Да и в каком виде они вернулись?! Тот безногий инвалид, что перед нами, не нужен ни государству, ни обществу, ни себе самому. «Использованный материал». И что же? Ничего не изменилось с тех пор. Люди, в представлении власти, - мясо, их легко можно бросать в топку войны по усмотрению «начальства».

В картине звучит горькая статистика: в войну за «одного немца клали четырех или пятерых своих». Это о цене человеческой жизни в СОВЕТАХ. И опять повторю, не только в годы ВОВ.

Еще одна тема, громко звучащая в фильме, - еврейская. Если не ошибаюсь, Андрей Смирнов впервые касается этой жгучей темы – и сразу высказывается в полный голос.

 Доктор Дорфман и его супруга в исполнении Леонида Ярмольника и Галины Тюниной - из тех еврейских врачей, которым нельзя не доверять и которые в свой час могут понадобиться любому из жителей коммуналки. Всегда придут на помощь, посоветуют, посочувствуют, денег с соседей не возьмут. И все равно: раз евреи - значит, «жидовская морда». На трамвае висит издевательский призыв: «Русский, бери хворостину, гони жида в Палестину». Зина Лурье говорит Ариадне, что «евреи в России – как негры в Америке», иначе – люди,сильно отличающиеся от «коренного населения» и потому униженные, ущемленные в правах, к тому же они «враги советского строя, науськанные Джойнтом и международным империализмом...». Примерно так писали в разгар «дела врачей» в газете «Правда», и передовицы из этой «правдивой» газеты вслух читались на коммунальных кухнях.

Дорфман и Петкевич – два «настоящих» русских интеллигента, один – еврей, другой – с польской кровью, его предки еще при «царе» за участие в Польском восстании 1863 года были сосланы в Иркутск, там он и родился[4]. Обе семьи Дорфманов и Петкевичей сильно выделяются из окружающей среды – интеллигентностью, не зацикленностью на быте, оба служат своему призванию – один врача, другой мыслителя. Петр Казимирович в свободное время пишет философское исследование о немецком философе Гуссерле (который, как поясняет он аспиранту, все же не немец, а еврей). Профессор прекрасно понимает, что его труд никогда не будет напечатан в советской стране, но упорно работает над рукописью...

Именно с Петкевичем Дорфман делится слухом о грядущей депортации евреев. Они оба под ударом, оба - «особенные». И, естественно, их ожидает арест. Сначала забирают Дорфмана, затем – прямо с Новогоднего застолья (почерк гэбешников с тех пор не изменился!) - Петкевича.

 Умница профессор точно и жестко сформулировал, какие три вещи не выносит режим (не только сталинский, но и сегодняшний, близкий к фашистскому). Чужой ум, красоту и талант. Как тут не вспомнить пушкинское «черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!»

 Итак - ум, талант и красота. Дочь Петкевича Ариадна очень красива, красива какой-то неславянской красотой, еще раз скажу, что, по мне, в ней воплотился вековечный тип еврейской женщины. И недаром две подруги – она и Зинка Лурье - в исполнении Ксении Рапопорт так похожи. Об ее красоте говорит прибившийся к профессору чистый душой аспирант Рутковский, офицер-гэбешник, увидев ее в очереди с передачей для отца, испытывает настоящий шок. Другими словами, если использовать цвейговское обозначение, - с ним случается «амок», в бунинском варианте – «солнечный удар». Вот с этой Ариадной – Диной и связано то, что фильм не оставляет гнетущего впечатления. В конце картины возникает неожиданная, но такая нужная всем героям картины и нам, зрителям, тема любви. «Выжить в этой жуткой стране можно только любовью», - эти слова Ариадны Петкевич можно сделать эпиграфом к фильму. Любовь зарождается между двумя совсем разными людьми. Молодой офицер с гэбешными погонами, русский Иван, казалось бы, несказанно далекий от рафинированной филологини... И однако.

 Выясняется, что Иван воевал, что семья его из Тамбова (родное для Андрея Смирнова название[5]), что будучи раскулаченными и сосланными в Архангельск, все его близкие умерли от голода. К тому же режиссеру удалось найти замечательный типаж (Александр Кузнецов) – светлого, голубоглазого, ладного русского парня, легко перепрыгивающего через парапет парковой ограды, человека, сраженного любовью и предлагающего Ариадне замужество в самом начале их знакомства.

Нет, при всем мраке той жизни, что изображена в фильме, в ней есть просветы: наступивший 1953 год приносит смерть тирана и, хотя освобождение врачей не показано, мы знаем, что оно последует сразу за смертью Сталина. Есть на Руси добрые и порядочные люди, не порвется серебряный шнур, не затухнет свеча - аспирант Рутковский, оказавшийся на праздновании Нового года в доме профессора, во время обыска спасает его рукопись, выдав ее за свою. Значит, рукопись ученого, хоть и не законченная, будет жить и наверняка дождется своего издания... Ну и конечно, любовь... Она даст героям силы жить дальше... А нам, зрителям, такой конец дарит надежду... И знаете, нет у меня сомнений, что «тяжелый» фильм Андрея Смирнова продиктован его глубинной любовью к нашей несчастной родине и верой в ее будущее...

[5] Андрей Смирнов снял фильм о «тамбовском восстании» - «Жила была одна баба».