Барак № 6. Не документальная история

 Моему папе

Было лето тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Курт Янис сидел на травянистом склоне над горной рекой и курил трубку, лениво потягивая пиво из бутылки. Начало июня в этой части немецкой Силезии выдалось необычайно жарким. Во всём чувствовалась лень: лениво шевелилась трава, лениво ползли белые облака по светло-голубому небу, кроны деревьев лениво поскрипывали ветвями и шуршали листвой. Птицы попрятались от зноя, дожидаясь заката солнца. Ополостнув лицо и шею тепловатой водой из нагревшейся от жары фляжки, что принесло небольшое облегчение, Курт привалился спиной к дереву и, сдвинув тирольку с пёрышком на нос, задремал...

 ...Он любил приходить сюда отдохнуть. Услышав гром взрыва в каменоломне, расположенной в двух километрах отсюда, он посмотрел на часы, легко встал, отряхнул форму и зашагал в сторону трудогого лагеря для подростков от десяти до шестнадцати лет. Назывался этот строго секретный объект «Юность», а девиз над воротами гласил «ВЫЖИВАЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ». Майор СС Янис был комендантом этого лагеря, персонал которого состоял из двух взводов охраны и эсэсовок, рангом не ниже ефрейтора. 

 Территория лагеря, раскинувшаяся в горах над быстрой горной рекой и окружённая двойным забором из колючей проволоки под током, представляла собой пятиугольник с вышкой наблюдения на каждом углу и воротами с южной и северной стороны. В этом адском пятиугольнике находились десять бараков для заключённых, на пятьдесят человек каждый, отдельно стоявшая кухня и двухэтажное здание комендатуры, с кабинетом Яниса и канцелярией на втором этаже, медицинской частью на первом и подвалом, где проводились какие-то эксперименты. Оттуда, из этого подвала, исходил запах химикатов, а по ночам доносились сдавленные крики заключённых. Дети, выбранные для экспериментов, никогда не возвращались обратно в бараки. Этих ребят живыми больше никто никогда не видел. За забором, недалеко от южных ворот, выстроились в ряд пять деревянных коттеджей для обслуживающего персонала, казарма охраны и дом, где проживал комендант.

 Распорядок дня был расписан по минутам. Подъём в четыре тридцать, завтрак в пять нолье ноль, работа в каменоломне с шести тридцати до девятнадцати тридцати, обед в двадцать ноль ноль, отбой в двадцать один тридцать. Выходной день в каждое второе воскресенье месяца. Перекличка четыре раза в день. В этом лагере никого не травили в газовых камерах и не сжигали в крематории. Ни того ни другого в лагере не было. Тела умерших от истощения, погибших в каменоломне и расстрелянных, заключенные сами укладывали на телеги и, прокатив этот страшный транспорт между рядов колючей проволоки к северным воротам, сбрасывали

 в находившуюся за забором трёхметровой глубины траншею размером шестьсот на шестьсот метров. Останки заливали гашёной известью, а через два дня насыпали очень толстый слой земли и сверху высаживали кустарник. С высоты птичьего полёта это место выглядело как зона озеленения. Единственная дорога из утрамбованной щебёнки, вилявшая в горной расщелине, подходила к воротам лагеря с юга.

 Ни карцера, ни телесных наказаний здесь не существовало, правда, охранники раз - другой могли ударить подростка плетью, но дети принимали это как поощрение. Любое нарушение дисциплины или порядка каралось расстрелом во время вечерней переклички. Приводил в исполнение эту меру наказания только один офицер – Курт Янис. Нарушитель вставал на колени лицом к заключённым, и комендант убивал ребёнка выстрелом в затылок из своего Люгера.

 Лагерь этот был создан по личной директиве рейхсфюрера СС Гиммлера с одной единственной целью – вычислить процент выживания мальчиков, занятых на тяжёлых работах в каменоломнях. Существовало ещё одно важное правило, о котором мальчики не знали, – дети, достигшие шестнадцатилетнего возраста не освобождались от заключения, а их должны были перевести в обычный трудовой лагерь. Концлагерь «Юность» существовал уже целый год, но никто из ребят не доживал до шестнадцати лет. Состав заключённых был интернациональным, среди них даже были евреи и цыгане.

 В бараке № 6, стоявшем примерно в середине шеренги деревянных строений, на десятое июня тысяча девятьсот сорок третьего года проживали тридцать три подростка. Пополнение прибывало в конце каждого месяца, а обед доставлялся в барак из расчёта на пятьдесят душ так, что почти три недели до конца июня подростки будут получать лишнюю пайку. Пища - это сила, которую мальчики теряли с каждым днём всё больше и больше. Население шестого барака почти целиком состояло из украинцев и поляков, было ещё два чеха, три румына и один еврей. Звали этого мальчика Эмиль, и было ему тринадцать лет. Жил он в этом бараке с января сорок второго года.

За первый год население Конуры № 6, как его с первого дня прозвали ребята, поменялось полностью, остался в живых только тщедушный маленький Миля. У Рыжика, так его звали ребята за цвет волос, бровей и веснушек, густо усыпавших лицо, были удивительные серые глаза, взгляд которых не выдерживал никто. Милька часто подолгу глядел в небо и что-то тихо шептал, как-будто разговаривал с кем-то там, высоко за облаками. Ребята слышали, как одна надзирательница говорила другой, показывая пальцем на Эмиля, что у него на глазах убили всю семью – мать, отца и трёх сестёр.

 Обитатели барака № 6 не переставали удивляться, каким образом этот маленький, худой, даже по лагерным меркам, мальчик, работавший наравне со всеми, всё ещё был жив. Когда его спрашивали, откуда он берёт силы, он поднимал глаза к небу и отвечал: «Оттуда». Ребята только посмеивались – все они давно потеряли веру в Б-га.

 Самым близким, по воле судьбы, стал для Мильки поляк Вацек. Был этот паренёк на голову выше всех подростков и, конечно же, сильнее всех, за что комендант лагеря назначил его старостой барака. Он командовал пацанами и наказывал их за мелкие нарушения. Делал он это обычно ударом по зубам, но бил совсем не сильно. Эмиля он называл жидёнышем и регулярно пользовался кулаком как орудием воспитания еврея.

Однажды, работая в каменоломне, Вацек допустил смертельную ошибку, – таская камни, он, оступившись, подвернул ногу и присел минут на пять переждать, покуда не пройдёт сильная боль. Заметив это, надзирательница приказала ему немедленно продолжить работу, подкрепив свой приказ ударом кнута. Мальчик поднялся и, превозмогая боль, вернулся, чтобы таскать камни. По возвращении в лагерь, Толстая Эльза, так прозвали эту стерву мальчики, доложила коменданту о происшествии. На вечерней перекличке майор Янис, как обычно, обходил шеренгу заключённых, построенную перед бараками. Ребята из шестого слышали, как комендант два раза использовал свой Люгер - у первого барака и ещё один выстрел раздался у барака № 4. У строения номер пять пистолет оставался в кобуре.

 Майор медленно подошёл к бараку № 6 и остановился перед строем. Поковыряв носком сапога землю, он вызвал из строя Вацека. Внимательно посмотрел на него и приказал встать на колени лицом к заключённым. Мальчик исполнил приказ и, опустившись на колени, бросил взгляд на Милю, стоявшего прямо напротив коменданта, как бы прощаясь с ним. Рыжик поднял глаза к вечернему, усыпанному звёздами небу, а потом перевёл взгляд на Яниса и стал пристально смотреть в глаза эсэсовца. Наступила тишина. Даже ветер поутих, как бы спрятавшись за густыми кустами, что росли за территорией лагеря вдоль колючей проволоки.

Глаза всех стоявших на плацу уставились на руку коменданта, в которой он сжимал чёрный Люгер, направленный на затылок паренька. Сам же майор не мог понять, что с ним происходит. Вместо того, чтобы нажать курок и проследовать к другому бараку, он стоял как окаменевший и не мог пошевелиться. Взгляд огромных глаз мальчика, стоявшего напротив эссесовца, сковал его волю и мозг. Это продолжалось не более минуты, но Янису показалось, что прошла вечность. Он неожиданно приказал Вацеку встать в строй, а старостам развести заключённых по баракам. Ребята молча разошлись. Когда принесли обед, к еде в бараке № 6 никто не притронулся.

 Миля лежал на верхних нарах и, не мигая, смотрел в потолок. Вацек подошёл к мальчику, лежавшему под местом Рыжика, и попросил его поменяться с ним местами. Разложил свою постель под Милькиным местом, лёг на бок и затих. С того дня никто не слышал от Вацека слово «жидёныш».

 Прошёл год. Дети продолжали умирать от обвалов камней в каменоломне и от истощения, но пистолет эсэсовца молчал. Майор Янис замкнулся в себе, перестал с кем-либо общаться, если того не требовала служба, а по вечерам, вместо любимых им произведений Вагнера, из окон его спальни доносилась музыка Баха и Генделя. Ребята из барака № 6 не задавали вопросов, когда видели, как Рыжик после отбоя подходил к окну и долго смотрел то на звёзды, то на дом коменданта лагеря. Всем было ясно, что какая-то невидимая нить связывала мальчика с небом, но задавать ему вопросы никто не решался.

 В один промозглый ноябрьский день тысяча девятьсот сорок четвёртого года Эмиль неожиданно сказал Вацеку, что в ближайшую субботу он уйдёт из лагеря, и предложил пареньку идти с ним. Вацек спросил у Рыжика, как он собирается бежать из зоны и куда, на что Миля ответил: «Ты мне только скажи: ты идёшь со мной или нет, а об остальном не беспокойся». Сам не зная почему, Вацек в ответ кивнул головой. В субботу, в десять часов вечера, когда лагерь затих, Эмиль тихо сказал Вацеку: «Пошли». Надев арестанские куртки и полосатые шапочки, напоминавшие ярмолки, они выскользнули из барака и направились к южным воротам. Плац был пуст - только четыре человека охраны и наряд часовых на вышках с прожекторами, лучи которых гуляли по всей территории лагеря. Миля подошёл к охраннику и приказал открыть ворота. Охранник подчинился и распахнул зловещие створки. Беглецы вышли за ограду, а стража, закрыв ворота, продолжала наблюдать за территорией лагеря. Вацек не мог прийти в себя от изумления. Рыжик оглянулся на ворота, и беглецы уверенно направились к дому коменданта. 

 Входная дверь была не заперта и, открыв её, мальчики вошли в прихожую. Со второго этажа слышалась музыка – это был Брандебургский концерт Баха. Со словами: «Подожди меня здесь» - Эмиль поднялся по лестнице и исчез в полутьме. Страх и любопытство заставили Вацека последовать за Рыжиком, но вдруг он остановился, затаившись за не полностью прикрытой дверью, наблюдая за тем, что происходит в спальне. Миля стоял в середине комнаты и пристально смотрел в глаза коменданта, а тот, сидя в кресле с бокалом вина в руке, как завороженный, периодически кивал головой в знак согласия, не в силах оторвать взгляд от огромных глаз мальчика. Всё это продолжалось не более пяти минут, затем паренёк подошёл к майору и, взяв с ночного столика пистолет, что-то прошептал ему на ухо. Яцек услышал только обрывок фразы: «...придёт время, и ты заплатишь за всё». Покинув дом коменданта, ребята зашагали по дороге на юг...

 ...Очнулся Курт Янис от чувства, что кто-то пристально на него смотрит. Он встал, обернулся и увидел мужчину среднего роста с лысеющей головой и седеющими висками. На вид ему было лет тридцать - тридцать пять. Курт вгляделся в лицо незнакомца, чувствуя, что где-то его видел. Но где? А человек медленно подошёл к Курту, пожевал губами и спросил: «Ты помнишь, что я сказал тебе в ту ноябрьскую ночь сорок четвёртого? Если нет, я напомню. А сказал я тебе, что война скоро кончится и, если ты останешься жив, в чём я почти уверен, ты заплатишь за всё!» Эмиль осмотрелся вокруг, подумал о чём-то и продолжил: «Вот что ещё я хочу тебе сказать. Там, в лагере, я был Ангелом Жизни, спасая всех, кого только мог, а сейчас - я Ангел Смерти. Семь долгих лет я потратил на то, чтобы найти тебя. Исколесил всю Европу и, узнав, что ты поменял имя и работаешь школьным учителем химии, в конце концов нашёл тебя здесь, чего меньше всего ожидал».

Снова пожевав губами, Рыжик достал из кармана чёрный Люгер: «Помнишь эту вещицу? Можешь быть спокоен, я позаботился о твоём пистолете, он работает безотказно, так же, как двадцать лет назад. Я проверил на Толстой Эльзе». По спине коменданта струился холодный пот. «Ну, а теперь, - сказал Миля, удивительно спокойным тоном, – пойдём к реке». Как и в тот вечер осенью сорок четвёртого Курта как будто парализовало, какие-то неведомые силы сковали его тело. Бывший кадровый офицер, он собрал всю свою волю для рукопашной схватки...

Он увидел глаза этого человека - и его обдало холодом: в них был лёд. «Ты заплатишь за всё!» - стучало в мозгу. Выполняя приказ, он безвольно побрёл к обрыву. Бурный поток нёс свои воды метрах в десяти под ними. Эмиль приказал окаменевшему, как тогда на плацу, эсэсовцу встать на колени лицом к воде. Янис исполнил приказ. Обильные слёзы текли по щекам, выбритым до синевы. Чуда он не ожидал... Из-за шума воды выстрела никто не услышал. Тело Курта рухнуло в воду и быстро исчезло между валунов. За Янисом в воду последовал и чёрный Люгер.

 Эмиль пошёл в сторону небольшой рощицы, расположенной в двух километрах от реки. Он остановился на опушке у мемориальной доски с надписью «ЗДЕСЬ С ЯНВАРЯ 1942 ГОДА ПО ДЕКАБРЬ 1944 ГОДА БЫЛ РАСПОЛОЖЕН ДЕТСКИЙ КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ СМЕРТИ «ЮНОСТЬ»... На постаменте лежали свежие цветы. Присев на стоявшую рядом скамейку, он долго смотрел на то место, где когда-то была братская могила, а теперь бушевало море красных маков... Потом тяжело поднялся со скамьи, воздел руки со сжатыми кулаками к Небу и, устремив взгляд огромных серых глаз к облакам, что-то прошептал...

 Никто его не услышал.