Непознаваемое. Маленькая повесть

Это короткая повесть - притча о жителях ереванского двора Табачников, по улице Теряна 83, приправленная своеобразной городской магией, ностальгией и грустным юмором. 

Пролог

Мы жили в доме табачников на Теряна, 83, на пересечении Теряна и Московской, напротив озера. Как-то, лет в восемь, я подрался, и меня избили. В то время я верил в сказки, дома была масса детских книг на всякие волшебные темы, и, весь в синяках и фингалах после драки, я мечтал о том, что случится волшебство, и мои обидчики понесут справедливое наказание. Потому как драку спровоцировал не я, у меня просто хотели отнять мою коллекцию марок, и отняли. Помню, я даже смастерил волшебную палочку из ветки и несколько дней вовсю махал ею, мечтая сразить обидчиков наповал и вернуть несколько марок, среди которых только одна, французская почтовая, начала 20 века, представляла хоть какую-то ценность.

Но, увы, то ли волшебная палочка была не из того дерева, то ли я махал не так, но не случилось ровно ничего. Двое дворовых пацанов старше меня года на два, чувствовали себя вполне уверенно и, при встречах, нахально ухмылялись мне в лицо. Мать, конечно, ничего не знала, потому как вмешивать женщин в дворовые разборки – последнее дело, потеряешь уважение всего двора.

Отец откуда-то узнал и какое-то время просто наблюдал за моими гамлетовскими переживаниями, не вмешиваясь. Был он человеком добрым, с изумительным чувством юмора, большим женолюбом, три раза женатым и с массой любовниц в промежутках между браками, но много пил. Мне кажется, изнутри его подтачивала какая-то тоска, и через семь лет, когда мне исполнилось пятнадцать, он умер от инфаркта. Так вот, понаблюдав за мной некоторое время и осознав, что я катастрофически быстро теряю веру в человечество, а заодно и в волшебство, он взял меня за руку, отвел в спортивный клуб МВД, где у него был знакомый тренер по самбо, и записал меня в секцию.

Знакомых у него было полгорода, потому как он работал в газете, был известным журналистом, и вообще общительным человеком, в отличие от меня. А когда мы вышли, он сказал, что волшебство есть, но оно внутри нас, а не снаружи, и если повезет и если много учиться, можно стать настоящим волшебником. Ну и самбо не помешает, потому как нужно уметь защищать себя. Самбистом я так и не стал, но слова отца запомнились. И всю последующую жизнь с переменным успехом я пытался найти в себе волшебника. И заодно понять, есть ли волшебство вокруг, или все это выдумки людей, до сих пор так и не разобравшихся, как возник мир и по каким законам он живет. Думаю, теперь я могу ответить на этот вопрос положительно. Волшебство все же есть. Точнее, есть некая магия, некий смысл, скрытый от нас. 

Если как-нибудь, желательно в уединении и на природе, чтоб никто не мельтешил рядом и не раздражал, вы попытаетесь проанализировать свою жизнь, то обнаружите, что в жизни с вами непременно случалось нечто, что никак не укладывается в рамки обычной логики. Просто в суете дней вы об этом забыли. Это может быть сон, который исполнился ровно так, как вы его видели, или ощущение того, что рядом кто-то был, хотя вы были одни, или некое прозрение, ключ к решению сложной ситуации, которая вас изматывала, будто подсказанное кем-то именно тогда, когда вы в этом нуждались, или же вы встретили человека и, еще не обменявшись ни словом, сразу осознали, что она или он сыграют какую-то роль в вашей жизни.

Это может быть не единичное событие, а череда событий за определенный отрезок вашей жизни. Скажем, последние семь лет моей жизни были очень трудными. Один за другим рушились творческие планы, мать заболела деменцией, и характер резко изменился к худшему, работы не было, денег – тоже, приходилось в основном переводить всякую нотариальную и юридическую муру, чтоб жить.

Я утешался тем, что у всех в жизни бывает такая полоса, и даже Одиссея олимпийские боги испытывали, как могли. Собственно, это я к тому, что как отдельно взятое событие, будь то сон, прозрение или встреча, так и череда событий, позитивных или негативных, происходящих независимо от вашей воли, желания и ожиданий, но меняющих вас и делающих мудрее, – это и есть волшебство. Повторюсь - когда козел в сказке разговаривает по-человечески – это не волшебство. Это просто метафора, литературный прием. То же самое и с волшебными лампами, палочками, плащами, коврами-самолетами, принцессами-жабами, принцами-драконами, великанами, гномами, эльфами, джиннами и всем прочим.

Настоящее волшебство - это понимание того, что есть много такого, что и не снилось мудрейшим из мудрейших, и существуют некие силы, которые так или иначе, тем или другим способом вмешиваются в нашу жизнь. Сказки, мифы и легенды разных народов как раз об этом. Ну и еще жанр литературы, который называется магическим реализмом. Хотя понять и описать, как все это работает, – очень сложно. Боюсь, что это непознаваемая область и можно лишь строить догадки. Но все же я решил попытаться, взяв за основу и обобщив все то, чему лично я был свидетелем и что испытал сам за прошедшие годы. 

Глава 1

Странный старик

Обыденность, как правило, скучна и однообразна. И только изредка случается нечто, что позволяет на мгновение выйти из матрицы, в которую мы загнаны, и взглянуть на жизнь как бы со стороны. Нечто такое случилось со мной через семь лет после того, как меня избили в драке, и я научился защищаться. Мне только что исполнилось пятнадцать. На дворе стоял жаркий июль, оба дворовых бассейна были забиты малышней. Мы, пацаны постарше, терпеливо ждали, пока мамы заберут своих чад, чтоб немного охладится самим, а пока курили в прохладе, под сводами далана.

Помню как сейчас- курили мы Арин-Берд. Его легче было достать, чем Ахтамар с черным фильтром. И тут в далан вошел странный тип. Это был древний старик, лет, наверно, восьмидесяти или больше, с длинной седой бородой и острыми глазами-бусинками, одетый неряшливо и грязно. Он был похож на дервиша из сборника персидских сказок, который когда-то подарил мне дед. За плечами у него болтались два мешка - один полный, другой полупустой. «Hin shor, hin koshik»,- неожиданно звонким и ясным голосом пропел он, мельком взглянув на нас. В то время по дворам часто ходили такие бомжеватые, часто карикатурные персонажи и обменивали у жителей старую одежду и обувь на горсть неочищенных орехов из мешка за спиной. Что они потом делали с этой одеждой и обувью, для меня так и осталось загадкой, но орехи, как правило, оказывались гниловатыми.

 «Эй, дед, вали отсюда со своим старьем и орехами, тут живут приличные люди», -лениво посоветовал ему Толстый Ашот, стрельнув в старика дымящимся окурком. Окурок упал к его ногам. Старик остановился и обвел нас внимательным взглядом. В далане нас было шестеро - я, Толстый Ашот - сын крупного партийного чиновника, мажор, как сейчас их называют, Дав, то есть Давид, сын профессора университета, молчун и романтик с большими бычьими глазами, Длинный Нарек, отец которого уехал в Москву и там женился на русской, отчего в нем прорезался дар художника и он постоянно рисовал Москву в виде какого-то города грехов, Пто – сын зека и внук зека, абсолютно безбашенный и бесстрашный, в свои шестнадцать лет уже имевший несколько приводов в милицию и никогда не расстававшийся с финкой, и, наконец, Агуник, драчливая и своевольная, капризная и озорная, своевольная и насмешливая.

Что нас всех сплачивало? Любовь к Агуник и футболу, а у самой Агуник – любовь к жизни в целом и умение радоваться всему на свете. Мы играли в дворовой команде и выступали на городских соревнованиях дворовых команд, и Агуник всегда присутствовала на этих играх в качестве болельщицы и своим пронзительным криком перекрывала все многоголосие вражеских болельщиков. К тому же ее издевательские комментарии в адрес соперников, в частности, прыщей на их лицах, дряблых животов и неумения играть в настоящий футбол всегда вызывали хохот среди зрителей.

Но соперники остерегались ее трогать, потому как знали, что Пто, не задумываясь, пустит ради нее в ход финку, а Ашот заставит отца использовать все свои многочисленные связи, чтоб испортить смельчаку жизнь в будущем. Так что Агуник была уверена в своей неприкасаемости, но пользовалась этим в меру, потому как на самом деле была доброй и отзывчивой. Да, и еще она наотрез отказывалась целоваться и курить. Целоваться, потому как она еще не определилась, кого именно из дворовых пацанов любит, а курить, потому что из-за сигарет изо рта плохо пахло, а Агуник собиралась зацеловать свою будущую любовь так, чтоб он стал бы ее собственностью на всю жизнь. На нее старик поглядел последней, и внимательнее, чем на нас. Потом поправил мешки за спиной и обратился ко всем сразу. «Балам, хотите, я посмотрю линии на ваших ладонях и скажу каждому, что его ожидает?»,- спросил он со странным смешком.

Мы, все шестеро, замерли он неожиданности. Никто никогда не видел, чтоб мешочник смотрел людям ладони и предсказывал будущее. Обычно этим занимались боша, так называли в Ереване цыганок, но они всегда подходили к тем, у кого можно было выманить деньги, да и ереванцы, как правило, мало верили всяким гаданиям и встречали такого рода предложения насмешками. «Старик, ты что - цыган?»,-вкрадчиво поинтересовался Пто. У него была такая манера – разговаривать тихо, но очень внятно, так что люди сразу чувствовали опасность, исходящую от него. «Нет, я не цыган, сынок. Я ассириец. Но в линиях жизни разбираюсь не хуже них, думаю, даже лучше»,-спокойно объяснил старик.

Я не знаю, откуда в Ереване взялся старик-ассириец, хотя, вроде бы, тут есть небольшая их община. Была, по крайней мере. И тем более не могу сказать, почему он появился в нашем дворе именно в тот день. Но я знаю точно, что в жизни вообще много необъяснимого. К тому же голос его внушал странную уверенность, что он не врет и действительно разбирается в линиях на ладони. Мы переглянулись. Это было сродни новому приключению, а что может быть лучше нового приключения в пятнадцать лет, когда мир кажется таким манящим и интересным и не накопилась еще усталость от повторяемости дней и событий, которая появляется с возрастом? Как всегда, первой решилась Агуник, она была смелее любого из нас, и сунула старику свою худую руку, покрытую летними веснушками и мягким девичьим пушком. «Вот, дедушка, посмотри мою»,-серьезно предложила она, подойдя к нему вплотную.

Старик кивнул, но вместо правой взял ее левую руку, повернул ладонью вверх и всмотрелся в линии на ладони. Неопределенно пожевав губами, он молча отпустил ее руку. Мы все ждали, что он сейчас предречет ей счастливое замужество, много детей и смерть в сто лет в окружении внуков и правнуков, словом, что–то, что обычно говорили цыганки молоденьким девочкам, но старик молчал. Агуник явно занервничала. «Я что, завтра умру?» -с нервным смешком полюбопытствовала она. - «Нет, девочка, ты проживешь долго, но уйдешь полностью разочарованная жизнью. Мужчины, двое, которых ты полюбишь, разочаруют и предадут тебя, остальные будут просто пользоваться, а дочь бросит одну, больную и старую.

От твоей жизнерадостности не останется и следа. В этой жизни ты должна будешь пройти урок смирения»,-глухо пробормотал старик. Видимо, ему самому не понравилось то, что он увидел. Агуник вся напряглась и непроизвольно отпрянула. - «Ты говоришь глупости, старик…Я буду счастлива, все мальчишки меня любят»,-с вызовом произнесла она, и, ни на кого не глядя, побрела к выходу из далана. Ашот и Пто двинулись за ней. «А вы разве не хотите узнать, что вас ждет, парни?»,-негромко спросил старик им вслед. Оба застыли, обернулись. В них явно боролось любопытство и желание утешить Агуник. И любопытство победило. Сначала вернулся Ашот, следом – Пто. «Давай, бидза, смотри мою»,- грубо бросил Пто и ткнул в старика левой. Но старик отвел его левую, взял правую и внимательно оглядел ладонь. «Только не говори, что это я предам Агуник»,- зло предупредил Пто. - «Не предашь, потому что она никогда и не будет твоей. Ты погибнешь с честью, через пятнадцать лет, в войне, которая начнется к тому времени»,-тихо сказал старик. «Какая еще война, что ты несешь?»,-удивился Ашот. - «Ну, погибну так погибну… Хуй с ним»,-пожал плечами Пто, на которого слова старика не произвели ни малейшего впечатления.

Затем старик поочередно поглядел на ладони Толстого Ашота, Длинного Нарека и Дава. Последней он изучил мою ладонь. Ашоту он сказал, что тот достигнет власти и богатства, проживет долгую жизнь, но никогда не будет счастлив, потому что ни власть, ни богатство не принесут ему удовлетворения. Нареку предрек бедную жизнь художника, картины которого будут востребованы только через много лет после смерти. Но Нарек будет счастлив даже в невзгодах, потому как он художник по призванию и сумеет реализовать свой потенциал. Даву он сказал, что тот тоже погибнет через пятнадцать лет, в той же самой войне, что и Пто, но до этого успеет жениться и заиметь сына, который станет одним из самых известных ученых своей страны. А мне сказал, что я ироничный и отстраненный наблюдатель жизни, одиночка, у которого в жизни будет много трудностей, преград и недоброжелателей, два брака закончатся неудачей, но если я сумею все это преодолеть, то познаю суть вещей, и тогда, быть может, стану мудрецом, и третья половина жизни будет мирной и спокойной, в браке с любимой женщиной. 

Забегая вперед, скажу, что многое из того, что говорил в тот день странный старик, сбылось именно так, как он предсказывал. Но все же не все. Видимо, жизнь вносит свои коррективы в линии судьбы каждого человека, если даже представить, что они кем-то заранее прочерчены. К тому же точка еще не поставлена, впереди еще есть время. Дальше я попытаюсь рассказать подробнее о том, как сложилась жизнь каждого из нас шестерых, кто в тот день оказался в этом далане, а также о том, как сложились судьбы некоторых других, наиболее заметных жителей двора табачников по улице Теряна 83. Тут же только добавлю, что через месяц после той встречи, 22 августа, умер мой отец, о скорой смерти которого старик ничего не говорил. Для меня, пятнадцатилетнего, это стало первым серьезным ударом в жизни. 

Глава 2

Эксперимент 

 Шел 1986 год. Я был уже студентом третьего курса факультета философии и социологии Ереванского университета. Девять лет прошло с тех пор, как я впервые услышал от отца, что в жизни есть много таинственного, необъяснимого и, быть может, даже волшебного, а потом странный старик, похожий на дервиша, предсказал нам шестерым будущее. Все эти годы я старался соприкоснуться с этой стороной бытия, прочел много книжек по эзотерике, богословию, хиромантии, философии. Но все эти отвлеченные теории и рассуждения никак не удавалось примирить с действительностью. Очень многое оставалось все так же загадочным и непонятным. В тот зимний день я сбежал с лекций в кино, потому как последней была пара лекций – научный коммунизм и следом атеизм, а на излете советского времени уже мало кто верил в этот самый коммунизм, как и в то, что Бога нет. Впрочем, мало кто верил и в то, что он есть.

Большинству ереванцев того времени были одинаково безразличны и коммунизм, и Всевышний, почти все их время уходило на то, чтоб достать что-то, чего не было в магазинах, – чешский хрусталь, румынскую мебель, прибалтийскую электронику, московскую икру и т. д. Как это ни странно, это были удивительно циничные времена. По телевизору провозглашали одно, реальная жизнь была совершенно другой, и люди стремились в партию, потому что только партийный билет мог обеспечить карьеру и материальный достаток. Думаю, если бы лысый свинопас Хрущев не обещал бы советскому народу победу коммунизма уже к середине восьмидесятых, все было бы иначе. Цинизм всегда возникает там, где люди чувствуют фальшь. А фальшь всегда там, где провозглашаются нереальные цели, а затем нагромождается гора неубедительной лжи в оправдание того, что целей пока не удалось достичь.

Не помню, что за фильм я смотрел в тот день, но, когда после сеанса шел вниз по Абовяна, меня вдруг охватило странное ощущение. Тогда не было Северного проспекта, после перекрестка с улицей Пушкина был бетонный забор с висящими на нем рекламными плакатами будущих премьер в кинотеатре «Москва». И среди этих баннеров был один с рекламой какого-то фантастического фильма. Рисунок изображал хаос во Вселенной, и вдруг я буквально кожей ощутил, что этот хаос совсем скоро накроет всех нас. Погружение в состояние хаоса было настолько реальным, что на секунду я даже забыл, где нахожусь. И при этом где-то внутри появилась убежденность, что хаос придет надолго и что кто-то начал эксперимент, который изменит сегодняшний мир до неузнаваемости. Он станет другим. Не хорошим и не плохим, просто другим. Волна эта накатила и прошла, но ощущение реальности всего увиденного оставалось еще долго. Чтоб как-то избавится от него, я сел, за два дня написал первую в своей жизни пьесу и назвал ее по ассоциации с привидевшимся – «Эксперимент».

По сюжету мир оказывается в хаосе, потому как некие могущественные силы проводят над людьми эксперимент на выживание. Я просто изложил в виде сюжета то, что мне привиделось в тот январский день на улице Абовяна, отпечатал на машинке один экземпляр и сунул ее в чулан, потому как не был уверен в том, что у меня получилось написать действительно хорошую пьесу. К тому же ее тематика слишком уж отличалась от того, что ставили в театре в те годы. Но, как я уже говорил, в мире много странного и загадочного. Буквально через несколько дней я познакомился с Львом Оганесяном, третьекурсником, как и я, но режиссерского факультета Ереванского театрального института, и ради хохмы дал ему почитать свою пьесу, будучи на все сто процентов уверенным, что он раскритикует ее в пух и прах. Он и раскритиковал ее слабые стороны, но, к моему изумлению, сказал, что пьеса оригинальна, тема хаоса и эксперимента его задела, предложил чуть переработать ее и вместе создавать студенческий театр, первой постановкой которого и станет моя пьеса.

У Ара Арутюняна, студента-третьекурсника факультета живописи, который, собственно, нас со Львом и свел, оказался еще один друг – студент третьего курса консерватории Артур Митинян, который взялся писать музыку к спектаклю, а там стали подтягиваться актеры, администраторы, осветители – все студенты разных ереванских вузов. В скором времени на сцене Дома работников просвещения по улице Пушкина состоялся премьерный спектакль «Эксперимент» студенческого театра-студии «Дебют» по пьесе Арама Яврумяна, в постановке Льва Оганесяна, с саундреком Артура Митиняна и декорациями Ара Арутюняна, главные роли в котором исполнили Гоарик Арутюнян, Самвел Бабаянц, Юлия Микаелян, Сергей Титов и Карен Сафарян. Спектакль оказался довольно популярным и в течение довольно долгого времени собирал аншлаги, о нем много писали молодежные газеты, а авторов даже узнавали на улицах.

Видимо, ощущение скорых перемен витало в воздухе и многие предчувствовали новые времена. Потом случился Чернобыль, в Армении началось карабахское движение, затем спитакское землетрясение унесло жизни многих тысяч армян. Странное видение понемногу сбывалось, хаос постепенно вползал в нашу жизнь. На фоне всех этих событий я стал постепенно остывать к театру как искусству и в 1988-ом, после окончание университета, окончательно ушел из «Дебюта». Но он еще жил и там ставились спектакли, привлекавшие как зрителя, так и критиков. Точку в истории театра поставил развал СССР. Хаос ширился. К тому времени я стал журналистом и вместо пьес писал статьи и репортажи, в том числе и с фронта. Пророчество старика сбылось – началась Первая карабахская война. 

Старик был прав и в другом. Всю жизнь я был отстраненным и ироничным наблюдателем. И это давало мне возможность наблюдать за событиями с определенной дистанции, что всегда улучшает фокус и дает лучшее понимание происходящего, хотя и сильно затрудняет жизнь самому наблюдающему, потому как вызывает массу домыслов и сплетен. Армяне – народ предприимчивый и деятельный, и отстраненность кажется многим странной. Поэтому, собственно, у армян нет своей философской школы, как у греков, индусов или китайцев.

Отдельные философы были и есть, как Нарекаци, к примеру, но это скорее поэтическо-философский подход к действительности. Научной школы и своего вклада в мировую философию, увы, нет. Единственный известный философ Давид Анахт был всего лишь интерпретатором Аристотеля. Армянин, как правило, исповедует философию жизни здесь и сейчас, оставляя обобщения другим народам. По той же причине у армян не было и нет хорошей жанровой литературы – детективной, научно-фантастической, фентезийной. Вместо того, чтоб строить разные версии мира, армяне предпочитают жить. Быть может, поэтому мы и выжили как народ, ибо жизнь для армян и есть высшая философия, хотя мы до сих пор не понимаем, в чем наше целеполагание и чего хочет от нас Провидение.

Между тем у народов, как и у людей, есть своя судьба, и теперь я глубоко убежден в этом. Никто не рождается просто так и не существует просто так, у каждого своя функция и свое предназначение, и будущее в определенных чертах уже существует в настоящем. Я всегда считал эту точку зрения наиболее вероятной, и встреча со стариком и видение, которое посетило меня в начале 1986 года, а потом стало понемногу претворяться в жизнь, только укрепило меня в этом мнении. И если относительно народов и их предназначения очень сложно делать какие-то достоверные выводы, то понять судьбу отдельного человека легче. В общих чертах, само собой. 

Глава 3 

Агуник 

Агуник действительно прожила тяжелую жизнь, хотя в юности нам всем казалось, что она будет счастливее всех. Тогда она просто излучала жизнерадостность и оптимизм. Первый раз она вышла замуж рано – в восемнадцать лет. И не за Толстого Ашота, как все предполагали. Родительница Ашота посчитала, что дворовая девочка, чьи мать была простой работницей на Ереванской ферментационной фабрике, не чета их сыну. Ашот так не считал, он действительно был влюблен по уши, но его никто не спрашивал. Большой минус жизни мажоров - не они определяют свою судьбу. Они родились на всем готовом, а это как удавка на шее – сковывает все самостоятельные движения. А он слишком привык к сытой жизни, чтоб отказываться от нее, даже ради любви.

Пто к тому времени уже мотал свой первый срок, а серьезно любили Агуник только эти двое, остальные были просто слегка влюблены или увлечены, так что к Агуник посватался Серго, парень из родной деревни ее матери, старше нее на восемь лет. Он был коренаст, прижимист, как все деревенские, с восьмиклассным образованием, к тому же ревновал ее к городским - «благожелатели» уже успели прожужжать ему уши о свободном поведении Агуник до замужества, сделав из нее чуть ли не шлюху, хотя единственный грех Агуник заключался в том, что она больше дружила с мальчиками, чем с девочками. Но Серго от своего намерения не отказался, ибо, как все деревенские, был не только практичным, но и упорным.

Как потом выяснилось, он положил глаз на двухкомнатную квартиру, в которой Агуник жила вместе с матерю. Наш район считался одним из самых престижных в Ереване, а парень был очень практичный и деловой, что потом и доказал, став одним из богатейших людей Армении. Агуник, городская до мозга костей, отказала ему сразу, притом здорово покуражившись. Такой уж она была. Но Серго на правах земляка продолжал приезжать в наш двор на своей старой шестерке, и привозил матери Агуник фрукты и овощи корзинами. «Витамины на зиму для Агуник» ,-объяснял он, хотя на самом деле просто вкладывался в выгодное предприятие. Мать Агуник в нем души не чаяла, и иногда летом, проходя мимо открытых настежь окон их квартиры на первом этаже, я сам слышал, как она уговаривает дочь относиться к Серго любезнее, ведь в браке главное не внешность и не ум и обаяние, а надежность мужа и его умение зарабатывать деньги. «Пусть катится к черту, от него пахнет навозом», -хохотала в ответ Агуник. Но однажды весь двор узнал, что Аршалуйс, мать Агуник, заболела раком желудка.

Она угасла буквально за два месяца, но перед смертью все же выклянчила у дочери обещание выйти замуж за Серго. Ее беспокоило, что после ее смерти дочь может пойти по рукам. Мы все, кроме Пто, который уже сидел в тюрьме, уговаривали ее не делать этого. Серго не нравился никому. Особенно неистовствовал Толстый Ашот. «Тогда женись на мне сам»,-сказала ему Агуник. - «Не могу, ты же знаешь»,-грустно ответил он. - «И я не могу отказать маме. Она сказала, что будет страдать на том свете, если я не устрою свою судьбу. Не хочу, чтоб из за меня кто-то страдал, хоть на том свете, хоть на этом»,-усмехнулась Агуник. И, похоронив мать, через два месяца, в начале осени вышла замуж за Серго. Назло всем и самой себе. В ноябре меня забрали в армию, так как летом я вполне сознательно провалил экзамены в университет, на исторический. Я еще не определился с тем, кем мне стать, да и хотелось просто понабраться житейского опыта и избавится от опеки матери, которая после смерти отца решила, что теперь ей надо воспитывать меня за двоих. И дворовые новости я узнавал только из писем Толстого и Давида,. Нарек к тому времени отпустил бородку наподобие Христа и витал где –то в небесных сферах. 

Письма Ашота были жалобными и плаксивыми, письма Давида – отстраненно описательными. Серго переехал жить в наш двор, и, став официальным мужем, решил, что теперь у него есть права на Агуник. Она часто ходила с синяками, и весь двор был уверен, что муж избивает ее, таким образом проявляя свою ревность ко всему, что ее окружало. Агуник не жаловалась, это было не в ее привычках, но ребята писали, что она сникла и былая ее жизнерадостность напрочь исчезла. Обо всем этом узнал Пто. И его длинная рука дотянулась до Серго из тюрьмы.

Однажды вечером двое парней уголовного вида напали на Серго в подворотне и избили его до полусмерти. Били жестоко – арматурой. Если бы не Агуник, которая выбежала на крики Серго, они забили бы его насмерть. Именно она спасла его и позвонила в скорую помощь, потому что остальные соседи, их тех, кто что-то слышал и видел, так и не вмешались, и никто не вызвал даже милицию. Муж отблагодарил ее по-своему. Пролежав в больнице больше двух месяцев в гипсе, и выйдя, он в тот же вечер избил ее почти так же жестоко. А потом заплатил большие деньги кому надо, чтоб Пто зарезали в тюрьме. Двое парней передали ему совет Пто – оставить жену и возвращаться в деревню к своим свиньям и овцам, если хочет остаться в живых. Правда, те, кто должны были зарезать Пто, взяли деньги, но ничего не предприняли. Серго для них был лохом, которого просто кинули. И это стало для Серго уроком. Он больше ни разу не притронулся к Агуник и пальцем, но теперь он мстил по- другому - все больше денег тратя на шлюх и откровенно пренебрегая женой. А деньги к Серго так и липли. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Казалось, что сама судьба выбрала его для того, чтоб щедро одарить богатством.

К тому времени, когда я вернулся из армии, Серго умудрился открыть в Ереване несколько цехов по производству обуви, нижнего белья, кожгалантереи. А в своей деревне он открыл цех по производству бастурмы. И все под государственным прикрытием. Он купил квартиру напротив квартиры Агуник, соединил их в одну и владел пятикомнатной, прекрасно обустроенной и обставленной квартирой в нашем дворе. А ему не было еще и тридцати. Наступало время таких людей. Старик не ошибся – с ним Агуник действительно была несчастна. Но он ошибся в другом – Серго был ее первым и единственным мужем. Видимо, линии на ладони тоже способны меняться. Через три года, после двух выкидышей, она родила девочку, и та пошла в отца. Она тиранила мать, как могла, и всячески ластилась к отцу, потому что он исполнял все ее прихоти. Оба они относились к ней как к домработнице.

Потом мы с матерью поменяли квартиру на массив, а в 1994-м, после окончания войны, на четыре года уехали в Москву, где я женился, прожил полтора года в браке и развелся. Так что долгое время я вообще не видел Агуник. В 1998-м мы вернулись в Ереван, и совершенно случайно я столкнулся с ней на улице Абовяна. Ей было всего тридцать шесть, как и мне, но выглядела она лет на пятьдесят. Мы тепло поздоровались, постояли несколько минут, поговорили. Но говорить на самом деле было не о чем. Детство и юность остались позади и на фоне кардинальных перемен выглядели далеким и не настоящими, будто их и вовсе не было. Это было в последний раз, когда я ее видел. Слышал, что она перебралась в деревню, потому что в итоге дочь ее выгнала, часто посещает церковь в соседней деревне и долго молится. Или, может, спрашивает Бога, почему не осуществились мечты ее юности и почему он поступил с ней так жестоко. Но Бог редко отвечает на молитвы. Он предоставляет нам самим разобраться со своей жизнью и понять, почему с нами происходит то, что происходит. 

Глава 4 

Давид 

Давид был самым высоким, крупным, сильным, и, как это часто бывает с силачами, самым добрым среди нас. Еще в детстве он подбирал во дворе увечных котят, выпавших из гнезда птенцов, раненых собак и пытался лечить их. Первым среди пацанов двора он познал женщину. Их соседями по лестничной площадке была семья чахоточного табачного технолога Амирама. Амирам был женат на очень красивой женщине, украинке Таисии, которая изменяла мужу налево-направо. Она объясняла свои измены немощью мужа из-за его болезни легких.

Все во дворе знали, что половой акт Амирама с Таисией длится ровно десять секунд. Таисия рассказывала это соседкам самым грустным голосом, но если бы Амирам вспахивал ее по несколько часов в день, она все равно изменяла бы ему, ибо ее темперамент выпирал из каждой клеточки ее тела. Эта женщина была создана для секса, жила сексом и одаряла всех своими флюидами с таким царственным величием, что никому в голову не приходило назвать ее шлюхой. Тем более, что она никогда и ни с кого не брала денег и дарила себя абсолютно безвозмездно. Амирам знал все это, но не разводился с ней, потому что любил. Пожалуй, он был единственным мужиком в Ереване, который любил ее по-настоящему. Все остальные просто ее хотели. И даже жаждали.

Но любовь все же явление другого порядка. Так вот, именно Таисия и лишила Даво девственности. На нас, его ровесников, она не обращала никакого внимания, потому как мы казались ей детьми, даже Пто с его финкой, но вот огромный Давид с нежной душой и бычьими глазами с поволокой казался ей идеальным объектом для того, чтоб опробовать на нем свои чары, а затем выдоить досуха, как она доила всех, кто попадался ей в руки. Сама она этот процесс называла не доением, выражаясь намного поэтичнее. «Мне нужно залить пожар внутри»,-честно говорила она всем и при этом громко хохотала. И когда очередной мужик, совершеннолетний или несовершеннолетний, попадался в ее сети, женщины нашего двора беззлобно усмехались, мол, дело житейское, Таисия занимается тушением пожара. У Таисии с соседками была негласная договоренность – она не трогает их мужей, а они не трогают ее и не травят сплетнями или крысиным ядом. 

Став дойным быком, Даво, как это ни странно, не потерял своей романтичности. Он таскал Таисии букеты полевых цветов, нарванных в парках Еревана не потому, что любил, а потому, что интеллигентные папа и мама научили его дарить женщинам цветы, и продолжал лечить сирых и хромых животных. Точно так же, с налетом романтики и книжности, Даво любил родину, природу и вообще все, что принято любить. Все это приводило Таисию в тихое бешенство, хотя как любовник Даво устраивал ее вполне.

Но он был слишком интеллигентен для нее, привыкшей смотреть на жизнь без прикрас и ценящей в жизни именно ее грубую материальность и чувственность. В итоге, через два года связи, когда Давид уже был студентом-первокурсником политеха, она его бросила, упрекнув в том, что он так и не стал настоящим мужчиной. Даво попереживал и даже запил месяца на три. Мы пытались его утешить. Ашот же, воспользовавшись ситуацией и набравшись нахальства, предложил Таисии заменить Давида, но был послан на три буквы, потому как Таисия не любила толстых маменькиных сынков с малюсеньким членом. Именно так она ему и сказала, заимев в его лице врага на всю оставшуюся жизнь.

В начале двухтысячных, когда Ашот уже был крупным политиком, претендующим на ведущие роли в независимой Армении, а Амирам после многих лет борьбы со своей чахоткой и приступами ревности, наконец, упокоился на центральном кладбище Еревана, в Тохмахе, Ашот отомстил Таисии и при помощи каких-то махинаций отобрал у нее квартиру, так что она буквально оказалась на улице. Таисия стала бомжихой, ночевала в парках, в компании таких же неудачников, потерпевших крушение в жизни, а еду добывала в мусорных ящиках. Умерла она в семьдесят лет, зимой 2007 года, в полном одиночестве, замерзнув насмерть в парке, на скамейке. Власти похоронили ее в общей могиле на одном из кладбищ на окраине города. Там нет даже таблички с ее именем, и ее уже постаревшим многочисленным любовникам некуда прийти, чтоб вспомнить зажигательную женщину, у которой внутри долгие годы горел пожар любви, согревший не одно поколение ереванцев. 

На пятом курсе Давид женился на своей однокурснице. Мы все были на свадьбе, и это была веселая свадьба. В 1988-м, когда началось карабахское движение, у него родился сын, названный в честь деда Гором. В 1990-м Давид вступил добровольцем в один из многочисленных отрядов, воевавших в Карабахе. А в 1992 году, в свой тридцатилетний день рождения, погиб, защищая своих раненых товарищей, попавших в окружение. Он не изменил себе и до конца жизни оставался романтиком, защитником слабых, борцом за справедливость и за счастье. Долгие годы те из его друзей, кто остался жив в те годы войны, холода и голода, первые годы становления независимой Армении, помогали его семье, кто чем мог. И сегодня Гор – молодой многообещающий квантовый физик, и, быть может, именно он докажет существование некоей силы, которая руководила и руководит всем, что происходит в нашем лучшем из миров. 

Глава 5

Толстый Ашот 

Как-то, в самом начале девяностых, я сделал интервью с Ашотом. Тогда он подвизался в Армянском общенациональном движении в качестве не то советника, не то эксперта. Опять-таки благодаря связям отца, который удивительным образом ладил как с коммунистами, так и с новой властью. Это качество ладить со всеми и всем быть нужным передалось и Ашоту. Мы сидели в кафе, и он заверил меня, что в скором времени взберется на самый верх. Он имел в виду не то, что станет президентом или премьером, для ведущих ролей Толстый Ашот никогда не годился, но то, что будет рядом с теми, кто определяет судьбы и раздает блага. На достаточно безопасном расстоянии, чтоб не нести никакой ответственности, но достаточно близко, чтоб пользоваться всеми преимуществами власти.

Так и случилось. Все эти годы Толстый Ашот был во власти, начиная с Тер-Петросяна и заканчивая Пашиняном, и всегда на хлебных должностях, но в то же время всегда оставался в тени и умудрился не попасть ни в один из многочисленных скандалов, сотрясавших страну все эти тридцать с лишним лет. Он очень удачно женился на девушке из богатой и родовитой семьи, заимел двух детей и жил, как у Бога за пазухой, ибо был гроссмейстером компромиссов всякого рода – житейских, политических, психологических. Это было видно еще тогда, когда он фактически отказался от своей любви к Агуник, лишь бы не усложнить себе жизнь. Но вся беда Ашота была в том, что он был интеллектуалом с очень хорошим образованием и самообразованием, и прекрасно понимал, что в этой жизни не сделал ничего стоящего, фактически просрав эту самую жизнь и разменяв ее на удобства и комфорт.

Это отравляло ему жизнь, старик оказался прав. Как-то в конце девяностых, после расстрела в парламенте всего руководства Армении, включая премьера и спикера, он позвонил мне поздно вечером и сказал, что собирается уйти в монахи. «Ты - в монахи? Не смеши меня»,- сонно ответил я. Он разразился грубой бранью, потому как был пьян в стельку, потом извинился, чтоб вдруг чего не вышло, а потом заплакал и бросил трубку. Как ни странно, жена любила его, потому как в целом он был неплохим человеком, только слабохарактерным и ленивым. И дети его любили, потому как Толстый был ходячей энциклопедией и знал очень многое об очень многом. Но с годами он заматерел и то, как он расправился с Таисией всего лишь из-за глупой фразы, брошенной очень давно, доказывает это. Невозможно все время балансировать посередине, рано или поздно человек все же выбирает что-то одно. Особенно если его ставят перед таким выбором, будь то Бог или обстоятельства. 

Хотя одно доброе дело, не для себя или своей семьи, а для ближнего, Толстый Ашот в своей жизни все же сделал. Может, это был расчет – а вдруг Бог или что-то в этом роде действительно есть, и он просто застраховался, на всякий случай заработав плюсик в карму. А может, это была месть Серго за то, что он погубил жизнь Агуник. Но в любом случае получилось доброе дело для всего двора, и все были благодарны Толстому Ашоту. Даже я, хотя уже не жил в этом дворе, но чувствовал себя сопричастным ко всему, что там творится. 

А дело было так. В девяностых все дворы центра Еревана стали застраиваться гаражами. Нувориши скупали квартиры у обедневшей интеллигенции, которая с выходом из империи лишилась средств к существованию. Профессора, художники, актеры и прочие представители бывшей прослойки переезжали на окраины, а разбогатевшие торговцы сносили детские площадки и зеленые насаждения во дворах и застраивали их парковками для своих иномарок. Серго, к тому времени ворочавший серьезными делами, вознамерился снести бассейн нашего детства с прилегающей зоной отдыха и построить себе большой гараж на две машины. Жители двора возмутились и стали писать жалобы во все местные инстанции, но Серго заплатил кому надо и местные власти проигнорировали их. Тогда женщины двора обратились к Агуник, мол, угомони своего мужа, ты же выросла в этом дворе.

Агуник с присущей ей честностью призналась, что не имеет власти над мужем и он ни во что ее ставит. С одной стороны, женщины двора были рады, что у Агуник все сложилось совсем не так, как представлялось со стороны, но, с другой стороны, им вовсе не хотелось, чтоб двор лишился бассейна и насаждений. Тогда женщины в буквальном смысле встали грудью на защиту двора, мешая застройщику, нанятому Серго, осуществить задуманное. Вышли даже те, у кого не было детей, к примеру, Элеонора.

О ней стоит написать пару строк. Это была очень красивая и не очень общительная интеллигентная женщина лет пятидесяти, жившая в большой трехкомнатной квартире вместе с огромным черным догом. Квартира досталась ей в наследство от родителей. Во дворе о ней ходили всякие грязные сплетни. Одни утверждали, что Элеонора трахается со своим черным догом, другие говорили, что она лесбиянка, потому как никто не видел ее в компании мужчин. Я же всегда считал, что это просто несчастная женщина, пережившая в жизни какую-то серьезную трагедию. Много позже выяснилось, что я был прав.

В молодости она была обручена с молодым талантливым композитором, и безумно его любила, но тот погиб в аварии, свадьба так и не состоялась, и образованная и красивая молодая женщина навсегда замкнулась в своем горе. Она действительно такой и выглядела – застывшей, как бы окаменевшей. Ходила прямая, как палка, никогда ни на кого не глядя, а дог торжественно шествовал рядом, играя мускулами и обнюхивая все, что попадалось на пути. Готовящийся снос бассейна в центре двора почему-то задел ее, и она присоединилась к остальным жительницам, отстаивающим лозунг «двор без гаражей».

И первые несколько дней рабочие реально не могли начать работы, но не из -за женщин, а из за огромного черного дога, который выходил на пикеты вместе с хозяйкой и мог запросто загрызть любого, на которого ему укажет хозяйка. Но потом дога нашли отравленным, у Элеоноры случился нервный срыв, и она слегла в больницу, и работы начались. И тогда на сцену вышел Толстый Ашот. Точнее, он вышел во двор и подошел к Серго, который с видом победителя командовал рабочими, собиравшимися сравнять бассейн с землей. «Вот тебе запрет мэрии на снос бассейна и строительство гаражей на этой территории», -сказал Толстяк, сунув Серго бумаги с подписями и печатями. «Ах ты падла… Сделал все исподтишка? Думаешь, сможешь меня остановить? Хрен тебе, я все равно снесу бассейн!»,- разозлился Серго. Но снести все же не смог. Тут вступили в смертельную схватку новые деньги и бюрократический аппарат, связи и влияние, наработанные десятилетиями, и аппарат победил, показав, что деньги сами по себе ничто, а становятся силой только при поддержке власти. Впрочем, через пять лет бассейн все же снесли и зону отдыха сравняли с землей, и теперь на этом месте стоят гаражи. И Толстяк Ашот ничего сделать не смог, потому что на этот раз ему противостояли и деньги, и власть.

Глава 6 

Пто и Длинный Нарек 

Первый раз Пто сел в тюрьму в восемнадцать. Ему дали два года за разбойное нападение. Его старшие подельники получили сроки намного серьезнее, суд просто учел возраст Пто и то, что ни разу до этого он не привлекался. В тюрьме Пто уважали все – он был бесстрашен, перед сильными не заискивал, слабых не обижал, к понтам не прибегал, всегда отвечал за свои слова. То, что его заказали, и Серго отвалил за это немалые деньги, только прибавило ему популярности. Выйдя из тюрьмы, Пто по понятиям должен был расправиться с Серго, но он не стал этого делать, потому как был абсолютно не мстителен. Ему хватило того, что Серго больше не трогает Агуник, и, значит, внял предупреждению.

Сама же Агуник его больше не интересовала, потому что не дождалась его. Корнями он был горцем, из Гориса, а все горцы превыше всего ставят честь. В двадцать три года у него была уже машина, новенькая Нива, он успешно вписался в криминальный мир, постоянно был занят каким-то делами, а вечера проводил в лучших ресторанах с красивыми, но доступными девушками, потому как потерял веру в любовь. Пару раз мы с ним пили пиво в трюме у озера, на месте которого потом возник «Поплавок», и за эти пару раз я вдруг осознал, что Пто постепенно превращается в хищника - опасного и хладнокровного. Все эти романтические бредни про криминальный мир, весь этот тюремный шансон на самом деле не имеет никакого отношения к действительности. В действительности же с годами это люди, даже лучшие из них, черствеют и высыхают душой, слишком уж много крови и грязи в их мире. Правда, это сильные люди, их мир закаляет их, как сталь. И сломить таких людей очень и очень непросто. Но и платят они за это высокую цену. 

Второй раз Пто сел в двадцать пять лет, на четыре года, но вышел досрочно в честь годовщины октября, по помилованию. СССР все еще существовал, правда, все признаки развала были уже налицо. А потом началась первая карабахская война. Пто взяли прямо на улице, когда он выходил из аптеки. И вместе со многими такими же молодыми людьми посадили в автобус и отправили прямо на фронт. Пто мог бы избежать всего этого, сделав пару звонков. Но он не стал никому звонить. Подозреваю, что ему было просто любопытно, и захотелось новых ощущений, потому как в его жертвенную любовь к родине, так, как любил ее Даво, я не верю. Три месяца он воевал, и воевал так хорошо, что был удостоен ордена. Говорят, он шел в атаку во весь рост, покрывая отборным матом азербайджанцев, пули свистели вокруг, но ни одна его не задевала. Он был заговоренным.

А потом воевать ему надоело, он позвонил в Ереван, кому надо, и договорился о том, что за ним приедут и заберут с передовой на следующий день днем. Но утром следующего дня отряд был атакован и в своем последнем бою Пто погиб. Было ему тридцать три. Иногда я думаю о том, что, быть может, для него это было благом, ведь неизвестно, в кого бы он превратился, проживи еще много лет, и сколько на нем было бы крови своих же. А так он ушел почти чистым, и ушел героем. Может, для этого он и принял свою судьбу, кто знает… Пто был одним из самых сильных людей, кого я встречал за всю свою жизнь. 

Что касается Нарека, то он был странным всегда. Помню, еще лет в семь или восемь, когда мы играли во дворе, он иногда застывал на месте и смотрел куда-то вдаль, и только сильный толчок мог вывести его из этого состояния. Не знаю, что он там видел, скорее всего, всматривался в себя, а не в пространство, но мы привыкли и не обращали на это особого внимания. У Нарека было сильное воображение, и он мог описать нам какой-нибудь город или место, ни разу там не побывав, но описывал так достоверно, что мы поначалу все были уверены – Нарек объездил полмира. И еще с детства он был зациклен на девочках, но в его зацикленности было что-то болезненное. Лет в десять он упрашивал девочек двора нашего возраста показать ему письки, взамен предлагая показать свой пупул. Нашлись две девочки, которых мучало такое же любопытство, и они показали Нареку и посмотрели сами, но эта дворовая неосознанная вакханалия имела последствия. Родители девочек откуда –то узнали про происшествие и пришли к родителям Нарека разбираться.

Тогда отец еще жил с ними и не променял свою носатую и стыдливую брюнетку жену на московскую разбитную блондинку, которая, кстати, оказалась прекрасной спутницей жизни, несмотря на все стереотипы о распущенности русских женщин, бытующие среди армян. Произошел обмен мнениями на повышенных тонах, и этот обмен был таким громким, что был слышен во всех углах нашего довольно большого двора. Родители девочек обзывали Нарека хулиганом и малолетним извращенцем, родители Нарека обзывали девочек малолетними шлюхами без стыда и совести. Хотя и Нарек не был хулиганом, и девочки не были шлюхами. Просто их съедало любопытство. Сегодня вопрос легко решился бы при помощи всемирной сети, но тогда сети не было, и все вопросы решались самым марксистским образом – от живого созерцания к абстрактному мышлению, а оттуда к практике.

Таков был диалектический путь познания действительности. Есть такой гениальный фильм Феллини «Амаркорд» . И там есть вкусный очень эпизод, когда не очень адекватный мужик взбирается на дерево и орет оттуда «Женщину хочу». Так вот, Нарек в подростковом и юношеском возрасте сильно смахивал на того мужика. Такой же длинный и нескладный. Правда, он не взбирался на деревья и ничего не орал. Свое либидо Нарек выражал по другому – он рисовал женщин. Самых разных, но всегда влекущих и таинственных. Даже москвичку, отнявшую у него отца, он нарисовал именно такой. У меня дома висит картина, подаренная Нареком. На ней изображен женский силуэт. Лица не различить, но во всей ее фигуре, в ауре картины в целом чувствуется какое-то обещание счастья. Оно неуловимо, но именно оно и привлекает в этой картине. 

Я не общался с Нареком много лет. Ни разу не видел его в городе, даже случайно. Знаю, что старик оказался прав, картины Нарека так никого и не заинтересовали, хотя лично я считаю, что он талантливый художник. Подозреваю, что Нарек так и остался девственником. Живопись заменила ему все на свете – семью, социальный статус, деньги. И уверен, что среди всех нас он оказался самым счастливым, потому что всю жизнь занимался тем, что приносило ему радость. Может быть, старик окажется прав и в том, что однажды картины Нарека займут свое месте в истории армянской живописи. По крайней мере, хочется на это надеяться. 

Эпилог 

Все, что описано в этой истории, происходило в действительности, ни один из героев не выдуман, но кое-какие имена изменены. В другой стране и в другое время происходили бы другие истории, и у них были бы другие свидетели и другие читатели, но истина в том, что каждый из нас находится там, где должен, и с каждым случается то, что должно произойти именно с ним. Это вселенский закон, и для каждого из нас Вселенная преподает свой урок, необходимый лично ему, потому что Вселенная всегда персонифицирована и для каждого она своя. Но общее между всеми историями во всех Вселенных то, что все они являются частью того огромного, необъятного и непознаваемого, что люди зовут жизнью и у всех одна цель – приблизить нас к пониманию тех законов, которые лежат в основе всего. То есть приблизить нас к пониманию Бога, потому как поставить точку и объявить, отныне все ясно и понятно, - невозможно в принципе.