Простое слово любовь

Сын позвонил в половине двенадцатого. 

– Поздравляю, – буркнул в трубку – торопился маму поздравить, пока не сел за стол со своим семейством.

– Спасибо, Валерик, спасибо, сынок, – чуть иронично ответила Елена Павловна. – Хорошо, что хотя бы за полчаса до Нового года о маме вспомнил. Может, еще какое-нибудь теплое слово для меня найдешь?

Телефон ответил молчанием – видать, больше никаких слов для мамы не находилось. 

 – Вот какие дети теперь пошли неблагодарные! – сказала она в трубку. – А сколько я для тебя сделала! Сколько в детстве с тобой возилась, сколько на больничных сидела, потому что ты болел много! А как работала, из кожи лезла, чтоб ты не нуждался, когда в институте учился! А ведь могла бы тебя заставить работать вместо учебы, чтобы сам мать обеспечивал! 

В трубке послышался тяжелый вздох, потом он пробурчал:

 – Да что ты каждый раз одно и то же повторяешь? Я благодарю, благодарю. Спасибо. Ну так я через пару дней к тебе заскочу.

Тут Елена Павловна услышала, как невестка звонким голосом зовет: «К столу, ребята, к столу», окончательно расстроилась и раздраженно брякнула:

 – А могли бы вы все втроем, с твоей женушкой и внуком ко мне приехать, не отсохли ноги бы у вас! 

На самом деле сыновнее семейство она особо видеть не желала, с невесткой еще при первом знакомстве не поладила – дерзкая, неуважительная, слишком самостоятельная, как и все современные молодухи. Да и не очень красивая, честно говоря. «Ты мог бы и получше и посостоятельней найти», – высказала она ему однажды. Он обиделся.

 С годами неприязнь не прошла, с невестушкой Елена Павловна общалась очень мало, та в отместку и внука против нее настроила, когда он подрос. Поэтому сын всегда к ней один приезжал, чтобы не было нежелательных эксцессов. 

Сейчас она вновь услыхала в трубке тяжелый вздох, потом Валера миролюбиво сказал:

 – Ну, я третьего приду, – и дал отбой. 

Елена Павловна отложила в сторону телефон и приникла к экрану телевизора. Перед ней на журнальном столике красовалась разнообразная, красиво уложенная снедь – запеченная курочка с хрустящей корочкой, осетринка, огурчики-помидорчики, и конечно, традиционный салат «оливье» в огромной бабкиной салатнице. Многовато получилось, но ничего страшного. Если уж приходится одной сидеть, так хоть разносолами побаловать себя, любимую.

Елена Павловна налила в бокал шипучки, которую купила вместо шампанского, и сосредоточилась: через пять минут будут передавать речь президента. 

Она любила слушать президента, нравился он ей! Здорово умеет говорить – умно, доходчиво, образно! А какой юмор – не в бровь, а в глаз! Так сказанет про наших недоброжелателей, что сердце дрогнет от радости! Кто не помнит знаменитое: «В туалете поймаем, мы и в сортире их замочим!». Или вот это: «Границы России нигде не заканчиваются». Молодец, ничего не скажешь!

 Это вам не какие-нибудь Горбачевы, Ельцины да Чубайсы с Гайдарами. Этих она всей душой ненавидела. А как иначе? Развалили могучий Советский Союз, допустили всяких хапуг непонятной национальности до разграбления богатств нашей Родины, вот теперь и приходится пожинать плоды этой ихней «свободы»! А народ на «свободе» развратился до крайности! Все говорят то, что в голову придет, ничего не боятся, по разным заграницам ездят, насмотрятся там безобразий и к нам сюда тащат! Управы никакой нет, беда, да и только! 

Хорошо, что у нашего президента крепкая рука. И хоть года у него не малые, а молодец молодцом – бодрый, крепкий, моложавый, спортивный. Такой не даст нас в обиду всем этим западникам, либералам проклятым, олигархам-ворам и прочей нечисти! Твердо ведет Россию по пути развития и процветания. Только бы ему не мешали!

И сейчас Елена Павловна с удовольствием слушала его новогоднее обращение, ощущая себя слитой в едином порыве со всем народом. «Дорогие друзья... – тек из телевизора чуть глуховатый, спокойный, уверенный голос, – искренне поздравляю вас!... Сейчас очень важен настрой на созидание... Обязательно принести пользу обществу и родной стране... Пусть в каждом доме будет как можно больше радостных событий... Пусть дети вырастут здоровыми и умными, честными и свободными». 

Елена Павловна напряженно внимала этой речи и представляла себе, как миллионы и миллионы людей в эти минуты приникли к экранам и затаили дыхание, чтобы не пропустить ни слова.

Заключительные слова президента были до того проникновенными, что у Елены Павловны защипало в носу от умиления. «Пусть любовь будет в каждом сердце... Ради своих любимых и ради нашей единственной, великой Родины». Елена Павловна улыбнулась и даже помахала экрану рукой – таким теплом и радостью эти слова отозвались у нее в сердце! 

Закончил президент свою речь, отбили куранты двенадцать раз, и началась новогодняя программа – шоу, представления, Голубой огонек. Поют, пляшут, и все одни и те же из года в год! Надоели уже эти Басковы с Киркоровыми. То ли дело в ее молодости: Муслим Магомаев, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Пугачева молодая с ее «Арлекино»! Какие голоса, какие песни! А теперь скачут по сцене, в пух и перья разодетые, в сопровождении полуголых девок – безвкусица и бесстыдство, и ничего более!

Так Елена Петровна просидела часа два-три перед экраном, сама себя угостила, шипучку выпила, пообщалась с несколькими приятельницами по СМС и Воцапу. Все друг другу шлют поздравления с тигриными мордами, а набрать номер, позвонить, поздравить по-человечески – нет никого. 

Хотя один-единственный человек все-таки нашелся: позвонила Вера Васильевна, бывшая сослуживица, не сказать, что близкая подруга, но приятельница. Жили они недалеко друг от друга – в соседних домах, но встречались редко, случайно, в магазине или на прогулках в парке. 

Нельзя сказать, что Елена Павловна такой дружбой уж очень дорожила. Вера была типичной интеллигенткой, а Елена Павловна по жизни таких людей не то, чтобы недолюбливала, но дистанцию с ними держала. Все-таки не близкие это были люди, непонятные!

Вера на жизнь смотрела во многом иначе, чем Елена Павловна. Пока на бытовые темы с ней разговариваешь или общих знакомых вспоминаешь – разговор получается. А если заговоришь о политике, о том, что у нас в стране делается, о молодости их советской и обо всяком таком – сразу натыкаешься на непонимание и противоречия. Начнешь вспоминать милое сердцу советское время – как мирно жили, как работали, как дружно строили счастливую жизнь, как ракеты в космос запускали – Вера Васильевна тут же скептическую физиономию состроит, вспомнит про очереди, про маленькие зарплаты, про «колбасные» электрички, про то, как в НИИ попусту штаны просиживали, про тотальный дефицит всего, вплоть до трусов и бюстгальтеров, да и прибавит: «Что хорошего-то было в Советском Союзе? Только то, что мы с вами тогда молодыми были, вот и все». 

Елена Павловна была с этим категорически не согласна.

– Вот у нас с вами, – пыталась она возражать приятельнице, – и квартиры, и дачи, и сбережения кое-какие имеются. Имеются же, а? В-о-от! И детей подняли и образование смогли им дать, причем одни бились, без мужей. (От нее самой муж ушел, а у Веры – умер рано). А все потому, что государство нам помогало, образование и медицина были бесплатные, коммуналка стоила копейки. А вам, дорогая Верочка, никак не угодить, всем-то вы не довольны!

На что упрямая Вера сразу начинала хмыкать и плечами пожимать: 

– Я всю жизнь работала на это государство и подрабатывала, где только могла, чтобы концы с концами сводить, поскольку государство ваше любимое копейки платило, а в девяностые годы вообще ограбило! И бесплатное образование с медициной – все это фикция, на наши же с вами деньги и делалось. Ничего я ему не должна, этому государству, а, думаю, что оно еще мне должно! 

Ну и так далее, в том же духе. Дерзкая она была, эта Вера Васильевна, но все же доброжелательная, приятная, душевная. Вот и теперь позвонила, поздравила теплыми, не казенными словами, даже попеняла Елене Павловне, что та не приехала к ней встречать Новый год, а в одиночестве сидит. Спасибо ей на добром слове!

Елена Павловна просидела перед говорящим ящиком до трех часов ночи, приобщилась в полной мере к чужому, хорошо оплачиваемому экранному веселью и легла спать. Наступил новый год, 2022, по модному нынче китайскому календарю – год Тигра.

Январь и февраль пролетели в обычных заботах: с утра – магазины, домашние дела, прогулки в близлежащем парке, телефонные разговоры с сыном и немногими приятельницами. Потом наступало любимое время – вечер, просмотр новостей и сериалов под чаек с вкусностями. 

Зима уже отступала, сдавалась, таяла. В удлинившихся днях, в хлюпающем под ногами размокшем снеге, в пригревающем день ото дня солнце ощущался победный ход весны. Короткий месяц февраль катился к концу и, наконец, докатился до своего 24 числа. 

То утро началось, как обычно: Елена Павловна встала, сделала небольшую зарядку, чтобы размять суставы, застоявшиеся за ночь, пошла на кухню приготовить завтрак и включила радио. Она всегда, еще с советских времен, имела эту привычку – слушать вполуха утренние новости, пока возишься у плиты. На сей раз радио поведало о вещах нешуточных – о начале специальной военной операции на Украине. Услышав это, Елена Павловна в первую минуту испугалась и, приоткрыв рот, замерла, сжимая в ладони яйцо, которое она собиралась пустить на омлет. «Неужели война начнется?» – со страхом подумала она и сразу вспомнила родительские рассказы о голоде и ужасах военных лет. Через несколько секунд стали передавать – очевидно, уже не в первый раз – обращение президента к народу. Елена Павловна вся обратилась в слух. 

 – Сегодня вновь считаю необходимым – говорил такой знакомый, такой родной голос, – вернуться к трагическим событиям, происходящим на Донбассе, и ключевым вопросам обеспечения безопасности самой России... У нас вызывают особую озабоченность и тревогу угрозы, которые грубо и бесцеремонно создаются безответственными политиками на Западе в отношении нашей страны... Североатлантический альянс неуклонно расширяется. Военная машина движется и приближается к нашим границам вплотную.

«Вот гады», – подумала Елена Павловна и чуть не раздавила яйцо в своей руке. Вообще-то говоря, никакое НАТО ее до сих пор особенно не волновало – оно было где-то далеко и ничем ее не беспокоило. Но сейчас она укорила себя за такую аполитичность – оказалось, что все последнее время коварный блок империализма предательски подбирался к нашим границам, норовя сжать свои проклятые щупальца на горле нашей Родины. А президент уже говорил о горьких уроках прошлого:

 – Стоило нам... на какое-то время потерять уверенность в себе, и всё – баланс сил в мире оказался нарушенным... прежние договоры, соглашения уже фактически не действуют. Уговоры и просьбы не помогают. Несогласных ломают через колено...

«Вот-вот», – тяжело вздохнула Елена Павловна и, забывшись, стукнула кулаком по столу. Яйцо хрустнуло, и липкая желтая слизь потекла по ладони. Елена Павловна с раздражением выбросила испорченный продукт в мусорку и опять навострила уши. Было уже не до омлета. 

«Конечно, все беды произошли от развала СССР, – мелькало у нее в голове, – оттого, что все эти нахлебники, эти советские республики, возомнили себя самостоятельными государствами. Семьдесят лет сидели себе тихо, за наш счет развивали у себя и промышленность, и культуру, и науку, и вдруг захотели быть «свободными и независимыми». Вот и «братская Украина» туда же – не желает, видите ли, шагать с нами в общем строю, так и смотрит в сторону Запада. Обнаглели, «братья»! Ну ничего, милые, мы вам покажем, в какую сторону смотреть. Это наша исконная территория, наши исторические земли! Мы долго терпели, но теперь восстановим справедливость!» 

Яркими, точными словами президент обрисовывал опасную ситуацию, сложившуюся в мире из-за американцев и их сообщников, говорил о нападениях проклятых америкосов на Сербию, Ирак, Ливию, Сирию.

– А в результате – огромные жертвы, разрушения, невероятный всплеск терроризма... Практически везде, куда Запад приходит устанавливать свой порядок, по итогам остаются кровавые, незаживающие раны, язвы международного терроризма и экстремизм... Весь этот западный блок – империя лжи...»

У Елены Павловны от напряженного слушания даже чуть-чуть закружилась голова. Как же он прав! И как ему нелегко приходится! 

До сих пор она не задумывалась о происходящем в мире, обо всех этих Ливиях и Сириях, даже толком не знала, где эти страны находятся. Ну, гибнут где-то люди, это, конечно, плохо, но человечество всегда воевало, воюет и будет воевать. У нас-то все спокойно, а это – главное, считала она. Только сейчас, слушая президента, она поняла, как пакостят всем США со своими сателлитами, как они ненавидят нашу страну, спят и видят, как нас ослабить, завоевать, покорить и воспользоваться нашими богатствами и территориями. «Но не пройдет у них, – с благородной ненавистью подумала Елена Павловна, – мы им покажем». 

Тут она вспомнила, что так ничего и не поела. Она достала новое яйцо, приготовила яичницу, сварила кофе, но при этом старалась не пропустить ни слова из того, что вещало радио:

– ...Современная Россия даже после развала СССР и утраты значительной части его потенциала является сегодня одной из самых мощных ядерных держав мира и обладает новейшими видами вооружения... На прилегающих к нам территориях создаётся враждебная нам «анти-Россия», которая... накачивается самым современным оружием. .. А для нашей страны – это в итоге вопрос жизни и смерти, вопрос нашего исторического будущего как народа. 

Проголодавшаяся Елена Павловна с аппетитом ела яичницу и прихлебывала кофе со сливками, что не мешало ей благоговейно внимать президенту. А он говорил о положении на Донбассе, о силах, совершивших там восемь лет назад госпереворот, о нацистах, проводящих форменный геноцид мирного населения, о страданиях миллионов людей, надеющихся на помощь России, и вновь о коварных странах НАТО, поддерживающих на Украине крайних националистов и неонацистов.

– Столкновение России с этими силами неизбежно, – в голосе президента зазвучали суровые нотки, – они готовятся, они ждут удобного часа... Исходя из этого, мною принято решение о проведении специальной военной операции. Её цель – защита людей, которые на протяжении восьми лет подвергаются издевательствам, геноциду со стороны киевского режима. И для этого мы будем стремиться к демилитаризации и денацификации Украины... Настоящая сила – в справедливости и правде, которая на нашей стороне. 

Здесь президент сделал небольшую паузу с очевидной целью – чтобы все слушатели сосредоточились и прониклись исключительной важностью текущего момента:

– Уважаемые соотечественники!.. Уверен, что преданные своей стране солдаты и офицеры Вооружённых Сил России профессионально и мужественно исполнят свой долг... Рассчитываю на патриотическую позицию всех парламентских партий и общественных сил... Судьба России – в надёжных руках нашего многонационального народа... Безопасность нашей Родины надёжно гарантирована... Верю в вашу поддержку, в ту непобедимую силу, которую даёт нам наша любовь к Отечеству.

Елена Павловна так вдохновилась этими словами, что даже перестала жевать. Как она хотела бы встретиться с президентом, пожать ему руку, рассказать о своей преданности, о своем доверии и еще о том, что такие же чувства испытывает подавляющее большинство в нашей стране. Они и являются той самой непобедимой силой, на которую он, наш дорогой, может опереться без всяких сомнений.

Обращение президента закончилось, радио начало вещать о победном продвижении наших войск по Украине, потом полились бравые голоса ведущих и журналистов, не сомневающихся в нашей скорой победе и выражающих абсолютную поддержку правительственной линии. 

Елена Павловна с отрадой слушала эти выступления, но вдруг предательская мысль пришла ей в голову. «А не повысятся ли цены в магазинах из-за нашей братской помощи страдающим от нацистов украинцам?» 

В следующую минуту она устыдилась таких мелочных мыслей в час испытаний, однако решила выйти на улицу, пройтись по магазинам, приглядеться к ценам, а главное, посмотреть, как ведут себя дорогие соотечественники на фоне случившегося.

Однако дорогие соотечественники вели себя как обычно, спешили по делам, молодежь шумела и смеялась, в магазинах все было спокойно, никто не сметал с полок продукты, никакой тревоги, тем более паники не чувствовалось. Елена Павловна успокоилась, купила необходимое и решила немного прогуляться в соседнем парке. 

Она медленно шла по расчищенным от мокрого снега дорожкам и вдруг услыхала, как ее кто-то окликает. Оглянулась на голос и увидела Веру Васильевну, приветственно машущую ей рукой. 

– Здравствуйте, Верочка, – приветливо сказала Елена Павловна, подходя к знакомой.

– Здравствуйте, Еленочка, – ответила та ей. Между ними давно повелось называть друг друга ласковыми уменьшительными именами.

– На прогулку вышли? – спросила Елена Павловна, просто чтобы поддержать разговор, хотя это было и без того ясно.

– Да, – ответила Вера с непонятной печалью в голосе. 

И тут Елена Павловна присмотрелась к приятельнице и поразилась – на той просто лица не было – взгляд испуганный, углы рта скорбно опущены, вид такой, будто она вот-вот заплачет.

– Верочка, что это с вами? Случилось что? – участливо спросила Елена Павловна.

– Еленочка, да что вы спрашиваете? Не знаете, что случилось? Радио не слушали, телевизор не включали? Наши войска вторглись в Украину, вы об этом не знаете? – растерянно спросила Вера.

– Что это вы говорите такое, Вера Васильевна? – ошарашенно ответила Елена Павловна, – что значит вторглись? Что это за слова такие? Там нацисты окопались, уже восемь лет гнобят народ. Они – приспешники Запада, спят и видят, как Россию поставить на колени, раздробить, поработить! Вы речь-то нашего президента слушали? Раньше надо было это сделать, ра-а-ньше! Но мы добрые, мирные, столько лет терпели, уговаривали! 

– Да слушала я вашего любимого президента, – раздраженно махнула рукой Вера, – слыхала все это вранье, которое он несет! Это у него амбиции взыграли, спит и видит советскую империю возродить, несменяемый наш! Вторглись в независимую страну, чтобы там порядки свои установить, чтоб Украина по нашей отмашке жила. 

Вера помолчала минуту, горестно качая головой, и добавила:

– Въехали на танках в чужую страну, как когда-то в Чехословакию в шестьдесят восьмом! 

– Ну, знаете! – только и нашлась что сказать Елена Павловна. – И тогда, в Чехословакии, они норовили Западу продаться, но мы не позволили. И правильно сделали!

Вера Васильевна на это ничего не ответила, а только подняла глаза к небу и покачала головой, дескать, не о чем говорить. Елена Павловна начала не на шутку злиться. Эта мымра, интеллигентка, либерастка несчастная, все наши достижения и победы так и норовит обхаять, оплевать. А что, американцы или англичане никогда никуда не лезли? И в Сербию, и в Сирию, и в Ливию – везде норовят свои порядки силой установить. И до нас почти добрались через Украину эту, будь она неладна! 

 – Вы, ВерВасильна, нашли что вспомнить! – резко сказала Елена Павловна. – Это когда было-то? Я тогда в десятый класс перешла. У нас в начале учебного года специальное комсомольское собрание созвали по поводу этих дел. И все нам растолковали. Эти чехи хотели подорвать могущество всего Советского блока, но им по рукам дали! И как следует дали. Потом они вплоть до распада Советского Союза тихо сидели, пикнуть не смели. 

Вера Васильевна на это опять покачала головой, давая понять, что совершенно не согласна. 

 – Я вам вот что скажу, – кипя от раздражения, прошипела Елена Павловна, – была у меня одноклассница... как ее звали-то? Вика, что ли? Да, точно, Вика Петракова. Так она тоже стала критиковать... вот как вы сейчас. Дескать, въехали в чужую страну на танках, в древний европейский город. Позор какой и все такое. Такая свободолюбивая девица, видишь ли... Советская власть ей не угодила... Так я, как это услышала, так сразу же комсоргу нашей школы и доложила, так, мол, и так, Петракова наша, оказывается, ярая антисоветчица. А как же? Я же комсомолка была, а комсомолец должен быть честным и принципиальным. Вы и с этим не согласны, я вижу?

– ЕленПална, принципиальность – одно дело, а донос, ябеда – другое, – тихо ответила Вера.

– Дон-о-о-с? – ошарашенно протянула Елена Павловна. – Да за такие слова вон из комсомола, а то и из школы надо было исключить!

– И что, исключили?

– Да ничего ей не сделали. Комсорг, видать, замял это дело, не доложил ни завучу, ни директору. Она, Петракова эта, ему нравилась, вот он ее и выгородил. Да и время было такое... беззубое... Не то что...

– М-да, – со странным выражением протянула Вера, – беззубое? Не то что... раньше? Это когда же? При вожде всех времен и народов, что ли?

– Вот именно! При настоящем вожде! Тогда она за свои слова ответила бы по полной программе.

Тут Вера Васильевна пожала плечами, вздохнула, не глядя на приятельницу, буркнула: «До свиданья» и пошла своей дорогой. Елена Павловна постояла, посмотрела ей вслед и тоже отправилась восвояси. Гулять совершенно расхотелось. 

Домой она возвратилась в тревоге и раздражении и сразу же включила телевизор. Как раз шла новостная программа по первому, центральному, каналу. С напряженным вниманием она слушала ведущих, которые передавали репортажи прямо из зоны военных действий, еще и еще раз объясняли, что никто не думает воевать против братской страны, что специальная военная операция – вовсе не война и направлена не против украинского народа, а против милитаристов и нацистов, стремящихся продать свою страну проклятому алчному Западу. 

Елена Павловна впитывала эту информацию, как воздух, и ее охватывало все большее возмущение. «Раньше надо было все это предпринимать, раньше! Еще восемь лет назад дать по рукам, чтобы неповадно было! Сволочи! Фашисты! Продажные шкуры! Бомбами их закидать, чтобы головы не поднимали, тогда, глядишь, одумаются!»

Вечером она, вместо того, чтобы смотреть любимый сериал, включила программу Владимира Соловьева. «Постарел, конечно, Владимир, – отметила она про себя, – но мужчина интересный! И программа его все такая же напряженная, зубастая, информативная». У Елены Павловны аж дрогнуло сердце, когда Владимир твердым, мужественным голосом сказал: «Рубикон перейден. Россия начала специальную операцию по защите Донецкой и Луганской народных республик во избежание жертв среди мирного населения... В Кремле подчеркивают – слово оккупация здесь неприменимо. («Вот именно, – зло подумала Елена Павловна, вспомнив разговор с Верой Васильевной.) Главная цель операции – демилитаризация и денацификация Украины». 

Елена Павловна внимала с большим сочувствием и одобрением. Каждый ведущий в студии (каких умных, знающих людей Соловьев умеет пригласить на свою передачу – заслушаешься!) толково, со знанием дела говорил об опасности, исходящей от этих проклятых хохлов, а главное, от их западных кукловодов, сделавших Украину полигоном для своих коварных замыслов в отношении нашей Родины. Одно только напрягло Елену Павловну – когда журналистка Симоньян стала говорить о санкциях, которые наглый Запад предпримет в отношении нас. «Ну ладно, если дело коснется смартфонов и всяких этих гаджетов, – озадачилась Елена Павловна. – И правда, жили без них и еще проживем, делов-то! Но ведь она говорит, что ради Родины можно потерпеть трудности и ограничения. А вдруг они ради этого правого дела цены задерут до небес?» Елене Павловне было стыдно за слабость своей гражданской позиции и недостаточный патриотизм, но эта мысль продолжала ее смущать на протяжении всего вечера.

Однако к концу Соловьевской передачи она совершенно успокоилась и поняла, что «незалежной» осталось каких-нибудь три-четыре дня, от силы неделя, после чего не только Донбасс и Луганск будут нашими, но и Киев поднимет лапки. А этот их еврейчонок-президентишка, хохмач из КВН, отправится прямиком не на свой любимый запад, а на наш очень дальний восток. 

«Хватит на сегодня политики. Уже и так половину серии пропустила», – подумала она и переключила канал.

Прошло несколько дней, пролетела неделя, за ней другая. Елена Павловна внимательно слушала новостные программы по телевизору и радио и радовалась победной поступи российских войск, несгибаемому мужеству наших ребят, грудью вставших на защиту дорогого Отечества от врагов. Вот уже стали наносить удары по Киеву, Харькову и другим городам, громили вражью силу, судя по боевым сводкам, по всем направлениям! Но дни мелькали, а победа почему-то не приходила! Чертовы украинцы никак не хотели сдаваться! 

Перед мысленным взором Елены Павловны вдруг открылись бездны: оказалось, что у нас просто бесчисленное множество врагов! Весь коварный и растленный Запад, сделав своим плацдармом Украину, объединился против нас, начал посылать наши противникам оружие и оказывать всяческую поддержку и помощь. Одновременно с этим наши враги стали вводить против нас санкции, надеясь задушить нашу экономику, и заставить наш народ прислуживать «дяде Сэму», как говорили во дни ее молодости. Последнее обстоятельство вызывало у Елены Павловны самое яростное раздражение. «Да вот хрен им, чтобы я на них, паразитов, работала!» – с ненавистью думала она, подзабыв, что ей лично волноваться по этому поводу совершенно нечего: ведь как работник, она на восьмом десятке жизни не интересует не только злобных и алчных американцев и прочих всяких европейцев, но и своих родных российских работодателей. 

Но больше всего Елену Павловну удручало то, что, судя по некоторым постам в Интернете (сын научил пользоваться этой штукой), не все одобряли действия нашего государства. Некоторые пижоны, а вернее сказать – затаившиеся враги – нагло обзывали нашего президента тираном и самодуром! Елена Павловна приходила от этого в ужасное негодование: ну как эти людишки, нытики, интеллигентики смеют на полном серьезе утверждать, что у президента не все в порядке с головой, называют действия наших военных агрессией против независимой страны? Как они не понимают, что мы помогаем братскому народу избавиться от фашистов, нацистов, милитаристов и прочей швали, там окопавшейся? Что мы на самом деле защищаем нашу землю, наших людей, наши высокие идеалы и вековые традиции?

А обстановка тем временем продолжала накаляться. Чванливые англосаксы никак не желали понять наших действий, наших интересов, постоянно норовили напакостить, навредить! Одна за другой стали уходить от нас их фирмы – и Макдональдс, и Икея, и автомобили, и одежда. Елене Павловне было особенно жаль Икеи – она любила туда захаживать, свою спаленку обставила их мебелью и украсила всякими разными ковриками. Иногда она заглядывала в «Макдональдс», случалось, покупала одежду в магазинчиках с нерусскими названиями, и, честно говоря, ей там нравилось – там было очень приятно, культурно, товары – качественные, обращение продавцов – благожелательное. 

И вот пожалуйста – все эти компании оказались, можно сказать, во вражьем стане, свернули тут свою деятельность и сделали российскому потребителю ручкой. Казалось бы, пускай их – ушли и ушли, наши родные придут им на смену, глядишь, и цены понизятся. 

Но наши родные производители почему-то на освободившиеся места не спешили, а цены в магазинах неуклонно росли. 

Елена Павловна теперь регулярно смотрела новости по телевизору и слушала их по радио, от чего настроение у нее портилось день ото дня. Особенно ее удручил и возмутил отъезд многих известных личностей. Услышав очередное сообщение о том, что та или иная знаменитость уехала из России, как несогласная с действиями президента и правительства, она приходила в полнейшее негодование, близкое к отчаянию. Она ненавидела этих врагов, нытиков, слюнтяев, бросивших Родину в трудный час. Это же надо подумать: такая популярная Чулпан Хаматова, обожаемая когда-то Пугачева со своим кривлякой Галкиным, Андрей Макаревич, который ей очень даже нравился в молодости, и другие – артисты, ученые, врачи – все вдруг поднялись на крыло и покинули Россию! 

«Чего им тут не хватало? – кипела от негодования Елена Павловна. – Гребли тут деньги лопатой, а теперь, в трудный час, побежали в разные стороны. Предатели, изменники, лгуны! Обзавелись всякими виллами в Европе да в Израиле и слиняли! Они, видите ли, осуждают агрессию, они за мир! Ишь, миролюбцы какие выискались! Пусть скажут спасибо, что сейчас у нас никто их не цапает на границе и не отправляет очень далеко в тундру и тайгу! И впрямь, беззубое какое-то время настало! Раньше им бы показали, как надо Родину любить!»

Такое взволнованное состояние пробудило у Елены Павловны прилив творческой энергии – ей захотелось написать стихи о любви к Родине, подвергнувшейся тяжким испытаниям. В юности она пописывала стихи, а школьная учительница литературы находила их «многообещающими» и даже время от времени с одобрением цитировала их перед классом. Не оставила Елена Павловна этого занятия и в более поздние годы, что-то изредка сочиняла на дни рожденья друзей и знакомых – баловалась стишками, так сказать. 

Но теперь ее поэтический порыв было не остановить. Перед ее мысленным взором одна за другой вставали картины исторических баталий, великих битв, в которых русское воинство посрамляло врагов и спасало Отчизну. Вдохновленная речами пламенных телеэкранных патриотов, Елена Павловна не писала – творила! Ей казалось, что слова, как огненная лава, изливаются прямо из сердца:

Черный ворон расправил 

Над Россией крыла

По-над Русью святою

Вновь сгустилася мгла.

Окружили враги нас 

Неприступной стеной.

Вновь грозят нам разрухой,

Войной и бедой.

Тут неверующая Елена Павловна почувствовала необходимость придать стихотворению сакральную силу, призвать на помощь Высшие силы – теперь это модно, «в тренде», как говорит молодежь. И она написала:

Но хоругви святые

Мы как щит вознесем

И к иконам священным

Мы с мольбой припадем.

О, пречистая Матерь, 

Охрани нас от зла,

Нечестивцев коварных

Сожигая дотла.

И вот, наконец, финал, мощный заключительный аккорд, который саму поэтессу пронял до глубины души:

Будь смелее, солдат!

Ты не дрогни в бою

За Донбасс! За Луганск! 

За Россию свою!

Она перечитала написанное и осталась очень довольна. Ей захотелось с кем-нибудь поделиться своей творческой удачей. Но с кем? С сыном, конечно, все-таки это – самый родной человек, хоть и не балует мать особым вниманием. Позвонит раз в неделю, спросит, как здоровье, не надо ли чего, и отключается. Выполнил сыновний долг, будто галочку поставил. Нынешние дела она с ним так и не обсудила – заикалась пару раз, но он такой разговор не поддерживал.

Теперь она набрала его номер и, сначала вежливо спросив, есть ли у него время и не занят ли он, прочитала ему стихотворение. На другом конце трубки воцарилось молчание. «Ну как, Валер?» – с беспокойством творца, душой болеющего за свое создание, спросила Елена Павловна. «Н-н-уу, н-ни-чего», – начал он мямлить, явно не зная, что сказать. «Не понравилось, видно», – с обидой подумала Елена Павловна. И вдруг он выдал: 

 – Мам, ну ты что, и вправду веришь всему, что в телевизоре врут? Всем этим Соловьевым, этим пропагандонам купленным? Вторглись в независимую страну, потому что хотим там свои имперские порядки установить, чужое хапнуть. Теперь вот по рукам и получаем в виде санкций! 

Елена Павловна обомлела: и это единственный сын ей говорит, родная кровь! 

– Да если бы мы, – заикаясь от возмущения, проговорила она, – н-не... ввели бы войска, они бы первые на нас напали. Мы обороняемся, нашу страну защищаем!

– Ой, мам, ну перестань. Ну ты ж неглупая женщина... Украинцы, что ли, на нас напали бы? На ядерную державу с огромной армией? Да не смеши, в самом деле!

– Да ну тебя, – окончательно разозлилась Елена Павловна – Как ты, Валерка, все-таки на папашу своего похож – недаром вы теперь так сдружились! Я тебя растила, ночи недосыпала, а теперь для тебя папочка твой дороже и ближе матери! Где ж справедливость-то?

– Да причем тут справедливость? – проговорил сын, и в его голосе отчетливо послышалось: «Что с тебя взять-то? О чем с тобой говорить?» – Ну, ладно. Поздравляю с творческой победой. Если чего нужно будет, звони, – и отключился.

«Ничего мне от тебя не надо, – чуть не плача, сказала Елена Павловна, глядя на потемневший экран смартфона, – помирать буду, не обращусь».

Вконец расстроенная, она решила выйти на улицу, прогуляться, успокоиться. В палисадничке во дворе Елена Павловна увидела Григория Кузьмича, соседа по подъезду. Тот сидел на лавочке, подставив лицо ласковым апрельским лучам. Елена Павловна приветливо поздоровалась и присела рядом – они приятельствовали. Григорий Кузьмич ей очень нравился – хоть и пожилой мужчина, пенсионер, как и она, но приятный, с достоинством, с командирскими нотками в голосе. Он никогда прямо не говорил о своей бывшей профессии, но давал понять, что работал в такой организации, которая все и про всех знает. Елена Павловна догадливо кивала головой и с особым вниманием прислушивалась к речам соседа, особенно когда он рассуждал о политике и прочих общественно-значимых темах. 

– Как у вас дела, Елена Павловна? Как самочувствие? Что-то вид у вас немного расстроенный, мне кажется, – осведомился Григорий Кузьмич.

– С сыном поругалась, – призналась Елена Павловна. Ей не хотелось вдаваться в подробности размолвки с сыном, поэтому она сразу задала волнующий ее вопрос:

– Как ваше мнение, Григорий Кузьмич, не будет ли большой войны? Эти американцы со своими прихвостнями, вся эта натовская компания, – не собираются ли и впрямь на нас напасть? Снабдят этих укров-нацистов своим оружием под завязку и их руками начнут против нас боевые действия. Вон они как их поддерживают – и деньгами, и оружием, и танками. Беспокойно как-то, честно вам скажу.

– Правильно беспокоитесь, Елена Павловна. Зарятся они, зарятся на наши просторы и богатства и с Украиной все это разогревают, чтобы у нас под носом хозяйничать и базы натовские там строить. А ведь в чем суть дела-то? Вы ведь слышали, наверное, что у них, в Америке, есть супервулкан, который того гляди, взорвется?

– Да, слышала, читала даже в Интернете про него. Йелл... как там его? Э-э-э...Йеллостон, что ли?

– Йеллоустон, – значительно выговорил сосед и со знанием дела продолжал, – пока в его кратере расположен национальный парк со всякими... м-м-м... термальными источниками, гейзерами и так далее. В общем, тихо. Пока что тихо, – тут Григорий Кузьмич поднял вверх указательный палец, призывая слушательницу сосредоточиться. – Но из космоса видно, что он может рвануть в любую минуту. Тогда вся Америка полетит к чертям собачьим. Ну вот америкосы и хотят нашу равнинную спокойную землю к рукам прибрать, чтоб было куда им переселиться со своего опасного материка. Поэтому-то и натравливают на нас наших же братьев-славян, и все пограничные с нами государства – чтоб чужими руками Россию сломить, нас подчинить и свой порядок установить. Но руки у них коротки.

Елена Павловна с большим одобрением кивнула и продолжала слушать, затаив дыхание и не перебивая.

 – Ведь что такое Украина? – строго глядя ей в лицо, говорил Григорий Кузьмич. – Что это за страна такая? Ленин ее создал, а потом Хрущ-кукурузник Крым им подарил, а ведь это все наши исконные земли. Пора бы уже историческую справедливость восстановить!

Елена Павловна опять согласно покачала головой и поддакнула:

– Пора, очень даже пора, – а про себя подумала: «Вот бы сыночек мой или та же Вера услышали бы знающего человека, небось по-другому заговорили бы».

– Но вулкан – это еще полбеды, – вновь с заговорил Григорий Кузьмич с важностью человека, которому доступны скрытые ото всех тайные пружины истории, – он может и не рвануть в ближайшее время, ученые этого не знают. А есть и другая беда.

– Что же еще-то? – совсем растревожившись, спросила Елена Павловна и даже глаза округлила.

– А беда эта такая, что хотят эти западники везде свой порядок установить. А что это за порядок? Их порядок ЛГБТ устанавливает и всякие такие...извращенцы... У них уже повсеместно мужика в женщину переделывают и наоборот, а слова мальчик и девочка с детского сада запрещают произносить.

Елена Павловна слушала с ужасом. До чего же люди дошли! Совсем с ума посходили, что ли?

– Вот и патриарх наш говорит, – веско и значительно, будто с кафедры, вещал Григорий Кузьмич, – что мы сейчас боремся против всех этих извращений, гомосексуалов, всяких там гей-парадов и прочей нечисти, которую нам хотят навязать. Эта война – не на жизнь, а на смерть, это, прямо вам скажу – священная война за наши традиции, за нормальные семьи, за нашу культуру, за целостность нашего великого государства. Это, – тут он поднял указательный палец, призывая слушательницу изо всех сил сконцентрировать внимание, – истинная война миров! Схватка цивилизаций!

После таких слов Елена Павловна обмякла на скамейке, опершись лбом на руку. Вот, оказывается, как дело обстоит по своей глубинной сути! И как же после всего этого понимать всех этих уехавших, или оставшихся, но затаившихся, как Вера Васильевна или собственный родной сын?!

 – Но ведь многие, – произнесла она слабым растерянным голосом, – все-таки несогласны... м-м-м... с действиями э-э-э-... президента. Осуждают, говорят, что мы напали... вторглись... что там нацистов и фашистов не больше, чем у нас... и все такое...

 – Ха! Так это же притаившийся враг... пятая колонна, мутят наш народ, ждут нашего развала и погибели, – тоном, не терпящим возражений, заявил Григорий Кузьмич. – Они – агенты недружественных стран, явные или тайные. Правильно их иноагентами прозвали – жируют на иностранные денежки, шкуры продажные... Но!.. Мы всех таких несогласных вытащим за ушко да на солнышко! Все тайное рано или поздно становится явным.

Елену Павловну эти слова несколько испугали – а что, если сын, к примеру, что-нибудь сказанет на работе или со знакомыми да и привлечет внимание какого-нибудь бдительного человека, а тот возьмет да и сообщит, куда следует. Но она отогнала эту тревожную мысль – в конце концов, сын – взрослый человек, сам за себя может постоять.

– Но почему же мы так долго не можем эту нечисть одолеть? – спросила Елена Павловна. – Уже, считай, два месяца, как эта спецоперация длится, а конца не видно!

– Ну не все сразу, соседушка, не все сразу. И Москва не сразу строилась... Вы посмотрите, что делается, как этот западный блок Украине помогает – и деньгами, и оружием. Мы же фактически всему НАТО противостоим. Какие санкции против нас ввели и еще будут вводить, какой грязью со всех сторон поливают. Но мы, – тут Григорий Кузьмич важно кивнул, – не поддадимся и не сдадимся! Помяните мое слово – еще максимум месяц – и Киев возьмем, а там, – он со значительностью ухмыльнулся, – и до Польши недалеко!.. Хм-хм-хм... А что эти финны себе позволяют? А прибалты? Очень уж много все эти так называемые нации на себя взяли, расхрабрились, черт бы их побрал!.. Ничего-ничего, еще немного усилий – и не только СССР, но и Российскую империю, вместе с Польшей и Финляндией восстановим! 

Елена Павловна поглядела на соседа с восхищением и сказала:

– Как вы, дорогой сосед, все замечательно объяснили! Всю суть происходящего мне раскрыли! Вот что значит – человек знающий, понимающий, информированный! Спасибо! Спасибо огромное!

Григорий Кузьмич с достоинством склонил седую голову:

– Так что, дорогая Еленпална, не беспокойтесь, наша победа не за горами. Плохо, конечно, что наши парни гибнут, но ведь за правое дело не жалко и жизнь отдать, верно говорю? А Россия-матушка, она всегда побеждала и побеждать будет! – и Григорий Кузьмич, как бы в подтверждение своих слов стукнул себя кулаком по колену. – А Украине этой, как самостоятельной стране, не бывать – Крым уже наш, и все остальное скоро будет нашим!

– Скорей бы уж, – поддакнула Елена Павловна, глядя на соседа почти влюбленными глазами. Он мягко улыбнулся в ответ и поднялся со скамейки

– Домой пора, – сказал он. – Небось, женушка заждалась с обедом!

– Привет ей передавайте, – слегка помахала рукой Елена Павловна.

Григорий Кузьмич любезно кивнул в ответ и пошел домой. «Хороший мужик, хоть и не молодой. Жалко, что женат, – с неподобающей возрасту шаловливостью уже не впервые подумала Елена Павловна, глядя на его удаляющуюся широкую мужскую спину. – Но какая голова! Просто не голова, а Дом Советов! Все объяснил, по полочкам разложил, всю, можно сказать, подоплеку показал! Умница, одно слово!». 

Елена Павловна еще какое-то время погрелась на солнышке и тоже пошла домой. Разговор с Григорием Кузьмичом поднял ей настроение. «Вот человек – все понимает, все правильно оценивает! А ты что? – она мысленно обратилась к сыну. – Ты-то что понимаешь? Что ты знаешь? Насмотрелся в этих ваших интернетах всяких ютубов вражеских, а они разве правду расскажут? Их все те же американцы выдумали и к нам запустили, чтобы нашему народу голову заморочить. А вот такие, как ты или как та же Вера Васильевна, интеллигентка вшивая, (прости, Господи) поддаются на всякие западные провокации, не разбирают, где настоящий друг, а где – враг злобный».

Елена Павловна взбодрилась и на радостях зашла в магазин, чтобы купить любимой колбаски. Подскочившая цена на это лакомство ее огорчила. «Скорей бы уж они заканчивали это все, а то, глядишь, на хлеб и воду перейдем с такими-то ценами», – подумала она, вдруг забыв о своем патриотизме. Терпеть лишения ради высокой идеи ей, честно говоря, не хотелось!

Проскочило лето, наступил сентябрь, но осень не торопилась вступить в права – вокруг все еще было зелено, первые осенние листочки тихонько планировали на землю – настоящий листопад еще не начинался. И на душе Елены Павловны тоже было благостно, сын звонил, не забывал, регулярно заезжал после работы, привозил маме что-то вкусненькое – и на том спасибо! Военные действия велись где-то далеко, жизнь продолжалась обычная, мирная, правда, все более дороговатая. Последнее обстоятельство ее беспокоило больше всего. 

Спокойствие и умиротворенность Елены Павловны были нарушены в одночасье: 21 сентября была объявлена частичная мобилизация и неожиданно все пришло в движение. Сначала она немного испугалась – раз объявляют дополнительный набор в войска, стало быть, не так хорошо идут у нас дела, как об этом говорят по телевизору. Враг, очевидно, оказался сильнее, чем мы считали, когда начинали спецоперацию. Но она быстро успокоила себя – сейчас призовут триста тысяч наших бравых мужиков, и наша правда, наконец, восторжествует! 

Однако новости последующих дней повергли ее в настоящий шок. Вдруг оказалось, что тьма народу не желает отправляться на фронт, не желает защищать Родину, а желает только одного – спасти свои шкуры! Молодые и среднего возраста мужчины, которых ждали в войсках, просто-напросто побежали в разные стороны – кто на запад, кто на восток, кто – на юг! Елена Павловна недоумевала: как же так? Как они могут оставить свою страну и народ в трудный час? Где их мужество, где патриотизм? И это – потомки тех, кто восемьдесят лет назад грудью встал за Родину, отстоял нашу свободу ценой огромных потерь? Что ж это сделалось с народом-то, Господи? 

Елена Павловна своими глазами видела соседку с нижнего этажа, всю почерневшую от тревоги. На участливый вопрос: «Что случилось?» та взволнованным голосом ответила, что ее сын с беременной женой и пятилетним ребенком застрял на каком-то пропуском пункте в Грузии и от них вот уже несколько дней нет ни слуху ни духу. В другой раз она своими ушами слышала, как на улице женщина средних лет с остановившимся взглядом говорила кому-то в трубку: «Не смей туда ходить! Никаких повесток, никаких бумаг не подписывай! Я сама пойду, скажу, что ты уехал в неизвестном направлении!» 

Елена Павловна была растеряна: с одной стороны, по телевизору показывают автобусы, заполненные смеющимися, бодрыми призывниками и провожающих женщин, радостно посылающих им слова поддержки вместе с воздушными поцелуями. С другой, – беспрерывно идут сообщения о толпах молодых мужчин, скопившихся на границах наших южных соседей, о репатриантах и релокантах, короче говоря, о самом настоящем бегстве из страны сотен тысяч людей – в одиночку, семьями и целыми компаниями. Исход был таким массовым, что Елене Павловне казалось, что еще немного – и в России вообще не останется мужского населения, за исключением ее ровесников. «Они уедут и кто ж тут работать будет? – раз за разом посещала ее беспокойная мысль. – Как же нам, старикам, будут пенсию платить, если молодые работать не будут?»

В один из таких дней она встретила на прогулке Григория Кузьмича – как всегда неторопливого и уверенного в себе.

– Здравствуйте, дорогая соседушка, – любезно приветствовал ее Григорий Кузьмич, давненько вас не было видно! Как лето провели?

– Неплохо. Спасибо. А вы как?

И, не дожидаясь ответа, Елена Павловна сразу задала соседу волнующий вопрос:

– Что ж это делается, Григорий Кузьмич? Что ж это все мужчины побежали в разные стороны? Кто ж нас защищать-то будет?

– Ну, – важно протянул тот, – крысы бегут с корабля. Но далеко не убегут – на границе будут обустроены мобильные призывные пункты, да и на паспортном контроле в аэропортах усилится контроль – вот все эти бегунки и попадутся да прямо на фронт и отправятся со своей заграничной поклажей. Так-то! А вообще-то я вам скажу, Елена Пална, – измельчал народ! Измельчал!

Елена Павловна скорбно кивнула в знак согласия: да, народишко стал не тот – изнежились от хорошей жизни, каждый только о себе думает. А мудрый Григорий Кузьмич, будто прочитав ее мысли, сказал:

 – А ведь кто эти все нынешние, с позволения сказать, интеллигенты, которые нынче правят бал? Все эти наглые журналистики, всяческие айтишники-белоручки и прочие безбашенные блогеры? Они все, – тут сосед сдвинул брови и предостерегающе поднял указательный палец, – проводники идей гнилого Запада на нашу русскую почву, его опора и активные помощники!

Тут Григорий Кузьмич разошелся не на шутку и взгляд его посуровел:

– Поэтому вот что я вам, дорогая соседушка, скажу – без репрессий нам не обойтись! Надо очистить наше общество от этой плесени. Вы же видите, кое-что делается в этом направлении – уже пошли аресты, суды, посадки. Но мало! Мало! – голос Григория Кузьмича зазвенел металлом. – Необходимо закрыть границы, чтобы мышь не проскользнула, объявить не частичную, а всеобщую мобилизацию! А всех тех, кто не то, что говорит, а думает иначе, кто, извините за выражение, носит фигу в кармане – всех выследить и отправить – кого – воевать, долг перед Родиной кровью смывать, а самых упорных – под трибунал и... Вот тогда будет порядок!

При этих словах Григорий Кузьмич сделался лицом столь грозен и пунцов, что Елена Павловна несколько струхнула: не хватил бы дорогого соседа тут же на месте удар! Она позволила себе взять его за рукав и миролюбиво произнесла:

– Вы правы, Григорий Кузьмич, и я так думаю, только не надо волноваться! Там, – и она со значением подняла кверху указательный палец, – всё-е-е знают и меры уже принимают. Пора, пора гаечки затянуть!

– И затянем, – кивнул в ответ сосед, – еще как затянем, так, что они продыхнуть не смогут! Вся страна, как сжатый кулак, должна быть! Мораторий на смертную казнь отменить к чертовой матери! Страх должен быть в народе – где страх, там и порядок! Как при... Ну вы-то меня понимаете?..

И Григорий Кузьмич выразительно заглянул в глаза Елене Павловне. Та сделала понимающее лицо – дескать, не сомневайтесь, дорогой сосед, я вас совершенно одобряю.

 Она вернулась домой, поспешно пообедала, чтобы не опоздать к сериалу, и только пристроилась перед телевизором, как зазвонил телефон. Подняв трубку, она услышала голос сына и почему-то взволновалась, будто почуяв недоброе.

– Мам, я тут рядом с тобой, хочу зайти. Не помешаю? Что купить?

– Да все есть, сынок. Мать твоя еще в состоянии себя обиходить. Ну заходи, чайку попьем!

Елена Павловна немного расстроилась, потому что из-за внезапного прихода сына сорвется просмотр сериала, но вспомнив, что пропущенную серию можно будет посмотреть на следующий день, успокоилась.

Валера пришел минут через пятнадцать, и Елена Павловна с первого же взгляда поняла, что пришел он не просто так, проведать маму. Он был явно расстроен. 

Они пошли на кухню, сели пить чай с домашним вареньем, и Елена Павловна в нетерпением спросила:

– Валер, что случилось-то?

– Мам, пусть Мишка у тебя поживет некоторое время. Можно? 

Елена Павловна замерла на стуле и вопросительно смотрела на сына, ожидая объяснений. С чего это вдруг Мишка, ее двадцатитрехлетний внук, работающий в какой-то компьютерной фирме, будет у нее жить? Она и в его детские годы не сильно баловала внука своим общением и бабушкиными заботами, а теперь и подавно. Парень будет для нее обузой. Елена Павловна давно уже привыкла жить одна, быть сама себе хозяйкой и не имела намерения ухаживать за взрослым и почти чужим для нее детиной.

 – Чего это вдруг внучок про бабушку вспомнил? – с сарказмом в голосе спросила она.

 – Мам, – Валера вздохнул, – ну ты что, не понимаешь? Не видишь, что творится? Повестки приносят на дом, по месту регистрации, заставляют их брать чуть не насильно. А у него военная специальность – самая им нужная – инженерные войска. У него уже нескольких друзей вызвали в военкомат. Родители на ушах стоят. Уезжать он ни за что не хочет. «Что я там буду делать?» – говорит. Упрямый осел! А тут, у тебя, он не прописан, сюда за ним не придут. А у нас как раз, глядишь, попадется. И в Украину отправится. На фронт!

Елена Павловна, остолбенев, смотрела на сына.

– Со-о-о-лнце, – наконец протянула она, – что значит попадется? Он же пойдет Родину защищать!

Теперь уже Валерий вытаращился на нее в полнейшем недоумении. Было совершенно ясно, что он такого не ожидал.

– Мам, – оторопело произнес он, – к-к-какую Родину? От кого защищать? Кто на эту Родину нападает? Замки и дворцы ихние что ли, защищать? – и он качнул головой куда-то в сторону, так что сразу стало понятно, кого «их» он имеет в виду.

Тут уже Елена Павловна перестала сдерживаться.

– Ах ты, – неприязненно прошипела она, – да ты, оказывается, вражина! Предатель! Ты и все вы... продались этому вашему любимому Западу! Мой внук будет у бабушки под крылом шкуру спасать, пока наши ребята там за нашу свободу сражаются, защищают нас от мерзости этой фашистской! Да знал бы твой дед, который под Сталинградом бился, какой у него внук и правнук народятся!

Тут взгляд сына стал холодным и колючим – ни дать ни взять папаши его взгляд. Тот вот так же глядел на нее, когда собрался уходить после очередной семейной разборки. 

Теперь уже и не вспомнить, какие именно слова она тогда кричала мужу, но хорошо помнила, что это были чрезвычайно оскорбительные слова. Просто сдержаться не смогла, занесло ее тогда, впрочем не впервые. Муж все выслушал молча, без возражений, наспех покидал какие-то вещи и документы в небольшой чемодан, на прощанье посмотрел ей в лицо и сказал: «Не любишь ты меня», вышел и захлопнул дверь у нее перед носом. 

Она еще долго стояла перед этой дверью, кипя от возмущения и обиды. «Не любишь, – думала она. – Можно подумать, нам по двадцать лет. Любишь – не любишь! При чем тут любовь-то после пятнадцати лет брака? Все есть, квартира – полная чаша, продукты из лучших магазинов, все сыты, одеты, обуты, что еще надо? Любовь? Ишь ты, романтик выискался! Иди-иди, помыкайся по чужим углам, приползешь назад. Приползешь, а я посмотрю еще – принимать тебя обратно, или нет».

Но муж назад не возвратился – ни шагом, ни ползком. Даже за одеждой не зашел. Жизнь начал с нуля, нашел себе какую-то бабу, женился, и, по слухам, все у него сложилось неплохо. Валера подрос, стал с папой общаться, потом познакомил с ним невестку и внука, и теперь они дружат, в гости друг ко другу ходят, а Елена Павловна – все одна да одна. Ну где ж справедливость?

Сейчас, сидя за столом на кухне, Елена Павловна поразилась, как сын все-таки похож на папу своего – и лицом, и манерой. Он начал говорить, и слова его текли медленно и ненавистно:

– Ты, мать, совсем свихнулась от своего телевизора. Слушаешь всякую ахинею, которую там плетут. Тебе и внука родного не жалко. При чем тут дед? Причем Сталинград? Тогда действительно, страну, народ защищали, а теперь что? Никаких параллелей нет с той войной. Ладно, – подвел он итог разговору и вздохнул, – я пошел.

– А ты папеньку своего дорогого попроси, он же добрый, он приютит внучка-то, – ехидно крикнула она сыну.

– А он предлагал, – с нескрываемым раздражением ответил сын. – Но они в тесноте живут, Мишка сам счел, что это неудобно, и не захотел. 

Он поднялся и пошел одеваться. Она слышала, как он в передней натягивает куртку, но не вышла провожать. Хлопнула входная дверь – он ушел. Бесповоротно, навсегда, как когда-то ушел от нее его отец.

И тут Елену Павловну будто обухом ударило: что же это она сделала? Как она могла? Ведь она только что вдрызг рассорилась с единственным человеком, который у нее по большому счету есть на всем белом свете! Теперь он больше не придет! Она лихорадочно метнулась к мобильнику и дрожащими пальцами набрала номер. Скорее, скорее – остановить, вернуть!

– Пусть приезжает! – крикнула она в трубку, едва сдерживая слезы. – Сегодня же! Прямо сейчас пусть приезжает!

– Да? – услышала она в трубке удивленный голос сына. – Можно?

– Конечно!

– Он вечером приедет, мам, после работы, – ответил Валера, и слышно было, что он растроган.

– Жду! – вздохнула Елена Павловна и, всхлипнув, выговорила:

– Прости, сынок, свою дуру-мать!

Отложив смартфон, Елена Павловна бессильно опустилась в кресло и заплакала. Потом вытерла платком мокрое лицо и неподвижно уставилась в противоположную стену. Ни шевелиться, ни думать о чем-либо не было сил.

Сквозь слезы она каким-то краем сознания, вскользь, думала о словах Григория Кузьмича. Слышал бы он, что говорил тут ее дорогой сыночек! Знал бы он, что ее собственный внучок собрался прятаться у бабушки, лишь бы не послужить своей стране, своему народу, своему президенту! Ай, какой позор! 

«А такой ли уж позор? – вдруг закралась ей в голову предательская мысль. – А может быть... может быть, Валерка прав? Ну хотя бы отчасти... Ох, как же все неоднозначно... Непонятно! Что мы знаем на самом-то деле?»

Теперь она ясно осознавала, что только одно было однозначно – это единственный сын, это - единственный внук... Кто еще у нее, у старухи, есть-то? Только они... и больше никого!

 «Слава Тебе, Господи» – вдруг прошептала нерелигиозная Елена Павловна непривычные для себя слова и даже перекрестилась. Если и вправду Там Кто-то есть, так это, Он, видать, уберег, вразумил, не попустил бесповоротной ссоры с родными людьми и бессмысленного одинокого увядания на старости лет.

Постепенно Елена Павловна совсем успокоилась, включила телевизор, посмотрела очередную серию и пошла на кухню – готовить ужин для внука.

Мишка приехал вечером – с рюкзаком со своими вещами и двумя полными сумками продуктов. 

– Ой, ну зачем это? – протянула Елена Павловна, – ну что, бабушка будет внука голодом морить?

Но она немного кокетничала – на самом деле ей было приятно внимание. Мишка, которого она не видела уже несколько лет, совсем повзрослел и оказался славным, добродушным парнем. Елена Павловна решила, что они, вероятно, подружатся. Он закинул вещи в комнату, которую бабушка для него приготовила, прошел на кухню и начал весело ей помогать. 

За ужином, который он уминал с большим аппетитом, они говорили о том, о сем, не касаясь острых общественных тем. Он охотно рассказывал о работе, и, чуть понизив голос, признался ей в своей любви к сослуживице. 

– Баб, ты только родителям не говори, ладно? Я сам потом им скажу.

– Уж не из-за нее ли ты не полетел в Армению, как отец хотел? – заговорчески подмигнув парню, спросила Елена Павловна.

Он молча и выразительно кивнул, и она улыбнулась – дескать, не сомневайся, бабушка не выдаст. С каждой минутой она чувствовала, как ее сердце, заскорузлое от долгих лет одинокой жизни, оттаивает и тянется к этому симпатичному парню. Она слушала молодую болтовню и про себя сокрушалась: «Что ж я такая нескладеха по жизни? Сколько я упустила, пока он рос, развивался, взрослел? Все свои обиды лелеяла! Дура, как есть дура!» 

Дни тянулись, а окружающая обстановка все также не внушала оптимизма. Люди продолжали уезжать, улетать, убегать из страны, несмотря на грозные призывы и предупреждения, льющиеся из всевозможных СМИ. Какие бы пламенные речи ни произносили бравые журналисты на государственной службе, какими бы словами они ни называли уезжающих, какие проклятия ни сыпали бы им на голову – исход ничто не останавливало, массовое бегство продолжалось. Кто мог – уезжал, кто не мог – прятался, переезжал жить к родственникам или за город, на дачу. 

Тем временем в городе уже вовсю хозяйничал октябрь, гнал тучи по небу, щедро посыпал листву золотом и багрянцем. Хотелось радоваться последнему мягкому осеннему теплу, ярким осенним краскам, но Елена Павловна теперь находилась в постоянном беспокойстве. Она, неожиданно для себя, наслаждалась общением с внуком, но беспрестанно за него тревожилась. Каждый вечер, когда наступало время его возвращения с работы, ее обуревало волнение. «Конечно, молодой парень, ему и погулять с друзьями хочется, и с девушкой пообщаться! Не должен же он со старой бабкой все вечера проводить», – уговаривала она сама себя, но сердце все равно было не на месте. Правда, Мишка старался ее сильно не волновать, звонил, предупреждал, что задержится, но она все равно успокаивалась только тогда, когда слышала долгожданный звонок в домофон. Поговаривали о том, что в метро и на улицах ходят патрули, проверяют документы, могут схватить и отвести в военкомат. Елена Павловна и сама замечала, как много военных стало на улицах, и это было непривычно и неприятно.

Теперь ее основные заботы сосредоточились на том, чтобы любовно обиходить внука. Неожиданно свалившиеся на нее бабушкины заботы доставляли ей, закосневшей в одиночестве, чрезвычайное удовольствие и успешно отвлекали от размышлений на социально-общественные темы. Её патриотизм и любовь к президенту, конечно, не исчезли, но... как-то сами собой отошли на второй план. «Заканчивали бы это все, разбирались бы сами на своих верхних уровнях. Неужели договориться нельзя? Чего ж там ребята наши погибают?!» – раздраженно думала она и переключалась на размышления о вкусном ужине для Мишки. 

Она продолжала смотреть телевизор, благо, что он стоял у нее в комнате, но в разговорах с внуком инстинктивно обходила опасные темы, на которых могло споткнуться их благодушное совместное проживание. И Миша, умница, не провоцировал бабушку высказываниями, которые вызывали бы у нее протест. Глядя на его открытое, улыбчивое лицо, Елена Павловна все яснее понимала – в отношениях людей есть нечто, стоящее над политическими воззрениями и разногласиями. И это нечто называется простым словом – любовь. 

Так прошло недели две, октябрь катил к середине. Жизнь Елены Павловны теперь была строго размерена. Утром она больше не нежилась в постели, а бодро вставала и готовила Мишке завтрак, чтобы неразумное дитё не убежало на работу, не поевши. Днем нужно было обдумать ужин, вернее – обед, потому что мальчик, придя вечером с работы, с большой охотой кушал бабушкины супы. Предусмотрев, не уступая шеф-повару ресторана, все детали предстоящей вечерней трапезы, Елена Павловна выходила на охоту в магазин, чтобы купить все необходимое. Возвратившись и перекусив, она пару-тройку часиков посвящала себе – смотрела телевизор или лазила в Интернете, а там уже наступал вечер, полный ожиданий домофонного звонка. 

В один из таких дней Елена Павловна вышла в магазин и у подъезда нос к носу столкнулась с Григорием Кузьмичом. Она обычно радовалась такой встрече, но на сей раз ее что-то кольнуло под ложечкой. 

Сосед, как всегда, был представителен, важен и чрезвычайно самоуверен.

– День добрый, день добрый, соседушка, – басовито приветствовал он Елену Павловну.

– Здравствуйте, здравствуйте, – в тон ему отвечала Елена Павловна. Впервые за долгое время их знакомства ей захотелось скорее закончить разговор и пройти мимо, но осанистая фигура соседа преградила ей дорогу

– Как поживаете, Еленочка Павловна? – осведомился он дружеским тоном. – Я вижу, вы теперь занятой человек, за внуком ухаживаете. Это ведь ваш внучок теперь с вами проживает?

– Да, – весело отвечала Елена Павловна. – Пока маленький был, я не очень с ним возилась... дура была... – хихикнула она. – А теперь внучок живет с бабушкой, помогает. Вот иду в магазин, надо парню на ужин что-нибудь приготовить. С бабушкой-то это не то, что с родителями, которые вечно заняты. 

– Н-д-а-а... С бабушкой, конечно, хорошо жить, – протянул Григорий Кузьмич и вдруг посуровел лицом. – Только что это он про бабушку вспомнил, когда ребят его возраста на военные действия призывают? Он случаем не от гражданского ли своего долга у бабушки прячется?

– Э-э... – замешкалась от неожиданности Елена Павловна и чуть-чуть поперхнулась. 

Еще несколько лет, до самой своей смерти будет вспоминать Елена Павловна это предательское «э-э» и терзать себя чувством неизбывной вины...

– Н-да-а... – вымолвил сосед и как-то нехорошо, слишком уж проницательно посмотрел ей прямо в лицо. У нее пошли мурашки по спине. – Одни бегут, как тараканы от света, другие ховаются по углам – у бабушек, у дедушек, у друзей, на дачах. Своя шкура им дороже, видать, чем Родина. 

– Ну что вы, – нашлась, наконец, Елена Павловна, – наш Миша – не из таких. Он отслужил как положено, три года назад, а сейчас ко мне переехал, чтобы помочь бабуле. Мы ж с вами не молодеем, правильно, Георгий Кузьмич? Нуждаемся в помощи молодых, верно?

– Конечно, конечно, – поддакивал сосед. – Лишь бы не было так, как теперь сплошь и рядом бывает – приносят повестку по месту регистрации, а человека нет, дескать, живет в другом месте, а где – не знаем. В другое время этих незнающих самих бы привлекли по полной, а теперь вишь ты, – демократия, права человека! Тьфу, чтоб их! А ведь сообщить о таком безобразии – первейший долг гражданина!

– Да-да, – согласно кивнула Елена Павловна, боком просочилась мимо соседа, и поспешила по своим делам. На сердце нехорошо саднило.

Вечером она еле-еле дождалась Мишки и тут же передала ему разговор с соседом, дескать, не состряпал бы тот донос из соображений гражданской ответственности.

– Да не-е-е, баб, – протянул Мишка, – кому это надо – доносы писать, в полицию нести или в военный комиссариат? Делать, что ли, людям нечего?! У меня, – он понизил голос, – половина друзей – тю-тю, – и он махнул рукой в сторону, показывая, что ребята уехали, – а другая половина – вот так, как я, живет. Главное, чтоб не светиться по месту регистрации. Плохо, – улыбаясь, продолжал внук, – когда у человека бабушки нет. Некуда ему спрятаться! А меня – хо-хо... ищи-свищи!..

– Ну смотри, – качала качала головой Елена Павловна, – будь очень осторожен. Все же я отцу позвоню, предупрежу об этом разговоре. Не доверяю я этому нашему соседу!

– Баб, не беспокойся, – махнул рукой Мишка.

Ах, молодость, как прекрасна твоя наивная беспечность, твое светлое жизнелюбие!

«Нет, все-таки позвоню Валерке, предупрежу», – решила Елена Павловна, но в ближайший день так и не собралась это сделать. А потом стало уже поздно. Да и чем этот звонок мог помочь?

Прошло еще несколько дней. Елена Павловна немного успокоилась после разговора с Григорием Кузьмичем: время шло своим ходом, Мишка приходил вовремя, с аппетитом ужинал, перекидывался с бабушкой несколькими веселыми словами и шел к себе в комнату. 

В тот вечер она, как всегда, ждала внука с любовно приготовленным ужином. Он почему-то задерживался. В конце концов Елена Павловна уже не могла справиться с волнением, позвонила ему по мобильному и, похолодев, услышала любезный автоматический голос, сообщивший ей о том, что аппарат абонента выключен. «Батарейка села», – успокаивала себя, как могла, Елена Павловна, но спокойствие не приходило. Она металась от окна к двери, то прислушиваясь к шуму лифта в подъезде, то всматриваясь в прохожих на улице, но того, кого она ждала, среди них не было. «Позвони, позвони!!!» – мысленно приказывала она внуку, но он не звонил. Позвонил его отец.

Оказалось, что Мишку забрали еще утром. Когда он выходил из подъезда, его встретил участковый и препроводил в военкомат. Там растерявшегося парня заставили подписать повестку и только потом разрешили позвонить родителям. Мать с отцом отвезли новобранцу кнопочный телефон и необходимые теплые вещи. Дело было кончено, мышеловка захлопнулась.

«Прости, – говорил сын бесконечно усталым голосом, – что сразу тебе не позвонил, еще днем. Мы с Наташей были в таком шоке, мотались по магазинам за всем этим... Но он бодрится. Пока их отправляют на сборы. Бог даст, все обойдется».

– Конечно, конечно обойдется. Думаю, скоро домой вернется, – чуть не кричала в трубку Елена Павловна и сама верила, что так оно и будет. Непременно, непременно, именно так и будет. Не может быть иначе – ведь одно дело, когда хватают каких-то неизвестных ей парней, и совсем другое дело, если среди этих парней оказывается ее собственный родной внучок!..

Потом она неожиданно вспомнила о Григории Кузьмиче. «Неужели донес, сволочь?!» – с ненавистью подумала она. Куда девалось ее обычное уважение к соседу, ее доверие к тому, что он вещал ей при встречах? И тут она вспомнила собственную юность. Разве она сама не так же когда-то донесла комсоргу на Петракову? Она была тогда совершенно уверена в своей правоте. И Григорий, возможно, теперь уверен, что совершил правильное дело на благо Родине, как и она тогда, в школьные годы. Да и донес ли он? Кто его знает? Может быть, он не виноват. Ох, горе, горе!..

Первое время Мишка звонил регулярно – и родителям, и ей – сообщал, что находится на сборах, что все неплохо, ребята вокруг хорошие, кормят сносно. В конце ноября его отправили в действующие войска.

Теперь Елена Павловна не выпускала из рук телефон, брала его даже в ванную и в туалет, чтобы не пропустить звонок сына. Валера звонил ей аккуратно, как только получал сведения от Мишки. Тот не часто, но все же подавал о себе весточку, успокаивал родителей, говорил, что служится нормально и все более или менее спокойно. Еще говорил, что наверняка скоро возвратится, и обязательно в каждом разговоре велел передавать привет бабушке. Так они успокаивали друг друга и начинали ждать следующего звонка. 

Потом Мишкины звонки прекратились. 

Накатила зима, грянул безрадостный Новый год. Президент с экрана вещал свое новогоднее обращение к дорогим соотечественникам, а за его спиной с застывшими лицами и неморгающими глазами выстроились люди в камуфляже. «Где мой внук?» – шепотом кричала Елена Павловна экрану, но бравурная речь лилась без остановки, военные за спиной президента стояли, не шевелясь, и ясно было, что всем наплевать на сердечную боль старой женщины. 

Январь катил по заведенному природой порядку, а вестей от Мишки не было. Елена Павловна покорно ждала, не надоедала сыну с вопросами, он звонил сам и каждый раз говорил: «Нет, от него ничего! Мы запрашивали в части, отвечают: «Пропал без вести!»

Однажды, бесцельно бредя по скверу, Елена Павлова повстречала Веру Васильевну. Ей хотелось пройти мимо: говорить о чем-то, кроме своего горя, ей было трудно, а изливать душу Вере Васильевне казалось ей делом ненужным – Вера возьмет и припомнит ей тот разговор в начале спецоперации, начнет поучать, а то и злорадствовать. И будет права, конечно, права, только невыносимо все это выслушивать. Но пройти мимо знакомой не удалось, пришлось остановиться, поздороваться.

 – Что с вами, Еленпална? – спросила Вера с таким непритворным участием, что Елена Павловна не сдержалась, выложила ей все и заплакала.

 – Еленочка, милая моя, – дрогнувшим голосом произнесла Вера. – Ну... Ну что тут говорить? Ну... потерпите, миленькая, может, мальчик не может звонить...

И она вдруг по-сестрински, по-родному обняла Елену Павловну, и та почувствовала, что у Веры Васильевны вздрагивают плечи. 

Эта встреча и искреннее сочувствие чужого, в общем, человека принесли Елене Павловне небольшое утешение, и она немного воспряла душой. У нее появилась маленькая надежда, что Мишка все-таки найдется.

И он нашелся.

Тот февральский день был на удивление погожим и ясным. Елена Павловна стояла у окна и смотрела на улицу, будто ожидала, что по дорожке, ведущей к подъезду, появится плотная, торопливая Мишкина фигурка. В это время зазвонил телефон, и высветился номер сына. 

– Ну, Валера, что? – не в силах сдержаться, закричала в трубку Елена Павловна.

– Он нашелся. Вернее, его нашли, – хрипло ответил сын и на пару секунд замолчал, собираясь с силами. Потом быстро и невнятно проговорил: 

– Он под Авдеевкой погиб. Тело было под завалами, поэтому нашли не сразу. Опознали. Везут. Груз двести.

И замолчал. Елена Павловна, еще не вполне осознав, что случилось, автоматически спросила про невестку:

– А что Наташа? Как она?

– Спит. Ей укол успокоительный сделали. Кричала на крик, а теперь спит.

Елена Павловна молчала, не отнимая трубку от уха и слушая, как на другом конце прерывисто дышит в трубку ее сын. 

За окном солнце все увереннее пробивалось сквозь тучи, и весело чирикала пережившая зиму синичка.

Мать и сын стояли, прижимая к ушам телефонные трубки. Между ними тяжко дышала суматошная Москва, где-то рвались снаряды и гибли города, правители всех мастей вершили людские судьбы. А двое осиротевших людей молчаливо слушали дыхание друг друга, разделенные бездушным пространством обезумевшего мира...