Возможно, первичной была пьеса Сары Рухл, обратившейся к античному мифу об Орфее и Эвридике, взглянувшей на всю историю не глазами потерявшего любовь Орфея, а с вниманием к чувствам переживающей утрату жизни юной Эвридики. Идеей осмыслить сюжет в ином ракурсе вдохновился молодой композитор Мэтью Оукойн, предложивший Саре Рухл переработать пьесу в либретто оперы. Два молодых творческих человека отважились сочинить новое произведение. Не знаю, думали ли они о том, что вступают невольно в состязание с оперой “Орфей и Эвридика” великого Глюка, но у любого причастного к культуре и музыке зрителя такое сопоставление немедленно возникнет.
Были и ранние композиторские обращения к сюжету Овидия, достаточно назвать имя Монтеверди. Но они не получили такой широкой известности. Между тем, были и нашумевшие опусы на этот сюжет в нашем отечестве: в 70-е годы композитор Александр Журбин сочинил и представил публике рок-оперу “Орфей и Эвридика”, имевшую большой успех.
Далее лучше на время о них забыть, чтобы не оказаться в плену предвзятости и просто прожить сцены спектакля – одну за другой с героями- такими, какими они выведены на сцену заново. Однако, обращаться к мифам всегда опасно. При любой попытке внести в них сюжетные изменения они кажутся вторичными. А, если создатель нового взгляда на вечное и устоявшееся пробует противопоставить им vice versa - нечто противоположное, то старое понимание его выталкивает.
Миф побеждает всегда.
Начну все же с музыки. В моем восприятии нервное диссонантное эмоциональное звучание с эпизодами трагических настроений, с выразительностью камерного оркестра, состоявшего из 17 инструментов, с яркими динамическими оттенками, с большой ролью тревожных ударных, с красивыми мелодиями арий Эвридики, Орфея и главы царства мертвых Аида, создавало драматическую основу для сценического действия. Дирижировал партитурой сам композитор.
Атмосфера премьеры создавала приподнятость.
Итак, в центре либретто оказались не чувства Орфея, оплакивающего погибшую от жала змеи Эвридику, а чувства Эвридики, сетующей на то, что Орфей не столько полон любви к ней, сколько охвачен создаваемой им музыкой, постоянно возносящей его далеко от неё и от реальности. Реальность предстает современной: очень молодые юноша и девушка - она в бикини, он в светлых продырявленных джинсах проводят время на пляже, радуясь жизни. Радость изливается в пении. Эвридика – Сидни Манкасола -обладательница чистого легкого светлого лирического сопрано, и её партия достаточно сложна. Блондин Орфей - Элиот Мадорэ с самых первых нот привлекает красивой баритональной окраской, его баритон легкий, лирический… Тембр и диапазон голосов хорошо совпадает для дуэтов.
Итак, знакомьтесь, нося античные имена, на сцену выходят вполне знакомые нам по типажам, фактически узнаваемые какие-нибудь Джон и Мэри. Причем, Мэри носит очки как современная студентка. И Мэри раз от разу наталкивается на то, что, когда обращается к Орфею, он не сразу откликается. Он постоянно слышит сочиняемую им музыку, и её звучание в его сознании заглушает звуки живой трепещущей жизни… Но вот назначена их свадьба и сцену заполняют пришедшие на вечеринку (party) молодые люди, танцующие в быстром ритме, как на карнавале, в небрежно накинутых одеждах что-то типа рок-н-ролла, а не, скажем, латинский бальный джайв ….
Конечно, безмятежному счастью героев долго длиться не придется. Но либретто меняет причину. Появляется мистический неизвестный, одетый пестро в желто-зеленые одежды, вызывающие воспоминания о ловце певчих птиц Папагено из моцартовской “Волшебной флейты”, и в ритме, вызывающем другие ассоциации, а именно, адресующие к танцевальным ритмам выхода царя Ирода в уэбберовском “Иисус Христос - суперстар”, он поет высоким тенором, иногда переходящим в фальцет о том, что Эвридике пришло письмо, и это письмо у него, оно значимо потому, что написано и послано умершим отцом Эвридики, пребывающим в царстве мертвых. Потрясенная Эвридика следует за странным незнакомцем, оказавшимся не кем иным, как самим Аидом- властителем царства умерших - в этой партии выступает Дэвид Портилло. В сюжет оказывается также введен новый персонаж - отец Эвридики.
Воспитанная на “ Легендах и мифах древней Греции” Куна, никогда ничего я не знала об отце Эвридики. Не знала я, что он - отец белокожей девушки - сам совершенно темнокожий… Не знаю, может быть, соблюдение политкорректности побудило дать эту роль-партию певцу – его имя Марк С. Досс, с диапазоном баса-баритона, так что, скорее всего, зрительское «разночтение» следует не учитывать. Поет он великолепно, и его ария усугубляет горе Эвридики, встретившейся с навеки утраченным для неё отцом. Но, последовав за переодетым почти по-клоунски Аидом, она сама по своей воле покидает мир живых. Прибывает она туда, куда обычно везет в лодке по реке Стикс Харон, спустившись в лифте, а выходя из него, держит над головой желтый зонтик… Дождь.
Но отныне все краски меркнут. Она еще спрашивает о комнате в отеле, но отеля нет, она еще спрашивает о душе, но душа нет, зато душа уже бесплотна.
Все краски мира погасли. Вокруг мрак и пустота. Негде присесть. Не к чему прислониться.
Остается лишь потускневшая выгородка стены, виденная нами на вечеринке…
Да виднеется вдали лодка, надо полагать, та самая, на которой в эту обитель скорби прибывают умершие. Но в спектакле достаточно подойти к ней и лечь в неё, чтобы персонаж становился подданным царства Аида.
Эвридике страшно.
Постановку, сценический дизайн и костюмы осуществил режиссер Дуглас Фитч. И, на мой взгляд, они вступили в противоречие и между собой, и с сюжетом, и с музыкой. В классических хитонах, тогах, туниках – всегда есть проекции к моде других времен. В любой транскрипции античного сюжета о любви и смерти присутствует вневременное начало.
В нынешней версии время действие накрепко привязано к нашим дням именно из-за приверженности к моде, стилю и облику нынешних молодых людей. Поэтому обертоны
театральной идеи не расходятся лучами отзвуков во все времена. И, если временно разъезжающаяся сценическая выгородка стены, дает указатель меняющегося места действия, то костюмы персонажей демонстрируют лишь сегодняшний день, лишенный поэзии. В музыке звучат выразительные мелодии, передающие человеческие переживания, и они не корреспондируют со сценической пестротой, уместной в зингшпилях. Авторы хотят сказать, что так сильно любить могут и современные молодые люди…
Но здесь не столько речь о любви, сколько о долге Эвридики по отношению к отцу. О добровольном её отказе от жизни и любви.
Так ли? Правомерно ли изменять вечный сюжет? У меня нет ответа. Есть только душевное несогласие.
А в это время, сидя на вышеупомянутой стене, Орфей беседует со своим двойником -Николасом Киллинером, обладателем контртенора, и их дуэт звучит грустно в оплакивании…
Музыка оперы, посвященной оборванной жизни и любви, на мой взгляд, скорее, может быть соотнесена со сценическим решением, в котором цветовое и световое воплощение вызывает ощущение чего-то мерцающего, сумрачного, затененного. Краски жизни могут играть лишь в начале.
Но игровыми красками заполнен сюжет и дальше. И тут у меня полное возражение сцене с кладбищенскими камнями. Три персонажа, воплощающие голоса камней, создают ансамблевое элегическое настроение. Но их костюмы вызывают комедийный эффект.
Они помещены в огромные серые мешки с какими-то бугорками или пузырями, перемещаться по сцене артистам явно неудобно, и возникает ощущение, что зритель присутствует на детском утреннике. А камням и не нужно бродить по сцене. Камни - это та тяжесть, что ложится горюющему человеку на дно души. Неуклюжие мешки, в которых двигаются артисты, не вызывают соответствующего грустного настроения. Эта сцена по смыслу и эмоциям очень важна. Кладбищенские камни – это символ вечности и скорби. Никакому пресловутому фану здесь не место… Ведь ансамбль с Маленьким камнем - Мэгги Финнеган, Большим камнем - Алексис Пирт, и Громким камнем - Нил Феррейра звучит проникновенно и элегично…
И вот, по прочтении либретто я узнаю о другом замысле этой сцены. Оказывается, создатели оперы в образах камней воплотили не то, что я представила себе, исходя из звучания музыки. Это были представлены бюрократические стражи земли умерших. Тогда есть основания относиться к ним иронически. Тогда можно представить их нелепыми. Но музыка создала об этих персонажах не то представление, что обозначено в либретто. Поэтому мои ощущения оказались противоречивы. Можно ли принимать все сюжетные ходы либретто?
В нем фигурируют два письма Эвридике: одно из царства Аида её отца к ней живой,
Другое - из мира живых письмо Орфея Эвридике в царство мертвых.
Повторю высказанное вначале: опасно пытаться видоизменять миф. Какие бы ни были в нем чудеса, миф дышит правдой, а внесенные авторами иные повороты сюжета кажутся вымышленными…
Поэтому немножко странно видеть с волосами цвета льна в желтой рубахе тоскующего Орфея, спустившегося за Эвридикой в мрачное подземелье. Но не странно увидеть, как получившая право следовать за ним Эвридика не выдерживает и зовет его. Он оборачивается и, согласно условию Аида, теряет её вторично. Убедительно то, что существовало веками как легенда. Неубедительно то, что дополнено современным автором.
Впрочем, Сара Рухл в американской прессе получила признание за свое либретто.
Я, человек со стороны, смотрю и воспринимаю искусство на основании полученных мною моим образованием представлений.
Создание оперных произведений в современности – не может идти по пути опер 19-го века. И я не хотела бы быть причисленной к консерваторам. Да и не принадлежу к их миру. Музыку оперы с её диссонансами, доминированием ударных, я принимаю без сомнений. Но о ней подробнее должен писать музыковед. Я пишу об оперных спектаклях с театрально-центристской позиции, поэтому подробнее разбираю сценическое действие, а оно во все времена определялось и по партитуре, и по либретто. Если не поддерживать эксперименты, то будет заглушено развитие жанра.
И я воздаю должное рождению оперного произведения и желаю и композитору, и либреттисту новых достижений.
Я воздаю должное Бостонской Лирической Опере, замечательной театральной компании, в каждом сезоне наряду с классикой, отваживающейся представлять публике новые произведения, идущей заранее на риск потому, что на классику всегда все sold out, а на современные произведения публика не спешит. Должна добавить, что БЛО дополнила свои поиски нового в неизвестном из прошлого. Предшествуя премьере современной версии “Эвридики”, театр открыл для публики оперу чернокожего композитора 18-го века, жившего в Париже - Джозефа Бологнэ, chevalier de Saint-George. Её название: «The anonymous lover”- “Неизвестный влюбленный”. Сюжет построен на письмах героя прекрасной даме. Увы, из-а нездоровья посетить спектакль я не смогла.
А на премьере “Эвридики” зал был заполнен полностью.
Познакомиться с этим опусом мне было интересно.
Полюбить его всецело я пока не смогла.
Комментарии
Автор оперы "Орфей и Эвридика
Автор оперы "Орфей и Эвридика" в России в 70-е - Лора Квинт, а не Александр Журбин! И это давно уже поняли все Музыканты! Журбин - ВОР, а не композитор!:-(
Лора подтвердила это своей 2-й рок-оперой "Джардано Бруно" (в главной роли - певец Валерий Леоньтьев), написанной в том же необычном стиле. Она - талантище!
А Журбин написал ..."Ах эти тучи в голубом". :-) Есть разница ? :-)
автор оперы "орфей и эвредика"
Первый комментарий не соответствует теме статьи Аллы Цыбульской о современной американской опере. Какое неуважение к автору рецензии! Вместо благодарности или замечаний по поводу интересной, профессионально написанной рецензии читателей вовлекают в скандальные заявления. Обсуждать дОлжно статью, а не людей.
Публичные заявления, и тем более обвинения, без доказательств являются нарушением презумпции невиновности.
Уже не первый раз сталкиваюсь с неподобающими культурному читателю комментариями.
Отклик на комментарий
Видите ли, дорогая Евгения, воздать дань одному, обругав другого, на мой взгляд, не возвысит того, кого Вы хвалите, и не уничтожит достоинства того, кого Вы захотели попрать. В юности я была знакома и с молодым Сашей Журбиным, и с его очаровательной молодой женой Лорой Квинт.Каждый из них оказался талантлив, широко образован, и обладал собственной индивидуальностъю.Их брак давным-давно распался. И не следует их личную жизнь обсуждать. Доказать, что рок-оперу А. Журбина за него написала его жена в ту пору, будет трудно Вам. Если только Вы решите воскресить дух либреттиста оперы Ю.Димитрина, но он не подтвердит этого.А что опера Лоры Квинт "Джордано Бруно" с В. Леонтьевым художественное явление, сомнений не вызывает, И сама Лора Квинт - незаурядная интересная женщина. А по отношению к композитору Александру Журбину предлагаю Вам сохранить просто вежливость. Не одну песню "О, эти тучи в голубом", кстати, замечательную, он написал. За его плечами крупного жанра сочинения, а на моей памяти полная прекрасных мелодий оперетта "Пенелопа". Вы сводите личные счеты на том месте, где речь идет о моей рецензии, которую Вы или не прочли, застряв на упоминании имени А. Журбина, или обошли, не найдя нужным быть вежливой ко мне. В одну минуту все сочиненное А.Журбиным, не вспомню, но у него огромное количество музыки к фильмам. Он композитор-мелодист. Да, кстати, почему Вы не назвали свою фамилию? Я ведь знаю Вас неплохо. И Вы меня. К чему секреты?
Алла Цибульская
Замечательный еазбор, очень профессионально сработанный, большое спасибо!
Отклик на комментарий
Дорогая Эллочка, спасибо за отклик. На всякий случай сообщаю тебе, а может быть, и еще кому-нибудь, кто адресуется ко мне, моя фамилия пишется через Ы.Для меня это важно потому, что в интернете я встречаю публикации незнакомой мне коллеги Ю. Цибульской. И мне не хочется, чтобы меня с нею путали. В российском паспорте у меня стояло правописание моей фамилии через Ы. Цыбульская.
Ответ на статью А. Цыбульской
Спасибо талантливому театральному критику, очевидно хорошо образованному и в музыке, и в различных театральных поставках мифов, и в самих мифах за интересную критическую статью.
Заслуженно хорошо сказано о самом театре и живописно рассказано о постановке.
Было ощущения присутствия на опере, что вероятно, очень важно в такого рода статьях.
Благодарность автору за интересный материал и журналу что печатает такого рода статьи.
Добавить комментарий