Как я ходил стричься

Alla_Serdyukova.jpg

Я стригусь под землёй. То есть не совсем под землёй, а в метро на 42-ой улице в Манхэттене. Вот уже восемь лет я посещаю маленькую парикмахерскую на два кресла. Мой мастер по имени Ник родом из Греции. Ему семьдесят. Живёт он в Нью-Йорке более пятидесяти лет, но всё ещё говорит на английском с забавным акцентом. 

 Обычно я захожу к нему по средам и он, завидев меня, бросает одну и ту же фразу: «Ну, ты оброс! Сейчас я сделаю из тебя красавца- мужчину!» Сделать из меня красавца задача непосильная даже для «древнего грека» - так я называю Ника. Работает он неторопливо и всегда обсуждает со мной «политику текущего момента». Что ещё могут обсуждать двое мужчин в возрасте?

 Я отдыхаю сидя у него в кресле. Последние пару лет стрижка бровей и волос в ушах и носу занимает больше времени, чем обработка головы, но, увы, такова наша мужская участь, особенно в "зрелом" возрасте. Для меня полчаса, проведённые с Ником это возможность отключиться от каждодневных забот по работе.

 Так вот, сегодня среда и я, проехав одну остановку метро от 34-ой до 42-ой улицы, направляюсь в цирюльню Мистера Ника. Сегодня двадцать первое декабря – это годовщина моей свадьбы. Рядом с парикмахерской в цветочном магазинчике покупаю букет роз. Сейчас Ник сделает из меня человека, дабы я предстал пред очами моей жены бритый, мытый, подстриженный и с букетом цветов. Каждый год я совершаю этот ритуал в самый главный день моей жизни. Сегодня нам с женой сорок восемь!

 Захожу я в парикмахерскую и.… о, боже! Что я вижу?! Ника нет, а на стуле сидит его партнёр и смотрит на меня, как удав на кролика. Сняв куртку, я направляюсь к месту расправы с видом приговорённого. Чтобы вам было понятнее я опишу, что представляет из себя партнёр Ника. Это существо ниже среднего роста с волосатыми руками, на кривых ногах и в очках с сильной диоптрией. Если бы по этому рассказу сняли фильм, то его превосходно сыграл бы Армен Джигарханян. Это «Бармалей» Быкова только раза в два здоровее. Зовут «мастера» Ник-старший, это 94-летний отец моего цирюльника.

 И так экзекуция началась. Усадив меня в кресло, он спросил: «Как мы будем сегодня стричься?» На что я ответил: «Не надо ничего стричь, просто подравняйте здесь и вот тут» - и при этом поинтересовался: «А, где младшенький?» Ответ был прост и смертелен: «У него сегодня отгул». Это был конец.

 Низкорослый орангутанг взял простынку, накинул мне на плечи и затянул так, что я едва-едва мог дышать. Затем он, мелко семеня ногами, пошаркал к полке и стал выбирать «орудие пыток» - расчёски и ножницы. После этого он зашёл мне за спину, скорее, обнюхав, чем осмотрев, будущее поле боя и произнёс: «Пожалуй начнём». Начал он с того, что ткнул меня несколько раз в голову кончиками ножниц, но я стойко стерпел начало пытки. Ползая по моей голове, он постукивал ножницами о расчёску, иногда вырывая клок волос, но чаще (к счастью) промахиваясь. Во время этой процедуры он раз за разом ложился мне подбородком на плечи, как уставший боксёр в десятом раунде, но вдруг он вспоминал, что не нанёс мне повреждения с другой стороны головы, и вновь бросался в бой. В течение десяти минут с головой было покончено. «Специалист» выбрал ножницы потоньше и занялся моими ушами и носом. Я сильно потел от страха, а посему дрожащие руки мастера скользили по моему лицу. Ну а когда он попросил меня повернуться к нему лицом, чтобы поправить брови, я почти потерял сознание...

 Вылетел я из зала пыток, нахлобучив шапку как можно глубже на голову. В автобусе, в котором я ехал домой, было жарко, но шапку я снять не решался. Всё, что видел народ были несколько пластырей на ушах и под носом. Выходя из автобуса на своей остановке с цветами и заплатками на лице, я вдруг вспомнил, что на Торговой Площади есть Салон Красоты. Окрылённый, я влетел в дверь, снял шапку и куртку, чем сильно развеселил работающий персонал, и попросил обслужить меня как можно быстрее. Глядя на меня, люди прониклись моим горем, и я был мгновенно усажен в кресло. Мастер, женщина лет пятидесяти, внимательно осмотрела мою голову, сочувственно улыбнулась и сказала, как врач говорит смертельно больному пациенту: «Только наголо».

 Как отреагировала моя жена, когда я открыл входную дверь, - описать не берусь..., но постепенно она привыкла к моему новому виду и перестала хохотать. Прекратить улыбаться она не могла. Теперь хожу «под Котовского» и, как говорил один сатирик: «...даже голову мыть не надо, только пыль смахнул, а потом бархоткой».