Илья Мечников, Николай Вавилов. Два этюда. Из архива писателя

Предисловие-2024

Небольшая, скромно изданная книжка «Этюды о лекторах» вышла в 1974 году, то есть 50 лет назад, в издательстве «Знание». В ней 18 очерков, написанных разными авторами. В их числе два моих: о И.И. Мечникове и о Н.И. Вавилове.

К тому времени я был автором двух книг серии ЖЗЛ: «Николай Вавилов» (1968) и «Мечников» (1973) – потому, надо полагать, меня пригласили к участию в сборнике. Однако о каких-либо контактах с его составителем М.М. Митрофановым и/или с редактором Н.Н. Огородниковой я не помню, да и о существовании такой книги вспомнил лишь после того, как она попалась мне на глаза.

Обнаружив в оглавлении свое имя, я перечитал эти два «этюда» 50-летней давности и убедился, что это не простой пересказ моих же книг о Мечникове и Вавилове, потому считаю возможных предложить их нынешним читателям.

В текст 50-летней давности внесены незначительные поправки.

Семен Резник

Декабрь 2024 

* * *

Семен Резник

«НЕ УПУСКАЛ СЛУЧАЯ ВЫСКАЗАТЬСЯ»

«Этюды о лекторах», Москва, «Знание», 1974, стр. 74-80

Утром 19 октября 1913 года у Ильи Ильича Мечникова случился сердечный припадок. Боль в груди была такой сильной, что Мечников ждал смерти в любую минуту. Но когда Ольга Николаевна вошла к нему в комнату, она застала мужа не в постели, а за письменным столом. Бледный, тяжело дыша, Илья Ильич что-то стремительно записывал на бумаге…

                Он не знал, что не умрет в этот день.

Не знал, что не умрет через месяц и через год, что еще почти три года отпущено ему судьбой. И каждый раз, как только острая боль пронзала сердце, он судорожно хватался не за грудь, а за карандаш… Последнюю запись он уже не мог сделать сам и продиктовал жене.

                Так появилось не главное и не наиболее значительное, но самое характерное для Мечникова произведение: «Записи самонаблюдений».

Он не делал завещательных распоряжений. Не жаловался на то, что умирает. Не вымаливал у Бога местечка в райских кущах. В загробную жизнь Мечников не верил с гимназических лет и, перед лицом смерти, нимало не сомневался, что ждет его полное уничтожение.

                Смерть, однако, его не страшила. Так он говорил жене, так говорил друзьям, это же он сказал нам, потомкам, в своих предсмертных записях.

                Из всего, что сделал Мечников, его работы о старости и смерти занимают особое место. В них много спорного, надуманного, просто ошибочного. Но они же подкупают широтой воззрений, глубокой убежденностью в своей правоте, и, главное, большим философским содержанием.

                Мечников стремился не к тому, чтобы «вытянуть прозябание человека на земле эдак лет до 125», как писал о нем один бойкий фельетонист, -- он хотел изгнать из души человеческой страх смерти и тем сделать жизнь долгой и радостной. Мечников считал, что инстинкт жизни, инстинкт самосохранения не постоянен. В молодости он развит слабо, в зрелом и пожилом возрасте достигает расцвета, в старости же должен опять ослабевать, постепенно сходить на нет и даже переходить в свою противоположность, в инстинкт смерти, когда появляется потребность уйти из жизни – точно так же, как после тяжелого трудового дня хочется поскорее заснуть.

                В действительности ничего подобного наблюдать Мечникову не приходилось, но он был убежден, что виною тому преждевременная старость, наступающая тогда, когда человек не исчерпал еще всех ресурсов, отпущенных его организму природой.

                Придя к заключению, что жизнь человеческая укорачивается из-за медленного отравления ядами гнилостных бактерий, гнездящихся в толстой кишке, и что бактерии эти можно изгнать, если постоянно употреблять кислое молоко, Мечников разработал «правильный» гигиенический режим и испытывал его на себе в течение последних 18 лет жизни.

                Целебные свойства кислого молока ныне вряд ли можно оспаривать. Не случайно кефир входит в состав молочных смесей, которыми подкармливают младенцев. Но младенцам дают кефир не для того, чтобы отсрочить их старость…

                Механизм старения не сводится, конечно, к деятельности гнилостных бактерий – Мечников трактовал сложнейшую биологическую проблему слишком односторонне.

                Однако не может не вызвать глубокого уважения страстная убежденность Мечникова, его стремление собственной жизнью доказать правильность своей теории.

                Он умер в 71 год.

Возраст почтенный, но далеко не достигавший тех пределов долголетия, которых, согласно своей теории, Мечников должен был достичь. Какой же тогда прок в его простокваше?

                Илья Ильич предвидел этот вопрос. На него и отвечал в своих предсмертных наблюдениях над самим собой.

                Он уверял, что наследственно не предрасположен к долголетию и, если бы не гигиенический режим, то умер бы значительно раньше. Он уверял, что жизнь свою прожил в ускоренном темпе. Напоминал, что свой режим стал применять уже в пожилом возрасте. Так ученый «оправдывался» за свою раннюю смерть.

                Главное же, что доказывал Мечников, -- это то, что страх смерти его покинул, а следовательно, свой жизненный цикл он прошел до конца… Эту мысль он варьирует многократно во всех предсмертных записях, точно сам не вполне верит в нее, а, главное, боится, что ему не поверят другие.

                Так, стоя одной, нет, уже обеими ногами в могиле и превозмогая острую сердечную боль, Илья Ильич спешил досказать свои самые дорогие мысли, доспорить с воображаемыми оппонентами.

                Что ж, он только оставался самим собой, ибо, говоря словами его ближайшего друга французского ученого Эмиля Ру, он «никогда не упускал случая высказаться».

                Первый цикл лекций Илюша прочел в девятилетнем возрасте. Прочел несмотря на то, что лекции эти ему дорого обходились. Ибо братья, сестра, другие ребятишки предпочитали играть в обычные детские игры, нежели внимать разглагольствованиям самого младшего из них. Чтобы собрать непоседливую аудиторию и заставить ее слушать, Илюша… платил каждому по две копейки. Это был, по-видимому, единственный в мире лекторий, в котором лектор платил слушателям за внимание.

                Позднее, когда Илья стал гимназистом, он лекций товарищам уже не читал: карманные деньги тратил на книги. Однако и здесь он «не упускал случая высказаться», так что за ним прочно закрепились две клички: «Боганет» и «Проповедник». Казалось бы, взаимоисключающие друг друга, они точно определяют характер юного Мечникова. Ибо, отвергнув религию, юноша страстно проповедовал анти-религию.

                И.И. Мечников оставил неизгладимый след, по крайней мере, в трех областях науки.

                Зоолог по образованию, он вместе с А.О. Ковалевским заложил основы сравнительной эволюционной эмбриологии. Именно Мечников и Ковалевский, изучая зародышевое развитие различных типов беспозвоночных животных, доказали их родство между собой и с позвоночными. Опираясь на учение Дарвина, они выстроили генеалогическое древо животного царства. Если последующие поколения ученых вносили изменения в начертанную ими схему, то изменения эти касались частностей, но не принципов.

                В начале 1880-х годов Илья Ильич выдвинул фагоцитарную теорию иммунитета. Необходимость защищать свои взгляды заставила его углубиться в бактериологию, и вскоре он стал одним из ведущих бактериологов мира. Мечников внес важный вклад в изучение брюшного и возвратного тифов, холеры, туберкулеза, сифилиса, других инфекционных болезней.

                Уже в пожилом возрасте он занялся изучением старости и смерти, и работы его стоят у истоков современной геронтологии и гериатрии.

                Илья Ильич был убежден, что именно с развитием науки связано все будущее человечества. От того, как глубоко наука сможет заглянуть в тайны природы, и от того, как широко добытые учеными знания распространятся в обществе, зависит, по мнению Мечникова, будущее счастье людей.

                Добыванию истины и ее распространению Мечников и посвятил свою жизнь. О науке он мог говорить когда угодно, где угодно и сколько угодно. Он охотно отвлекался от своих текущих исследований, чтобы написать популярный очерк, дать интервью для газеты или выступить с публичной лекцией.

                За свою жизнь Илья Ильич прочитал тысячи лекций и докладов. К сожалению, далеко не все они сохранились, но и то, что мы знаем о них, позволяет воссоздать облик Мечникова-лектора, Мечникова-просветителя.

                Профессор Г.Е. Афанасьев, посещавший публичные лекции Мечникова, писал жене Ильи Ильича: «Мечников был виртуоз, который говорил с такой кристаллической ясностью, что слушателю начинало казаться, что все это и он мог бы вперед сказать и что в этом и сомневаться невозможно. Когда он характеризовал процесс борьбы фагоцитов с болезнетворными бациллами, то эта борьба становилась такой яркой, что получалось чувство, как будто близко к вам существа борются с их и вместе с вашими врагами. Когда же в заключение Илья Ильич захватывал эту борьбу на пространстве тысячелетий, чуть ли ни с начала мироздания, и когда он выяснял, как человек с его наукой выступает в этой борьбе на стороне фагоцитов и что из этого может выйти, то получалась такая колоссальная картина, что у меня дух захватывало и мурашки шли по спине от этого необъятного размаха мысли…»[1].

                Как всякий опытный лектор, Илья Ильич пользовался, по-видимому, своими отработанными приемами. К лекциям он тщательно готовился, продумывал заранее тему, план, отбирал материал, выбирал способ аргументации, подготавливал препараты для демонстрации. Однако главная причина его успеха – «в необъятном размахе мысли»…

                О чем бы ни читал лекцию Мечников, он никогда не ограничивался изложением уже известного, отстоявшегося в науке. Каждая его лекция подчинена определенной главной идее, -- той идее, какую наиболее важно было, по мнению лектора, в данный момент сообщить аудитории.

                 Мечников редко записывал свои лекции, в этом и не было смысла, так как во время чтения он много импровизировал, мысли и обобщения нередко рождались прямо в аудитории.

Илья Ильич читал очень увлеченно. В одесском Новороссийском университете, где Мечников 12 лет возглавлял кафедру зоологии, студенты рассказывали друг другу случай, как профессор однажды по ходу лекции решил продемонстрировать препарат, но оказалось, что тот заранее не был доставлен в аудиторию. Он быстро сошел с кафедры и, продолжая читать, отправился в лабораторию, а когда вернулся, то продолжал говорить с таким видом, будто бы не покидал аудиторию. Действительно ли был такой случай, или его придумал кто-то из студентов, но важно, что это рассказывали, в это верили, значит это было правдоподобным, такое могло случиться. Увлеченность лектора передавалась слушателям. В этом одна из причин его успеха.

                В годы преподавания в Новороссийском университете к Илье Ильичу часто обращались с просьбой прочитать публичную лекцию в пользу нуждающихся студентов, в пользу студенческой кассы взаимопомощи или другой какой-нибудь благотворительной организации. Мечников никогда не отказывался. Так появились многие его лекции, некоторые из них были опубликованы, и впоследствии Илья Ильич включил их в свою книгу «40 лет искания рационального мировоззрения».

                В 1886 году Илья Ильич приходит к мысли о необходимости создать в Одессе бактериологическую станцию. Один из ближайших его учеников Н.Ф. Гамалея отправляется в Париж к Пастеру, чтобы освоить методику прививок против бешенства, а сам Мечников начал нелегкую борьбу за создание станции. Одно из главных средств этой борьбы – просветительская деятельность.

                Мечников ведет индивидуальные беседы с влиятельными людьми. Делает доклады в Обществе одесских врачей, пишет статьи в газету «Одесский листок», выступает с публичными лекциями, в которых рассказывает о программе деятельности будущей станции.

                В июне 1886 года впервые прививка пастеровской вакцины против бешенства была сделана вне Парижа. Это произошло в Одессе. Одновременно под руководством Мечникова развернулись исследования в самых разных направлениях.

                На станции Мечников организовал холерные курсы, на которых обучал врачей бактериологическим методам диагностики холеры. Курсы возникли в связи с тем, что в Австро-Венгрии вспыхнула эпидемия холеры и появилась опасность ее заноса в Россию. Как только опасность миновала, Мечников ликвидировал холерные курсы и основал вместо них бактериологические. За два года здесь прошло обучение свыше пятидесяти врачей – первое поколение бактериологической школы Мечникова.

                Один из ближайших учеников Ильи Ильича Я.Ю. Бардах вспоминал: «Научная работа его самого, руководство, участие и контроль научных работ ассистентов, учеников, чтение лекций по микробиологии, организация и ведение холерных курсов, доклады в Обществе одесских врачей, участие в губернском съезде санитарных врачей, беседы с многочисленными городскими и земскими деятелями всего Юга России, с врачами, местными и приезжими, публичные лекции – весь день протекал в этой кипучей работе»[2].

                Как видим, просветительской работе заведующий бактериологической станции уделял очень много внимания.

                О его лекциях Я.Ю. Бардах пишет особо:

«Лекции привлекали особое внимание. Слушать И.И. приезжали из других городов. Выдающийся лекторский талант при глубокой научности и чрезвычайная простота и доступность изложения, свежесть, яркость и широта мысли, затрагиваемые в лекциях вековечные проблемы жизни захватывали слушателей. Заканчивались эти лекции страстной апологией науки. Она является могущественным орудием прогресса. Еще долго, долго после окончания лекции слушатели шумной взволнованной и восторженной толпой окружали И.И.»[3]

                Мечников иногда жаловался, что публичные лекции отрывают его от научной работы. Но охота пуще неволи. «Я думаю, -- замечает Я.Ю. Бардах, -- что он любил эти лекции. При его необыкновенно живом темпераменте ему необходимы была время от времени живая реальная связь с аудиторией»[4].

К сожалению, от научной работы в годы заведования бактериологической станцией Мечникова отрывали не только лекции. Слишком велик был страх обывателей, веривших нелепым слухам, будто станция распространяет болезни. Слишком велико было недоверие многих врачей к новой науке. Слишком настороженно вели себя городские власти, то и дело засылавшие на станцию комиссии, дабы выискать какие-либо упущения, которые только мешали работать. В конце концов Мечников не выдержал. Он оставил станцию, оставил Россию, благо приютить его вызвался сам Луи Пастер.

                Поселившись в Париже, Мечников мог, наконец, полностью отдаться своим исследованиям. Его лаборатория в Пастеровском институте – это его крепость, башня из слоновой кости; здесь он мог, наконец, сосредоточиться на своих научных исследованиях.

                Но уединенная работа не в характере Ильи Ильича. В институте Пастера он обзаводится множеством учеников. Вместе с Эмилем Ру организует курсы по микробиологии, на которых читает лекции о своей теории воспаления. Он активный участник почти всех международных конгрессов. И один из популярнейших лекторов.

                Просветительская деятельность Мечникова особенно увеличивается в заключительный период его научной деятельности, когда центральное место в его исследованиях заняли проблемы старения. Он читает десятки лекций в разных городах и странах на русском, французском, немецком языках. Он рассказывает о микробах, населяющих наш кишечник, о том, как с ними бороться, о кислом молоке и о многом-многом другом. В эти же годы Мечников читает публичные лекции по проблемам борьбы с холерой, сифилисом, туберкулезом, тифом, по многим общебиологическим проблемам, проблемам личной и общественной гигиены.

                В 1906 году Илья Ильич прочел цикл публичных лекций в Харбине (Великобритания), и вскоре они были изданы отдельной книжкой в Лондоне на английском языке. В предисловии к этой брошюре видный английский биолог, друг Мечникова Рей Ланкастер писал:

«Читатель должен рассматривать эти лекции как обзор мыслей и методики работы одного из величайших людей науки – истинного благодетеля своей расы, но прежде всего изыскателя, полного всепоглощающего рвения раскрыть тайны природы»[5].

                В 1908 году Илье Ильичу Мечникову за исследования в области иммунитета была присуждена (вместе с Паулем Эрлихом) Нобелевская премия. В мае 1909 года Илья Ильич поехал в Стокгольм на торжественную церемонию вручения премии, а оттуда приехал в Россию.

Это была триумфальная поездка. Внимание всей России в течение трех недель было приковано к Мечникову. Для Ильи Ильича это были три недели неустанной просветительской работы.

                В Петербурге Мечников посещает больницы, лаборатории, ночлежные дома; заседает в санитарной комиссии; на вечере, посвященном его чествованию, читает лекцию о холере; посещает Женский медицинский институт, где произошел импровизированный диспут об эффективности противохолерных вакцин; на объединенном заседании всех отделений Общества охранения народного здравия посвящает большую речь борьбе с возвратным тифом; на заседании Микробиологического общества выступает в прениях по всем докладам. Это не считая десятков интервью журналистам и торжественных обедов, весьма тягостных для его привыкшего к строгой диете желудка…

                В Москве Мечников читает лекцию о кишечной флоре человека, посещает Женские медицинские курсы и дает интервью, доказывая журналистам правильность своего гигиенического режима, благодаря которому, как заверял Илья Ильич, он в свои 64 года чувствовал себя более бодрым и крепким, нежели в 35 лет.

Разразившаяся в 1914 году мировая война нанесла глубокую душевную травму Мечникову. Он, всю жизнь проповедовавший силу науки, силу человеческого разума, веривший, что добываемые учеными знания будут служить благу людей, стал свидетелем того, как вся мощь современной ему науки стала использоваться для их уничтожения. Ученый тяжело переживал это безумие. Настолько тяжело, что, когда Мечников умер, его называли еще одной жертвой войны.

И все-таки глубокая вера в человеческий разум не покидала его. «Если справедливо, как это часто утверждают, что нельзя жить без веры, то последняя не может быть иной как верой во всемогущество знания». Этими словами Илья Ильич завершил одно из самых значительных своих произведений: книгу «Этюды о природе человека»[6].

Книга эта впервые вышла в свет в 1903 году, когда Илья Ильич был в расцвете сил. Позднее он не раз ее перерабатывал, однако приведенные строки сохранил неизменными и в последнем прижизненном издании…

* * *

«ДОКАЗАТЬ СЕБЕ САМОМУ…»

«Этюды о лекторах» / М., «Знание», 1974, стр. 160-166

                28 июня 1912 года молодой ученый, преподаватель Голицынских женских сельскохозяйственных курсов Николай Иванович Вавилов писал своей невесте Екатерине Сахаровой:

«Педагогика закончена. 10 лекций, бесед, занятий – уже не знаю, как их назвать… Времени отняли пропасть. Итоги: конкретное представление о педагогике и сознание малой пригодности и склонности к ней, особенно в низведении ее на вдалбливание и элементы». – И дальше: «Суть в том, что неудачи с педагогикой настраивают очень скверно и обескураживают самого себя…»[7].

                Так юный естествоиспытатель оценивал свои лекторские способности…

                Надо сказать, что эти самооценки в корне расходились с оценками современников. Сохранились воспоминания слушательниц Голицынских курсов. Девушки были в восторге от лекций преподавателя.

Учитель Николая Ивановича Дмитрий Николаевич Прянишников тоже полагал, что ученик вполне справляется с возложенной на него задачей. Он даже предложил молодому ученому подготовить к началу учебного года «актовую речь» -- редкая честь, которую оказывали только самым достойным.

                «Я, по правде сказать, оторопел, -- писал Вавилов невесте. – Наговорил, что чувствую неудобным, неопытен, и пр., но, м.б., у них мало народу, и к 1 июля мне дан срок подумать и дать ответ и тему»[8].

                Сомнения молодого Вавилова можно отнести на счет его большой скромности и повышенной требовательности к себе. Но дело не только в этом. Из писем Вавилова видно, что его обескураживает неумение просто и доходчиво излагать новейшие достижения науки, а заниматься «вдалбливанием» азов он считает пустой тратой времени.

                Порой ему кажется, что соединить «учебное и научное» вообще невозможно. Однако перед ним живой пример его учителя. Лекции Д.Н. Прянишникова лишены внешнего блеска. Но его неторопливая, негромкая речь увлекает слушателей глубиной содержания, внутренней логикой, богатством фактического материала, теми незаметными переходами от простого к сложному, от давно известного к только что добытому в лаборатории.

                Молодой ученый понимает, как ему далеко до учителя. Иногда даже опускаются руки. Но Вавилов не стал бы Вавиловым, если бы сдался в ту минуту. И он пишет с откровенной иронией:

«К акту подготовим что-нибудь a la генетика и ее роль в агрономии, только не разрешают такого названия. Слово-де непонятное»[9].

                Актовая речь Н.И. Вавилова уже обнаруживает его блестящий, самобытный талант ученого и лектора. Он излагает основы генетики на самом высоком для того времени научном уровне, но в то же время просто и доступно, хотя для его аудитории само слово «генетика» было еще непонятным.

«Агрономическое воздействие на сельскохозяйственную культуру, -- говорит он в самом начале лекции, -- как известно, возможно в двух направлениях: во-первых, оно может простираться на внешние факторы, на среду, в которой произрастает и живет растение и животное, и, во-вторых, оно может непосредственно изменять самый организм культурного растения и животного»[10].

Вот эта возможность изменить организм и делает, по мнению Вавилова, генетику наукой, необходимой агроному.

Николай Иванович рассказывает об опытах Менделя, приведших безвестного августинского монаха к открытию основных законов наследственности; о мутационной теории Гуго де Фриза, открывшего внезапные изменения наследственных свойств организмов; о теории чистых линий Иогансена, без учета которой невозможна научная селекционная работа. Все это – «вдалбливание основ», которые сам Вавилов осваивал по первоисточникам, но которые были еще почти неизвестны в России. Но этим молодой лектор не ограничивается.

Красной нитью через его Актовую речь проходит мысль о тесной связи теоретической и прикладной науки. Он как бы все время спорит с воображаемыми оппонентами, считающими, что достижения генетики, относясь к чисто теоретической области, не нужны агроному.

Заканчивая речь, Вавилов выдвигает вопросы, «относительно которых трудно было бы определить, подлежат ли они ведению агрономической науки или чистой генетики». Таких вопросов он видит два. Это вопрос «о происхождении культурных растений и животных» и вопрос об изучении «особенностей исследуемых индивидуальностей, рас, сортов».

Так в Актовой речи, которая должна была носить чисто просветительский характер, Вавилов намечает программу исследований, которым посвятит затем всю свою жизнь.

Доклады и лекции Вавилова были доступны пониманию любого образованного слушателя и вместе с тем это были сообщения большой научной значимости, так как в них Николай Иванович обобщал новейший материал, добытый учеными в разных странах, в том числе свои собственные исследования. И при этом лектор умел не закапываться в мелочах.

Ботаник и географ, генетик и селекционер, агроном и путешественник, неутомимый собиратель тысяч и тысяч сортов различных сельскохозяйственных культур, Вавилов держал в голове огромное количество фактов. Однако он не подавлял аудиторию своей эрудицией, он умел выхватывать то главное, что нужно было для данной лекции, умел подчеркнуть «идеологию», «философию» избранной темы, а не ее бесчисленные частные проявления.

В 1917 году Н.И. Вавилов был избран преподавателем частного земледелия Высших саратовских сельскохозяйственных курсов. Уже во вступительной части своей первой лекции на курсах Вавилов ставит целый ряд новых научных проблем. Главной же темой этой лекции были «перспективы, в направлении которых мыслится работа современного растениевода», «идеология исследования в этой области агрономической науки»[11].

Не останавливаясь на частностях, Вавилов высвечивает ядро сложнейшей и вместе с тем интереснейшей проблемы.

«Культура поля идет всегда рука об руку с культурой человека, -- говорит лектор, -- Параллельно развитию географической связи культур исчезает изоляция культурной флоры. Введенные в культуру отдельные растения становятся мало-помалу достоянием всего земного шара»[12].

Этот процесс Николай Иванович прослеживает на протяжении тысячелетий, иллюстрируя яркими примерами. Он кратко излагает идеи Льва Ильича Мечникова[13], развивавшего мысль о том, что зарождение земледельческой культуры связано с великими историческими реками: ведь именно в долинах Тигра и Ефрата, Нила, Хуанхэ и Янцзы, Ганга и Инда возникли наиболее развитые культуры древности.

Согласно идеям Льва Мечникова, с великими историческими реками связан первый фазис культуры, когда отдельные очаги цивилизации развивались независимо друг от друга. Второй фазис, названный Л.И. Мечниковым, средиземноморским, характеризуется общением культур, прилегающих к общему водному бассейну (что наиболее характерно для района Средиземного моря), и третий фазис – океанический, характеризуется общением культур всего мира.

Вавилов считает, что «ход развития культуры человечества, как общей, так, в частности, и сельскохозяйственной, довольно стройно укладывается в трехчленную формулу» Льва Мечникова, и утверждает, что «самый период», в который вступило человечество, «определяет задачи современного растениеводства». «Эта задача – планомерное и рациональное использование растительных ресурсов земного шара»[14].

На примере Саратовской губернии Вавилов демонстрирует таблицу распределения сельскохозяйственных площадей под отдельными культурами.

«Почему ячмень в Саратовской губернии стоит на восьмом месте и озимая пшеница на двенадцатом? Почему рожь, несмотря на ее невысокие качества в смысле хлеба и повсеместное вытеснение ее озимой пшеницей в странах более культурных, занимает столь почетное место? Достаточно ли исследовано и выяснено, что рожь не может быть заменена хотя бы в некоторых местностях Саратовской губернии зимостойкими сортами озимой пшеницы?»

Так в лекции, рассчитанной на студенческую аудиторию, Вавилов смело поставил задачи огромного научного значения, те задачи, которые он уже начал решать.

Для нас в этой лекции важна не солидарность оратора с взглядами Льва Мечникова. Пройдет несколько лет, и Вавилов, в своем труде о происхождении культурных растений, подвергнет эти взгляды серьезному пересмотру. Важен сам подход Вавилова к материалу, его умение от изложения общеизвестного перейти к постановке проблем, каких еще не знала мировая наука; его умение, отталкиваясь от частного факта, перейти к важнейшим обобщениям, а, сделав выводы, пояснить их частными примерами.

Неутомимый путешественник, Николай Иванович, в поисках форм культурных растений, посетил более 50 стран мира. Ему приходилось штурмовать заснеженные перевалы и преодолевать знойные пустыни, удирать от разбойников и переправляться через кишащие крокодилами реки…

Возвращаясь из экспедиций и зарубежных командировок, Н.И. Вавилов рассказывал соотечественникам о посещенных им странах. За рубежом он охотно рассказывал о советской стране, о том, какая важная роль отводится в ней науке, о достижениях советских ученых.

Лучшим доказательством достижений советской науки служили, в первую очередь, открытия самого Н.И. Вавилова. В 1921 году он поехал в Америку на Международный конгресс по сельскому хозяйству. Незадолго перед тем ученый опубликовал одно из самых значительных своих открытий – Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости. Его доклад на эту тему на международном конгрессе вызвал подлинную сенсацию. «Если все русские такие, как Вавилов, то нам следует дружить с Россией», -- писали тогда американские газеты.

Об успехах советской науки Вавилов читал множество лекций на разных языках в США и Англии, в Германии и Франции, в Японии и странах Латинской Америки. Человек редкого обаяния и большой духовной красоты, он одним своим присутствием развеивал мифы, создававшиеся антисоветской пропагандой. [О том, какой эффект имели на Западе публичные гонения и аресты ведущих советских генетиков, красноречиво говорит возмущенное письмо американского ученого Давенпорта. Сообщение об аресте Н.И. Вавилова он назвал «ударом в лицо цивилизации» [15]].

В одном из писем к невесте в 1912 году Вавилов писал: «Надо учиться и учиться, доказать самому себе, что ты умеешь что-нибудь сделать».

 Он доказал.

Себе самому и всему «глобусу», как он в шутку называл нашу, всю им вдоль и поперек исхоженную планету.

* * *

Послесловие-2024

Читатели, полагаю, обратили внимание на то, насколько разными были эти два великих ученых – по характеру, темпераменту, по другим личным качествам.

То, что их объединяло, я думаю, не менее ясно.

Оба ученых были безмерно талантливы, оба готовы были отдать жизнь за науку и оба, хотя и по-разному, отдали свои жизни науке и за науку. Объединяло их и то, что оба беззаветно верили, что наука – это основа прогресса, что она приносит благо людям.

Оба – реально – принесли очень много добра человечеству: один сделал нас более здоровыми, другой – более сытыми.

                Однако наука – это не только инструмент добра. Она же приносит много зла, если злодеи оказываются у руля и получают возможность использовать достижения науки в своих целях и интересах. Напомнить об этом сегодня, в эпоху нынешних «войн и революций», мне представляется полезным и даже необходимым.