Анна

В этом маленьком, тихом городе в центре Индианы мне приходилось бывать довольно часто. То, что я наблюдал в этих поездках, сыграло заметную роль в болезненном процессе превращения Америки из блестящего символа в реальную страну проживания. Побывав по службе и в других штатах, я не без удивления узнал, что громадная часть заселённой Америки вдали от океанов выглядит примерно так же, и не зря называется heartland, что, пожалуй, проще, да и лучше всего переводится, как сердце Америки.

Центр этого городка вокруг большой компании, в которую меня посылали сотрудничать, с годами превратился в довольно уютное место, как мне казалось, когда настроение было неплохим, что случалось в этих поездках редко. Городской центр, состоящий из пяти-шести улиц и даже увешенный светофорами на перекрёстках, можно было обойти за полчаса неспешной ходьбы. Кинотеатр, два-три сносных ресторана и уличное кафе, где подавали неплохой кофе – вот, пожалуй, и все радости, что удавалось найти в этом городке после работы. Если идти дальше, то все урбанистические достоинства резко исчезали, превращаясь в скучные улицы с домишками, некоторые из которых требовали косметических усилий, а выбор цвета недавно выкрашенных можно было простить их владельцам, только если скидка на цену краски была небывалой. 

Дворы этих домов в большинстве не отличались ухоженностью, типичной для пригородов больших американских городов. Попадались дворы с ржавыми автомобилями, давно брошенными на некошеной траве без шансов на возрождение, старыми, лысыми покрышками, бочками непонятного назначения и покосившимися детскими качелями, на которых уже давно никто не качался. Некоторые дома были украшены вылинявшими от дождей и солнца флагами, на которых ещё можно было различить звёзды и полосы.

Заканчивалась неделя моей очередной ссылки в это место, оставалось ещё два дня. Я думал, как распорядиться своим вечером – рестораны, где меня уже узнавали и помнили, какое нести пиво, мне до смерти надоели, а пицца в осточертевшем номере гостиницы казалась ещё более суровым наказанием. Я прыгнул в машину и поехал от города по ближайшей дороге, решив, что рано или поздно она приведёт меня куда-нибудь, где можно будет пообедать, а главное – увидеть что-то новое. 

Через десять минут я понял, что впервые в жизни нахожусь в месте, из которого, куда ни повернись, виден горизонт. Его линия лишь изредка прерывалась коровниками, заброшенными сараями и рекламными щитами на высоких металлических столбах, призывающими посетить ресторан в ближайшем посёлке, или с неумелым изображением сына божьего и напоминанием, что он уже в пути и вот-вот прибудет. На одном из таких щитов я нашёл обещание, что через шесть миль езды по этой дороге я найду потрясающий ресторан под названием Lucky Dog. Я стал думать, как лучше перевести название ресторана на русский: Пёс-счастливчик или Пёс-везунчик, и не заметил, как пролетел шесть миль.

Завернув к ресторану, я увидел на парковке несколько мотоциклов, а почти все остальные места были заняты траками. (Здесь я должен покаяться: слово truck – одно из немногих американских словечек, которым удалось проскочить в мой русский лексикон, доблестно оберегаемый от вторжения англицизмов. Но никто ведь не называет эти транспортные средства грузовичками, так что подобный выбор выглядел бы довольно кокетливо). Мне пришло в голову, что моя чистенькая рентованная Тойота выглядит в этом окружении, как балерина в компании дровосеков. Войдя в ресторан, я отметил, что это сравнение применимо не только к моей машине. 

Ко мне подбежала девушка-официантка и, с любопытством оглядев меня с ног до головы, с дежурной улыбкой поинтересовалась, собираюсь ли я поесть или так, просто зашёл выпить. Получив мой ответ, она извинилась за отсутствие свободных столиков и, спросив, не возражаю ли я пообедать за стойкой бара, усадила меня на высокий табурет и принесла меню. 

Прихлёбывая холодное пиво в ожидании еды, я стал оглядываться по сторонам. Ресторан действительно был полон, причём посетителями были в основном мужчины. На первый взгляд все они выглядели одинаково: бейсбольные кепки, низко надвинутые на лоб, бороды, неновые джинсы размера на два больше, чем в пору, расстёгнутые рубахи в клетку поверх застиранных футболок и тяжёлые ботинки, несмотря на летнее время. Отличались они друг от друга разве что цветом кепок и клеток на рубашках – даже лица у них были какие-то одинаковые. Они громко разговаривали, перекрикивая громкую музыку, и часто смеялись. Многие из них смотрели в телевизор над баром. На экране громадные парни в шлемах гонялись по зелёному полю и неистово врезались друг в друга, вызывая шумный восторг зрителей, особенно когда сражённый наповал обладатель мяча странной формы ронял его и долго не мог подняться. Я подумал, почему американцы назвали это диковатое зрелище тем же словом, которым весь остальной мир величает совсем другую, менее жестокую, а иногда даже изящную игру с круглым мячом. Наверное, назло британским колонизаторам.

Рядом со мной за стойкой бара сидела женщина лет тридцати пяти с неподвижным, отрешённым лицом, которая на фоне беспредметной радости на счастливых лицах остальных посетителей ресторана выглядела, как незваный гость на незатейливом празднике жизни. Она вдруг встрепенулась, будто вспомнив что-то, заказала два виски, и, когда бармен поставил перед ней стаканчики, повернулась ко мне и очень просто, без улыбки сказала:

- Меня зовут Анна, а тебя?

Я представился. 

- Выпьешь со мной? – и она придвинула один стакан ближе ко мне. Я был уже в том возрасте, когда знакомства в баре не учащают пульс, а образ жизни женатого мужчины заставлял избегать подобных виражей. Но было видно, что её планы на вечер не связаны со мной и мне не придётся убегать, глупо сославшись на какую-то выдуманную ерунду.

- Ты ведь не здешний, сразу видно – как тебя сюда занесло?

Я объяснил.

Мы выпили, и я подумал, что правила этикета обязывают меня заказать ещё, и что после второго виски и пива за обедом мне придётся часок подождать прежде, чем садиться за руль. Мне совсем не хотелось возвращаться в гостиницу, и я попросил бармена налить нам ещё.

Она с минуту смотрела на быстро опустошённый ею стакан и вдруг спросила:

- Скажи, инженер, только не обижайся, ну, почему все мужики такие козлы?

Я не сразу сообразил, как ответить, не углубляясь в эту несвежую тему, но она не ждала от меня ответа и продолжала.

- Хотя, наверное, не в них дело… это просто мы дуры. Мы ждём от них того, чего у них нет – отсюда все наши беды.

Я понял, что далее скорее всего последует щемящий рассказ нетрезвой дамы про несчастную любовь, измены и разбитые сердца и мне придётся изображать интерес к зигзагам судьбы Анны, чтобы не обидеть её.

Она рано вышла замуж за успешного человека намного старше ее, так и не поняв, любит его или нет (то есть нет), родила сына и жила в достатке и благополучии, чувствуя, однако, что чего-то важного ей в жизни не достает. 

- Он очень добрый и порядочный человек, только от его добропорядочности выть хочется, понимаешь? Ему в жизни интересно только то, что правильно, а так жить нельзя, согласись, инженер.

Я слушал вполуха, безразлично ожидая появления в ее рассказе молодого красавца. От него она, конечно же, потеряла голову, и скоро об их неосторожном романе стало известно мужу, да и всем вокруг. Я делал вид, что внимательно и с участием слушаю ее, думая о том, что надо найти способ как-то откланяться и уехать. 

- Давай еще выпьем, инженер.

- Нет, спасибо, мне машину вести, я не буду.

- Да что с тобой будет? А полиции не бойся, она вообще сюда и не заезжает, если не вызывать. Давай еще по одной.

Я заказал. Мне очень хотелось перевести разговор на другую, более спокойную тему, поскольку градус рассказа Анны быстро возрастал и привел её в предистерическое состояние. Она отхлебнула и продолжала.

- А знаешь, инженер, что ещё паршиво? – её губы дрожали и в глазах повисли слёзы.  - Его зовут так же, как моего мужа.

Я невольно улыбнулся, чего, к счастью, Анна не заметила. Меня всегда забавляли всяческие аллюзии и зеркальные отражения в жизни. Я стал слушать внимательнее, ожидая новых параллелей.

- Нам обоим крышу снесло, ни о чем не думали и думать не хотели. Это было не просто важнее всего остального, а я вообще обо всём другом забыла - даже о сыне на время, хотя люблю его очень… Муж мне сразу сказал, что сына забирает, а я что хочу - пусть то и делаю, но сын с ним останется. У него достаточно связей и денег, так что мне лучше и не пытаться. Ну а потом… 

Она замолчала, будто вспоминая что-то, допила, что оставалось в стакане, и продолжала: 

– Потом я девочку родила… Муж мой, только представь, инженер, сказал, что меня с ней назад примет, если вернуться решу - как его только не разорвало от благородства, козёл старый… Ну, а парень тот, дочки отец, продолжал говорить, что любит меня и хочет, чтоб мы вместе жили, но я-то чувствовала, что нет, не так любит, как я и как мне надо. Мужчины же долго любить не умеют: или быстро отваливают, или, если остаются, то продолжают не женщину любить, а её присутствие в их жизни – а это не одно и то же, инженер, неужели ты этого не понимаешь... Вот и муж мой - свою жену любит, а не меня, он бы любую жену так же любил. Вот так… Дочка пока с мамой моей, а что дальше делать – я просто не знаю…

Тут она разрыдалась, да так, что на нас стали поглядывать. Я не знал, как себя вести и просто ждал. Помог звонок на ее телефон - она взглянула на имя на экране и сказала, будто оправдываясь:

- Не могу я сейчас с ней говорить. Это братца моего жена. Еще с ней нянчиться приходится… Брат мой - тот еще кобель, намаялась она с ним. У них детей – хорошо если сами помнят сколько, а он всё за юбками гоняется…

- А брата твоего часом не Стив зовут? - я спросил это прежде, чем понял, что шутка неуместна, и вряд ли её оценят. 

- Да, Стив, а ты откуда знаешь?

Чёрт, подумал я, уж не разыгрывает ли она меня, но тут же услышал то, от чего мне стало совсем неуютно.

- Слушай, инженер, отвези меня, пожалуйста, на железнодорожную станцию, здесь недалеко, миль пять. 

- А зачем тебе туда? - мне показалось, что мой голос дрогнул.

- К маме съезжу, дочку навещу.

- Давай я лучше тебя к маме отвезу.

- Да ты что, это миль сто на юг, на границе с Кентукки.

Мы ехали молча, Анна смотрела в окно и тихо плакала. Когда мы подъехали к станции, я спросил:

- А когда поезд? Давай, я с тобой подожду, чего одной-то сидеть, темно уже, - я хотел дождаться поезда и быть уверенным, что она сядет в него.

- Не стоит, инженер, я, может быть, никуда и не поеду, - и она улыбнулась первый раз за вечер. 

- И куда денешься? – я пристально смотрел на Анну, пытаясь понять, что происходит.

- В мотеле переночую, вон там, видишь? - и она показала на одноэтажное здание рядом со станцией.

Я не стал настаивать, попрощался и поехал в гостиницу.

Я ехал по тёмной дороге, настроение было скверное и тревожное.

Что это было? Мастерски разыгранный зачем-то спектакль с интригующим финалом? Странная импровизация скучающей, в меру начитанной провинциальной дамы? 

Нет, не похоже. Это наверняка правдивая история несчастной женщины, история с типичным, если не банальным сюжетом. 

И ещё я подумал, что на самом деле все эти несчастные истории похожи друг на друга, а все счастливые - счастливые по-своему.

Приехав в гостиницу, я первым делом включил местные новости. 

Ничего в тот вечер не случилось в маленьком тихом городке в центре Индианы.