В этом году исполняется 120 лет со дня рождения великого писателя Василия Гроссмана (1905-1964) и 80 лет со дня победы над гитлеровской Германией. Думаю, не надо объяснять, какова связь между этими двумя датами.
В послевоенные годы и десятилетия о той жуткой войне были написаны сотни романов, поэм, тысячи рассказов и повестей. В числе создателей немало одаренных авторов. Достаточно вспомнить «Василия Теркина» Александра Твардовского, «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, повести Василя Быкова, некоторые стихи Симонова, Суркова, Слуцкого, замечательное стихотворение танкиста Иона Дегена: «Мой товарищ в предсмертной агонии…», стихи других поэтов, ставшие песнями… Но над всеми этими россыпями особо могучей скалой возвышается роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
Роман, как известно, не был напечатан при жизни писателя; сам он подвергся гонениям, ускорившим его кончину. На долгие годы он был изъят из литературы. А в годы гласности и перестройки, когда запретные произведения В. Гроссмана увидели свет в России, они вызвали бурю возмущения со стороны красно-коричневых национал-патриотов.
Первая биография Василия Гроссмана была написана профессором Аризонского университета Джоном Гэррардом и его женой Кэрол Гэррард. Книга вышла в 1996 году. Моя рецензия на нее – в том же году была напечатана в Нью-Йорской газете «Новое русское слово».
Вернуться к этой теме мне пришлось через много лет – после того, как моя статья, казалось бы, навсегда затерявшаяся в подшивке «Нового русского слова», попалась мне на глаза в одном из русскоязычных интернет-форумов, куда она перекочевала без моего ведома и, к сожалению, в сильно искаженном виде. Это побудило меня предложить подлинный текст Вере Зубаревой для ее интернет-«Гостиной», где она была воспроизведена в 2011 году, за что я сердечно признателен[1].
Со времени той публикации прошло еще много лет, потому считаю уместным в год 120-летия великого писателя снова предложить ее читателям. Воспроизвожу в несколько расширенном виде.
* * *
С творчеством Джона и Кэрол Гэррардов я впервые познакомился в 1990 году, когда газета "Вашингтон таймс" попросила меня отрецензировать их книгу "Внутри Союза Советских Писателей" (Inside the Soviet Writes’ Union). Я начал читать ее с большим скептицизмом. Ну как, думалось мне, американцы из штата Аризона могут разобраться в том клубке интриг, столкновений, подсиживаний, ударов из-за угла, которые происходили в Союзе Писателей за фасадом декларируемого единства и показушной преданности "делу партии"? Однако выяснилось, что профессор русской литературы Джон Гэррард и его супруга поняли все правильно[2].
И вот я держу в руках увесистый фолиант тех же авторов под названием "Прах Бердичева: Жизнь и судьба Василия Гроссмана" (The Bones of Berdichev: The Life and Fate of Vasily Grossman by Jonh Garrard and Carol Garrard), вышедшей в 1996 году в издательстве The Free Press.
Экземпляр книги мне подарен авторами. На задней странице обложки воспроизведено несколько отзывов о их предыдущем труде, в числе других – отрывок из моей рецензии.
В книге больше четырехсот страниц, но в ней нет лишних слов.
1.
Книгу Гэррардов надо читать “по-еврейски”, справа налево, начиная с приложений. Среди помещенных здесь архивных документов запись беседы Василия Гроссмана с М.А. Сусловым (1961) – о конфискованном романе “Жизнь и судьба”; письмо Гроссмана Н.И. Ежову (июнь 1938 г.), в котором писатель заявлял о невиновности своей арестованной жены Ольги Михайловны Губер; письма Сталину и Хрущеву. Но особое место занимают два неотправленных письма Гроссмана своей матери, написанные в 1950-м и 1961 годах.
Эти письма не могли быть отправлены. Екатерина Савельевна Гроссман погибла от рук нацистов в сентябре 1941-го – в числе тридцати тысяч расстрелянных евреев Бердичева. Неотправленные письма – свидетельства душевных терзаний Гроссмана. Он считал, что мог спасти мать, – и не спас. Эти терзания переплавлялись в бесстрашие мысли, да и в бесстрашие в самом прямом смысле этого слова – под ураганным огнем противника. Из них высекались искры его творческих озарений.
В книге Джона и Кэрол Гэррардов писатель Василий Гроссман предстает живым человеком, нисколько не приукрашенным, во всей сложности своего характера.
Авторы показывают, что вторая жена Василия Семеновича, Ольга Михайловна, которую он сумел вырвать из ежовых рукавиц НКВД, была ему очень предана. Но она деспотично правила мужем, а он малодушно ей уступал.
Когда началась война, Гроссман хотел сразу же ринуться в Бердичев, чтобы вывезти мать – вместе с ее больной племянницей и его дочерью от первого брака Катей. Однако Ольга Михайловна воспротивилась: как это он оставит ее в столь трудный момент! А через две недели немецкие войска заняли Бердичев… Катя осталась жива только потому, что бабушка еще до войны отправила ее в пионерский лагерь.
Василий Семенович понял, что случилось непоправимое…
Так начался трагический конфликт писателя с самим собой.
2
На долю Василия Гроссмана выпала горькая творческая судьба – и прижизненная, и посмертная. Когда он умер, главное его произведение лежало замурованным в сейфах Лубянки.
Так как все экземпляры рукописи были изъяты при обыске, то никакой надежды на то, что роман вообще уцелел, не было и не могло быть. Сам Гроссман, тяжело больной в последние годы, всячески поддерживал такую версию, дабы КГБ не расширил свои поиски.
На самом деле один экземпляр рукописи Гроссман заблаговременно передал на хранение своему другу поэту Семену Липкину, который держал его в квартире своего брата в Москве. Еще один экземпляр он передал Вячеславу Ивановичу Лободе, у которого была крохотная комнатушка в московской коммунальной квартире и отдельный дом в ста с лишнем километрах от Москвы, в Малоярославце, где он и хранил рукопись Гроссмана.
Через десять лет после смерти писателя, то есть в 1974-м, Семен Липкин поделился своим секретом с Владимиром Войновичем. С рукописи была снята фотокопия, Войнович сумел переправить пленку на Запад, в редакцию ведущего журнала русской эмиграции «Континент».
Однако главный редактор «Континента» Владимир Максимов проводил в журнале «патриотическую» линию, которой роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», мягко говоря, не очень соответствовал. В «Континенте» были напечатаны две главы из романа, отнюдь не самые выразительные[3].
Книга Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» впервые была опубликована лишь в 1980 году, в Швейцарии.
Гроссман первым (по крайней мере, в СССР) со всей беспощадностью обнажил язвы сталинизма и большевизма, но в глазах мира звездой первой величины был Александр Солженицын, и его доброхоты позаботились о том, чтобы роман Гроссмана воспринимался как еще одна малозаметная звездочка в созвездии Солженицына.
Гроссман не только слишком рано умер, но и слишком поздно родился. Не окунувшись по малолетству в водоворот яркой творческой жизни литературы Серебряного века, он и в 1920-е годы, когда писателям еще кое-как дозволялось дышать, был весьма далек от литературы, так как учился на химическом факультете. По иронии судьбы, его первое произведение, очерк о Бердичеве, появилось в год «великого перелома», то есть в 1929-м, когда в советской литературе вводился режим казармы. Вскоре многие талантливые писатели замолчали сами, другим заткнули рты, третьи поспешили освоиться в роли литературных холуев. Государство закабаляло литературу и одновременно подкупало ее.
Поскольку места на Олимпе были прочно заняты старшим писательским поколением, Гроссман оказался во втором эшелоне литературной элиты. Но на большее он не претендовал. Его издавали и переиздавали, платили щедрые гонорары, хвалили в печати, одаряли литфондовскими благами – чего же еще? Существовали правила игры, и он им следовал без сопротивления. В те годы он делал обычную литературную карьеру.
3.
В 1941-м, узнав о падении Бердичева, Гроссман записался добровольцем на фронт. Он хотел бить врага или быть убитым врагом, чтобы разделить участь матери. Но политуправление армии сочло более полезным прикомандировать писателя к газете “Красная звезда”, где он вскоре стал ведущим автором. Мало кто добывал правду о войне с таким терпением и неустрашимостью.
Гроссман неделями находился на передовой, спал на снегу, укрывшись шинелью; невозмутимо держался под шквальным огнем, а в часы затишья хлебал с солдатами из общего котла. Его очерки были наполнены живыми голосами, неповторимыми характерами, яркими зарисовками военного быта, глубоким осмыслением событий.
“Отписавшись”, он снова рвался в пекло войны. В окопах Сталинграда, на Мамаевом кургане, где сражались бойцы Сибирской дивизии полковника Гуртиева, на переправе через Волгу, писатель, как губка, вбирал в себя впечатления, которые позднее легли в основу его романов "За правое дело" ("Сталинград") и "Жизнь и судьба".
4.
Василий Гроссман никогда не чурался еврейской темы. Но в своих довоенных произведениях он смотрит на евреев как бы со стороны. Имя Иосиф он еще в молодости сменил на русское – Василий. В этом не было желания утаить свое еврейство – его все равно выдавала фамилия. Просто он вырос в русской культуре, русский язык был его языком. В полном слиянии с русским народом представлялось ему будущее всего еврейства. Такова была официальная политика партии. Гроссман считал ее правильной, прогрессивной, и сам ни в коей мере не хотел отставать от прогресса. Словом, он был Василием в гораздо большей мере, чем Иосифом.
Холокост пробудил в нем отсутствовавшее, казалось бы, ощущение причастности к народу-изгою. Гроссман все больше убеждался в том, что Гитлер вел не одну войну, а две. Но если про первую неустанно и повседневно писали сотни его коллег, то вторая война – куда более страшная по своей бесчеловечной тотальности – оставалась неизвестной. Вступив вместе с передовыми частями в Украину, Гроссман, к ужасу своему, убедился, что на этой родной ему земле не осталось евреев!
Очерк "Украина без евреев" авторы книги считают одним из самых значительных произведений Гроссмана времен войны. Этот очерк логически привел писателя к участию в работе над “Черной книгой” – первым коллективным трудом, который должен был задокументировать нацистский геноцид.
"Черная книга" – редакторы-составители И.Г. Эренбург и В.С. Гроссман – готовилась с благословения высших партийных инстанций. Но по мере приближения полного разгрома германского нацизма быстро коричневел сталинский режим. “Черная книга” Кремлю стала не нужна. Эренбург от дальнейшего участия устранился. Гроссман продолжал везти взрывоопасный груз.
К работе над книгой были привлечены многие авторы, сам же Василий Семенович взял на себя то, что не мог не взять, – Бердичев! Оказалось, что именно в Бердичеве нацисты начали осуществлять программу “окончательного решения еврейского вопроса”. Евреи составляли половину шестидесятитысячного населения города. В живых не осталось ни одного…
Гэррарды посвятили “Праху Бердичева” вступительную главу, что придало их книге особый колорит. Они установили, что убийства евреев в Бердичеве начались 7 июля 1941 года, то есть в первый же день занятия города немцами. Они выяснили точные даты создания еврейского гетто в Бердичеве, нарисовали картину широкого сотрудничества местного населения с нацистами, идентифицировали имена некоторых соучастников нацистских преступлений, а также имена многих жертв.
5 сентября 1941 года десять тысяч евреев были вывезены из гетто к югу от города и все до одного расстреляны. Авторы считают, что это был самый массовый одноразовый расстрел евреев за всю Вторую мировую войну. Но в гетто оставалось еще двадцать тысяч человек – в основном старики, инвалиды, малолетние и грудные дети. Их черед настал 14 сентября. С раннего утра их начали вывозить в западном направлении, высаживали и отводили от дороги группами на четыре-пять километров. Дальше эти бедолаги просто не могли двигаться. Здесь их и укладывали выстрелами в заранее вырытые могилы… Поскольку за один день не управились, то работа была завершена назавтра.
Гроссман первым собрал материал об этих злодеяниях, пополненный теперь его биографами.
5.
В январе 1948 года, по приказу Сталина, НКВД ликвидирует Михоэлса, затем арестовывает верхушку Еврейского антифашистского комитета. В числе главных обвинений – переданная на Запад “Черная книга”: одно из важнейших доказательств шпионской деятельности.
Но, по иронии судьбы, главных “шпионов” – составителей и редакторов «Черной книги» – репрессии обходят стороной.
Гроссман в это время работает над эпопеей о войне под названием “Сталинград”.
И вот роман завершен, сдан в редакцию журнала “Новый мир”. В романе воспевается героизм защитников города. Вроде бы никаких препятствий к его публикации нет. Но – имя автора!
В разгар кампании против “безродных космополитов” печатать столь значительное произведение о преданности родине, написанное автором с “космополитической” фамилией, было бы, по меньшей мере, политической близорукостью!
Гроссман идет на рискованный шаг: пишет письмо Сталину.
После этого рукописи дали ход, но роман стали терзать редакторы, выхолащивая его дух, выскабливая рискованные фразы и реплики. Само название романа было непоправимо искалечено: вместо простого и нейтрального “Сталинград” появилось агитпроповское “За правое дело”.
После выхода романа в свет его стали громить в печати. А потом – неожиданно – присудили Сталинскую премию…
То, что происходило в последние сталинские годы с самим Гроссманом, с его вполне лояльным романом, с его прежними произведениями (при переизданиях из них стали вымарывать упоминания о евреях и о нацистском геноциде), с его знакомыми и друзьями, – все это вело к коренной переоценке писателем основных ценностей.
Так возник замысел великого романа – “Жизнь и судьба”. В нем Гроссман поднялся на такую творческую высоту, с которой видно, что все деспотические режимы одинаково бесчеловечны, кровавы, все питаются ненавистью. Нет существенной разницы между классовой и расовой ненавистью, так как они легко перетекают одна в другую.
Это была идея, опередившая свое время на многие годы. В романе она выражена с огромной художественной силой. Вот почему так всполошился КГБ, нагрянувший к писателю с обыском и изъявший все экземпляры рукописи, черновики и даже копировальную бумагу. Вот почему главный идеолог партии М.А. Суслов сказал автору, что роман его издадут не ранее, чем через 200 лет.
В послесталинской России известного писателя уже не могли упрятать за решетку за неопубликованное инакомыслие. Но его запрятали в сурдокамеру гробового молчания. В России “Жизнь и судьба” увидела свет только с началом гласности, да и то с купюрами.
Предпоследнюю главу биографии Гроссмана Гэррарды назвали “Заживо погребенный”, а последнюю – “Лазарь”. Действительно, Гроссман был заживо погребен вместе с лучшими своими произведениями, а потом воскрес, как евангельский Лазарь, став классиком русской литературы.
6.
Русской? Или, может быть, еврейской? Или еще какой-нибудь?
В контексте политических и литературных баталий в России эти вопросы были неизбежны. Достаточно вспомнить, какой разразился скандал, когда в журнале “Октябрь” был напечатан последний роман Гроссмана “Все течет…”, в котором писатель пытался осмыслить ленинско-сталинскую тиранию в контексте тысячелетней истории России. Фашиствующие патриоты во главе с Игорем Шафаревичем обвиняли Гроссмана в «русофобии» и в еврейском “национальном пристрастии”. Защитники же, естественно, доказывали, что Гроссман – подлинный патриот России и именно русский писатель. Любой россиянин – в России или на Западе, – взявшись писать биографию Гроссмана, не мог бы отстраниться от этого спора. Отбор материала, его подача, акценты в такой биографии были бы расставлены в соответствии с позицией автора. И такая книга наверняка проиграла бы в объективности.
Вот почему считаю большой удачей, что первая полноценная биография Василия Гроссмана написана авторами, свободными от российских “разборок”.
Они просто исследуют его Жизнь и Судьбу.
* * *
Заключение
Судьба книги Джона и Кэрол Гэррардов «Пепел Бердичева: Жизнь и Судьба Василия Гроссмана» тоже оказалась очень непростой.
В 2011 году, прежде чем предложить мою – уже давнюю – рецензию порталу Веры Зубаревой, я поплавал по интернету, чтобы узнать, переиздавалась ли книга, какой имела резонанс, но никакой информации не нашел. По-видимому, это связано с тем, что после ее выхода в свет в престижном издании «New York Times Book Review» был напечатан неблагоприятный отзыв на нее Роберта Конквиста (Robert Conquest) – одного из самых авторитетных американских советологов, автора знаменитой книги «Большой Террор» (The Great Terror) и ряда других работ о преступлениях сталинизма. Конквист обвинил авторов биографии Гроссмана в антиукраинизме, что, на мой взгляд, было абсолютно несправедливо.
Незадолго перед тем Конквист выпустил книгу о голодоморе на Украине; в ходе работы над ней он проникся большой симпатией к жертвам этого чудовищного преступления сталинского режима. Видимо, из-за этого Конквист очень болезненно воспринял страницы книги Гэррардов, где рассказывалось о том, что уничтожение евреев на Украине проводилось нацистами при содействии местных жителей, как это и было в реальности.
Я помню телефонный разговор с Джоном Гэррардом, который был в шоке. Он говорил, что Роберт Конквист его учитель, у них всегда были прекрасные отношения, и он не может понять, что происходит. Он просил разрешения перевести мою рецензию на английский язык и напечатать ее в противовес Конквисту, на что я, естественно, дал согласие. Но потом контактов у нас не было, и я не знаю, осуществил ли он это намерение.
Сейчас я снова заглянул в интернет и узнал, что Почетный профессор русской литературы Джон Гэррард, специалист по истории Российско-Советской культуры, автор девяти книг и более шестидесяти других опубликованных работ.
Книга «Прах Бердичева: Жизнь и Судьба Василия Гроссмана» была издана в переводе на итальянский язык и отмечена Государственной премией Италии, присуждаемой за лучшие историко-биографические в произведения (the Giovanni Comisso Premio).
Из сказанного можно понять, что на русском языке книга не издавалась.
[2] К сожалению, я пока не нашел этой рецензии в своих бумагах.
[3] О В.Е. Максимове см: Семен Резник. Нацио-бесие. Из архива писателя / «Чайка», 2022, 27 июня https://www.chayka.org/node/13252
Комментарии
Семён Резник. Пепел Бердичева
Замечательная публикация, особо актуальная в приближении Дня Шоа! Огромное спасибо автору! Что до т.н. союза нерушимого республик свободных, то он был, по-моему "страной победившего антисемитизма".
Великий писатель, великий
Великий писатель, великий еврей, одарённый, яркий, смелый человек В своё время он разбудил всех нас, позвал к своим еврейским корням. Когда бы он ни родился, он всегда актуален. По нему можно изучать еврейскую историю и Шоа. А ещё, книги Гроссмана дают силу и мужество.
Добавить комментарий