Старики. Из Одесских историй

Аркадию Колкеру было за девяносто. Днем он чувствовал себя более-менее сносно, а ночей боялся как огня. Тревожные плохие мысли влезали в его голову и не давали спать, а, когда он наконец под утро засыпал, снились ему разные тяжелые сны, и чаще всего - про войну. 

 Той ночью Аркадию снова снилась война. Занесло его в апрель сорок пятого года, когда Красная Армия стояла под Берлином и победа уже была очень близко. Аркадий во всю чуял ее своим длинным носом. Ну еще немного, неделю-две и Гитлеру будет капут. Но кровавая бойня все еще бушевала вовсю, и зацепила она и нашего героя Аркадия. 

 Вот, как было дело. Шестерке саперов, в которой был и восемнадцатилетний солдат Аркадий, было поручено разминировать мост через реку Шпрее. Уже два дня они торчали в сыром окопе в десяти метрах от моста, но приступить к разминированию не могли, так как немецкие снайперы на другом берегу реки постоянно держали их под прицелом. 

А на третий день немцы начали палить по ним из миномета, и всю великолепную шестерку накрыло волной горячей земли, смешанной с песком и железом. В живых остался всего лишь один Аркадий. Лежал он без сознания на дне окопа в луже крови. Своей и уже неживых товарищей. Очухался Аркадий только на третьи сутки в госпитале с туго забинтованной головой. Кто-то мягким голосом сказал:

«Аркаша, солдатик мой, сниму я сейчас с тебя эти вонючие бинты и увидишь ты белый свет. Приготовься».

 Тот тип с мягким голосом снял бинты, и Аркадий увидел белый свет. Но не весь, а только половину. Сколько он не пытался открыть левый глаз, ничего у него не получилось. Словно смотрел он в черную бесконечную дыру, такую, как теперь говорят астрономы про черные дыры во вселенной.

- Где мой левый глаз, доктор? - тревожным голосом спросил Аркадий.

- Нет у тебя левого глаза, - твердым голосом сказал доктор.

- Как так нету?

- А вот так, дорогой. Зато медаль у тебя есть вместо левого глаза. Красивая, позолоченная. 

- На хрена мне твоя медаль, доктор? 

Ты мне глаз верни, доктор.

 Но доктора уже след простыл, а вместо него единственным правым глазом Аркадий увидел маленькую скрюченную, как баба-яга, санитарку с большим шприцом.

- Давай, солдат, свою задницу. Дам я тебе сейчас укольчик успокоительный.

А то ты сильно расшумелся.

- Не хочу я укольчик, сука старая! - взорвался Аркадий, рванул свое молодое тело с кровати и в тот же миг проснулся. 

 Первым делом он ощупал себя. Все ли на своих местах. Руки, ноги, голова. Потом открыл правый глаз, чтобы посмотреть на белый свет. Его левый глаз был залеплен черного цвета тряпичным пятачком, как у фельдмаршала Кутузова, и со времен войны вот уже почти семьдесят лет ничего не видел. Удостоверившись, что за окном уже светло и белый свет все еще стоит на своих ногах, Аркадий отблагодарил Бога за то что он смотрит за старым евреем, и после этого свесил ноги с кровати. Они болтались в воздухе, как две сухие плети.

- Еще одна такая ночь и мне будет капут, - шептал он, - скажите мне, кто может выдержать этот кошмар? Война - сегодня, война - вчера! Я уже отвоевался по горло. Она забрала мой глаз. Хватит с меня.

Аркадий еще долго, чуть не плача, шептал про себя: кошмар, кошмар, а потом, кряхтя, потащился в ванную комнату. То, что он увидел в зеркале, - не на что было смотреть. Маленький, засушенный, как из гербария, старичок с серого цвета лицом, тонкой кожей, закрытым навсегда левым глазом и с морщинами, начинающимися на лбу и тянущимися к шее и дальше. 

 -Эх, - вздохнул он и, скривившись, добавил, - на что ты стал похож, мой друг Аркаша? Противно смотреть.

 К одиннадцати часам, опираясь на палку, он потащился к пляжу, который находился в ста метрах от его дома. В Мельбурне стоял замечательный апрельский день. Дул теплый легкий бриз с океана, и солнце приятно грело ревматическое старое тело. В такой день надо дышать морским воздухом и забыть о всех неприятностях. Но это легче сказать, чем сделать, потому что этих самых неприятностей с каждым днем становилось все больше и больше. Аркадий, как обычно, подошел к скамье под пальмой. На ней сидела средних лет дамочка с серым пудельком. У дамочки были озабоченные бесцветные глаза, а пудель вальяжно разлегся у ее ног и с любопытством одним глазом глядел на незнакомца. Аркадий улыбнулся, как только позволял ему его правый глаз, и присел на край скамьи. Пуделек дружелюбно замахал хвостом и Аркаша протянул руку, чтобы погладить его. Песик еще сильнее замахал хвостом, но недовольная дамочка поднялась, рванула поводок и, виляя ягодицами, ушла. Пройдя несколько метров, она обернулась и зло посмотрела в сторону Аркадия. 

 -Что смотришь, стерва? Был бы я помоложе, я б на тебя так посмотрел, что ты бы всю жизнь помнила, - сказал Аркадий, повернул голову и уставился единственным правым глазом в сторону горизонта, где большой сухогруз пыхтел в направлении порта. Аркадий смотрел, как медленно передвигал свое большое стальное тело сухогруз.

 -Ему легче, чем мне. Если бы я имел столько сил, как он? Ну хотя бы тысячную долю, - тихо произнес Аркадий и взгрустнул. Ему стало жалко самого себя. Но только на минуту. Вот, что он сказал самому себе:

 - А, ну, Аркадий, возьми себя в руки. Не к лицу бывшему саперу слюни распускать. Вспомни, каким ты был молодым. Огонь! Сгорели бы твои косточки где-нибудь в гетто в сорок первом, как пить дать, если бы ты не был огонь. И в сорок третьем под Курском, и под Киевом и черт знает где еще.

 Крики попугайчиков на пальме прервали ход его мыслей. 

- Ну! Тихо там наверху, когда Аркаша думает, - погрозил он птицам. 

naum_belog.jpg

Аркадий уже был готов снова погрузиться в воспоминания о молодых годах, но тут прямо над его головой раздался тихий мужской голос. Аркаша поднял голову и увидел опирающегося на палку высокого, с втянутой в костлявые плечи седой головой старика. У него были серо-зеленого цвета глаза, и он улыбался доброй улыбкой. Старик вежливо спросил по- английски:

 - Могу я присесть рядом с вами, сэр? Аркаша знал всего несколько английских слов, но, к счастью, услышал знакомое слово сэр. Не понимая сути вопроса, он на всякий случай ответил: - Плис. 

 Это было одно из немногих английских слов, которое знал Аркадий. 

 Высокий старик, охая, сел, выставил босые ноги, обутые в стертые сандалии, и уперся подбородком в набалдашник палки. Помолчав с минуту, он на корявом русском сказал:

- Мне кажется что вы понимаете русский язык. Может быть, я неправ?

- Вы на сто процентов правы, молодой человек, - сказал Аркадий, - даже глухой мог бы, услышав меня, понять, что я не из Лондона. Я очень рад, что встретил своего человека. Вы случайно не из Одессы?

- Нет, я из Москвы. Приехал сюда вскоре после окончания войны.

 - А я приехал семь лет назад. Хожу кругом как глухонемой. Знаю только несколько слов: “плис”, “сэр”, “сенкю” и “гудбай”. Ничего уже не лезет в эту старую башку, хоть тресни.

 - Не переживайте. Я приехал сюда молодым, и то намучался вот так, - незнакомец поднял руку над лысой макушкой головы.

 - Я не переживаю. У меня столько болячек, что хватило бы на сто наших врагов. Моя дочка мне каждый час говорит: «Папа, не забудь принять эту таблетку, потом прими другую». И так с утра до ночи. Так что не остается времени на переживания.

 - Что делать? Надо терпеть. За старость надо платить. За то,что мы можем видеть это море, это небо с розовыми облаками и слушать крики чаек. За все надо платить.

 - Вы-таки правы, молодой человек. Не каждому удается дожить до наших лет, - сказал Аркадий, и слеза потекла из его правого глаза. 

 Старики долго молчали. Но как долго можно сидеть рядом и молчать? Это же равносильно китайской пытке. Можно получить инфаркт миокарда, - как говорил доктор Левин из Еврейской больницы на Молдаванке. 

Первым заговорил высокий старик.

 - Вы часто приходите сюда?

 - Каждый день, если удается сползти утром с кровати, - сказал Аркадий, вытерев щеку.

 - Вы, наверное, очень любите море? - спросил незнакомец.

 - Вы спрашиваете: люблю я море? Честно говоря, я не понимаю такой странный вопрос, - Аркадий изучающе посмотрел незнакомцу в глаза, - но с другой стороны, откуда вам знать, что вы имеете дело с человеком, прожившим почти всю свою жизнь в Одессе? Вы когда-нибудь слышали о Ланжероне? А об Аркадии? Я уверен, что нет. 

 Незнакомец сказал: - Вы правы, мой друг. 

 Аркаше понравилось, что его величали «мой друг». Он сказал: 

 - Эх, - и задумался. 

 Потом почесал лысину и продолжал: 

 - Да, от такого вопроса мне хочется сильно смеяться. Но я не смеюсь, потому что смех уже застрял в моем старом организме и у меня нету сил выкинуть его на волю. 

 -Я понимаю вас, - сказал высокий старик.

Аркадий вздохнул, снова почесал лысину и сказал: 

 - Здесь, конечно, не Одесса. Нету знаменитых Фонтанских помидор, которые можно кушать и кушать с утра до вечера и не получить заворота кишок, нету малосольной тюльки - самой лучшей закуски после рюмочки водки, и нету других вещей, о которых даже больно вспоминать. Эх... Но жить в Мельбурне можно. Мне даже нравится. Нету собачьего холода зимой, который мои старые кости уже не переносят. Зимой и летом что-то цветет, как будто ты в раю, и, главное, что люди улыбаются. Даже молоденькие хорошенькие дамочки улыбаются, отчего перестает ныть сердце и чувствуешь, что ты еще живой. Вот так, молодой человек.

 Расставались они как старые друзья. Они уже знали, как друг друга зовут, что оба - вдовцы, и что Иосиф - художник, а Аркадий всю жизнь был простым работягой, который с утра до вечера чинил прохудившиеся ботинки, сапоги и туфельки советских граждан. Ладони его до сих пор имели несмываемые черные следы воска от его многолетних трудов. 

 Старики уже пожали друг другу руки, похлопали друг друга по плечу, и тут Аркаше вдруг пришла в голову гениальная идея.

 -Слушай, Иосиф, я живу два шага отсюда. Зайдем ко мне. Посмотришь моей дочки домик, поболтаем немного. А? Пошлепаем потихоньку. Ты с палочкой, и я с палочкой. Если что - от собак отобьемся, - сказал Аркадий и громко засмеялся.

 Аркадий сразу повел гостя на кухню. 

 - Садись за стол, Иосиф. В ногах правды нет, как говорили в Одессе.

 - В Москве тоже так говорили, - сказал Иосиф.

 - Так вот, что я тебе скажу, Иосиф. Есть у меня одна бутылочка виски. Отличный виски. Зятек подарил на день рождения. Давай выпьем за знакомство. А? Хорошая идея?

 - Идея хорошая, но я не пью,- сказал Иосиф.

 - Ну, ты неправ, Иосиф. Я тоже не пью. Мои болячки не позволяют. Но рюмочку с удовольствием пропущу с хорошим человеком. Вот я тебе расскажу один случай из моей жизни, когда вот такое горькое зелье спасло мне жизнь, - сказал Аркаша.

 - Интересно, расскажи, Аркадий, - сказал Иосиф.

 - Было это зимой 1942 года в эвакуации в Сибири. Было мне тогда пятнадцать лет и работал я на заводе учеником токаря. Точил я мины под присмотром мастера. И вот возвращался я однажды домой после работы. Мороз был сумасшедший, а на мне залатанный ватник и заячья ушаночка. Отморозил я все что можно было отморозить и напоследок у самого дома упал в сугроб. Счастье мое было, что хозяин наш в то же время вышел пописать. Он затащил меня домой и приказал выпить стакан какой-то жидкости. А то был самогон. И мне, пацану, до этого не нюхавшему спирту за километр, пришлось выпить это огненное пойло. Через полчаса я отогрелся и был как огурчик. И вот до сих пор тяну потихоньку, как видишь.

 -Да ты, Аркадий, совершил подвиг. Я бы так не смог, - сказал Иосиф.

 - Так то был стакан самогона, а это - рюмочка очень интеллигентного виски.

Все большие люди пьют его. Даже президенты и короли. Давай, по чуточку, по двадцать грамм. Хорошо?

 -Хорошо, по двадцать грамм, - сказал Иосиф.

 Аркадий наполнил рюмки золотой, чудесно пахнущей жидкостью.

 - Ну, будь здоров, Иосиф. Не спеша. Потихонечку. Молодец. Ты почувствовал, как сладкая, молодая кровь потекла по всем твоим жилам?

 - Ты прав, Аркадий, потекла, - сказал Иосиф, и глаза его молодо загорелись.

 -Еще по одной? - Аркаша стал уговаривать Иосифа.

 - Ты, оказывается, соблазнитель, мой друг. Наверное, ни одна женщина не могла отказать тебе, - Иосиф засмеялся, - ну, ладно. Еще чуть-чуть и я поеду домой.

 Они выпили еще по рюмочке, а потом Иосиф вызвал такси. Старики обнялись и долго хлопали друг друга по спине.

 - Ты - хороший человек, Иосиф, - сказал Аркадий и снова прослезился.

 - Не грусти, мой друг, завтра встретимся под пальмой, - сказал Иосиф и сел в автомобиль. 

 Заревел мотор, прошуршали по асфальту шины колес автомобиля и на улице стало очень тихо. Так тихо, что Аркадий слышал, как барахталось внутри его старое, выпотрошенное годами сердце. 

- Ну, вот еще один день убежал, - сказал Аркадий, - неплохой был день. Помоги мне, Боже, чтобы завтра был не хуже. 

 Проводив Иосифа, Аркадий направился к дому, потом, вспомнив о чем-то, остановился и сказал:

 - И еще, Боже, прошу тебя, помоги мне пережить эту длинную страшную ночь.