Когда я служила в Армии Обороны Израиля, большое внимание уделялось технике безопасности в обращении с оружием и снаряжением. Первая Ливанская война с её ежедневными потерями окончилась несколько лет назад, а палестинская интифада только началась. Несчастные случаи по халатности сделались основной причиной смертности среди военнослужащих, и крик обеспокоенных родителей достиг ушей премьер-министра.
Армия отреагировала усиленным обучением, которое состояло из чтения брошюр о том, что можно и чего нельзя делать, и из показов предостерегающих видеофильмов, на которых мы все должны были высидеть.
Вот во время такого обязательного просмотра и возникло имя Иоси.
Его фамилия довольно распространена в Израиле, и сначала, когда рассказывалось о убившей его аварии, я не была уверена, что это тот самый Иоси, которого я знала. Но когда показали интервью с его отцом в духане на иерусалимском базаре Махане Иегуда, я поняла, что это он и есть.
Иоси, который травил меня в средних классах школы.
Из всех хулиганов, проживавших в нашем рабочем районе, Иоси был самым ненавистным. Признаю, что я была лёгкой мишенью: репатриантка из России, книжница с толстыми очками на носу и тонкими косичками по сторонам бледного лица. Я была аутсайдером, и Иоси, рост и телосложение которого внушали страх даже мальчишкам, не давал мне забыть об этом.
Были прозвища – «четырёхглазая, русская» и более индивидуальные: «конский хвост» – из-за косичек и «шекспир» – за чтение книг на переменках. Ко всему этому Иоси угрожал мне физически. Он преграждал мне путь в коридоре и шепотом грозил поймать после школы или подстеречь вечером на улице. Я летела домой, как только прозвенит последний звонок, а когда попала в больницу с воспалением лёгких, то готова была вынести любые процедуры лишь бы не возвращаться в школу.
Иоси погиб по нелепой случайности. Будучи радистом, он шёл позади группы, неся рацию на спине. Во время ночного передвижения радиоантенна задела за обнаженный электропровод. Когда в подразделении заметили отсутствие радиста, удар тока уже остановил его сердце.
В Израиле принято освящать погибших. Средства информации рисуют павших солдат безупречными людьми: верный товарищ, преданный сын, пытливый ученик. Я никогда не подвергала сомнению эти идеализированные описания. Более того, я часто бывала тронута до слёз безвременной гибелью таких замечательных молодых людей. Но в этот раз сакрализация Иоси вызвала у меня тошноту. Парень, которого описывал в видео отец Иоси, был совсем непохож на того, кого я хорошо помнила. Он говорил о доброте Иоси, о его благородстве, о его нежной душе, о всех высоких качествах, сделавших его смерть безутешной утратой для семьи. Это вопиющее искажение истины погасило какое-либо сочувствие, которое я, возможно, смогла бы наскрести в себе по поводу Иосиной смерти.
Я не могла согласиться, что смерть очищает от грехов. Он был моим обидчиком и гонителем, и считать его смерть утратой было бы лицемерием.
Правота придала мне уверенности, и я даже позволила себе рассуждать в библейских категориях: он это заслужил, зло наказуемо и тому подобное. Во время просмотра я, усмехаясь, помалкивала, сидя на последнем ряду, но как только нас отпустили и мы двинулись в казармы, я принялась исправлять искажённую характеристику Иоси.
Ко времени моей службы в Армии я уже не была тем беспомощным существом, каким являлась в средней школе. Мой опыт с Иоси закалил меня, и в старших классах я сделала всё возможное, чтобы утвердить себя как жёсткую и самоуверенную особу, с мнением которой нельзя не считаться. И хотя я часто с апломбом рассуждала о вещах, в которых не слишком разбиралась, мой острый язык и убойный сарказм заставляли замолчать моих оппонентов.
В тот день на базе, когда я заявила, что гибель Иоси не такая уж большая потеря, никто из моих друзей не упрекнул меня в неуважении к мёртвому. Только одна девушка, недавно к нам поступившая, которая была не в курсе наших взаимоотношений, вступилась за него.
«Но как же, - пролепетала она, - ведь он такой молодой… это так ужасно…»
Она была робкой и неуверенной, и её аргумент было не трудно опровергнуть. При чём тут возраст? Парень был дерьмовый, и все дела.
Прошло более двадцати пяти лет, когда я снова вспомнила о Иоси. В беседе с моей дочерью, родившейся в Штатах, я заметила, что почти каждый израильтянин знаком лично хотя бы с одним человеком, погибшим в Армии Обороны Израиля. Она спросила, знаю ли я тоже кого-нибудь. Я сказала, что да, хотя тогда уже с трудом припоминала, как выглядел Иоси и почему я так боялась его. Девятнадцатилетняя высокомерная девочка, перепутавшая мстительность со справедливостью, и двенадцатилетняя, удиравшая домой после школы, были также далеки от меня, и я не могла разделить их чувства. Замужество, материнство, сама по себе текучесть жизни повернули всё, что казалось неколебимым, ничего не оставляя на прежних местах.
Я не знаю, как изменился Иоси за годы после средней школы, каким был в старших классах и армии. Знаю только, что в своей армейской форме, обёрнутый флагом, присыпанный землёй и провожаемый тремя оружейными залпами, Иоси был всего лишь мальчиком, слишком юным для какого-либо приговора.
Удивительны превращения, которые происходят с нами по мере того, как время течёт через нас. Я думаю о Иоси, о его оборвавшейся молодости, о его едва начавшейся жизни, и безутешная потеря, о которой твердил его отец, кажется мне поистине невосполнимой.
Авторизованный перевод с английского Е. Иоффе
Добавить комментарий