[Окончание. Начало в № 4 (63) от 17 февраля 2006 г. ]
Самого первого короля звали Калакекуя: именно под этим именем вождя представили Куку (одного из многих островных вождей) и именно этим именем ныне называется бухта, на берегу которой он был убит.
Англичане, замыслив посредническое самоуправление, дали ему имя Камехамеха I (“Не такой, как другие”), то есть — Великий. Для усиления и для своих еще и по-английски его назвали the Great — тоже великий. Так что стал он дважды великим, как Александр Двурогий. Его же называют “Гавайский” или “Тихоокеанский Наполеон” (по-английски звучит лучше: Pacific Napoleon — Мирный Наполеон).
Все прочие Камехи были производными от Первого — всего пятеро (с Первым). Двое сыновей и двое внуков. Когда я увидел на Гавайях при истукане Камехе Первом выставку парадных портретов всех Камехов, которые были одеты в английские офицерские мундиры и адмиральские погоны, мне сразу стала ясна суть этой “самобытной национальной монархии”. Только спустя сто лет Камехамеху Первого стали лепить по туземным канонам: с перьями на голове и в золоченой набедренной повязке. А до того, — вылитый английский барон.
Англичанам (а потом американцам) был нужен зиц-председатель, от имени которого затем управлялись все гавайские острова. Взяли вождя, сказали: “Вот вам король, он — ваш, будете его слушаться”. От его имени и управляли. Реальный Камехамеха, как Первый (так и последующие), ничего не мог знать об островах, протянувшихся на 2500 км, тем более, — управлять ими. Не было у него ни армии, ни флота, ни налогов, ни правительства, ни письменности. Ничего не было, как у Рыжего человека Хармса.
Короли все как один оказались нежизнеспособными: один и вовсе умер в 29 лет. Тогда американцы решили поставить на гавайскую Юлию Помраченную — некую популярную даму Лили Уоколани (Lili’uokalani, 1838-1917). Она пыталась лавировать между сторонниками аннексии со стороны США и местными политиками-националистами. Англия давно сдала свой протекторат американцам. В знак дружбы двух союзников был создан островной гибридный флаг из полосатого и Юнион Джека (он занимал место звезд). На Гавайи с другой стороны океана уже хищно начинала поглядывать возрождающаяся после революции Мэйдзи Япония. Сахарные и кофейные бизнесмены ясно понимали, что век гавайской независимой монархии исчерпан. Что их деловые интересы может защитить только США, для чего следует райскую территорию сделать родной. Тем более что гавайцы оказались не способными к самоуправлению. Но и королева оказалась совершенно незрелой, к тому же, дико амбициозной.
Она стала готовить нечто вроде “конституции” по восстановлению прав исконной гавайской монархии. Плантаторы-бизнесмены в ответ создали Комитет безопасности и милицию. Королева замыслила арестовать каких-то членов Комитета. И, вроде бы, даже пыталась это сделать. Тут ей и настал монархический конец. Милиция американцев посадила ее под домашний арест, а посол Стивенс поднял над Гонолулу флаг США (1893 г.). Еще через пять лет президент Мак-Кинли подписал решение об аннексии (7 июля 1898 г.), а штатом, как я уже писал выше, Гавайи стали только в 1959 году. Так было покончено с ненавистной монархией, — победу одержала молодая гавайская демократия. А для самой же королевы настало счастье. Она прожила в своем доме тихо и спокойно невообразимо рекордный срок — 79 лет!
Историю королевы в очень простых выражениях нам сформулировал старый гаваец, смотритель “общественного навеса-музея гавайской исконной свободы и независимости”: “Она была за народ, потому американцы посадили ее в тюрьму”. В тюрьму ее никто не сажал, но без этого антуража выходило не так романтично. На выходе из музея висел рукописный плакат-обращение: “Законное правительство Гавайев, возвращайся домой!”
Организатор и вдохновитель нашей поездки Борис Рева крикнул: “Free Hawaii!” — свободу Гавайям, и с этими словами дал энтузиасту 5 долларов. Старик-гаваец прослезился на свободолюбивый лозунг, а ненавистную купюру взял.
После этого мы выехали с лавовой тропы на прекрасное шоссе №19 (такого шоссе никогда бы не было при королях, к тому же при очень малом количестве полиции, наша обычная сотовая связь на Гавайях, кстати сказать, работала так же, как в Бостоне) и покатили вдоль побережья через самый сырой на острове город Хило. Там все время идет дождь: более 300 дней в году. Зато — роскошные влажные тропики с баньяновыми деревьями, опускающими ветви-руки в землю в виде корней, так что они становятся ногами. Каждое из которых (баньянов) как целый лес. По странной прихоти цивилизаторов, именно в этом городе находится администрация острова. Миновав столицу острова, мы приехали к Waipio Valley, дивной долине-ущелью, на дне которой обосновался поселок хиппи. Ну, не совсем они и хиппи. Выращивают овощи-фрукты и сбывают их оптовикам. За дом с видом на эту долину просят 2 с четвертью миллиона, мы же взирали бесплатно. Очень хотелось съехать вниз, метров на 400. Но... побоялись. Шел дождик, дорога под невероятный уклон, с крутыми поворотами, узкая, без ограждений. Перед спуском целый забор устрашающих надписей: “Машины только с 4-мя ведущими колесами! Проверить тормоза! Скорость — не более 5 миль в час! Едете на собственный риск! В случае катастрофы претензии не принимаются!” Заглянули мы вниз и малость ужаснулись. Над крутым склоном, похожим больше на стенки пропасти, в густых баньянах и лианах висело до десятка машин, сорвавшихся в пропасть. Но все — с нарушениями: они не были полноприводными.
Тем не менее, туда-сюда резво шастали небольшие полноприводные грузовички с припасами. За рулем сидели веселые бородатые бизнес-хиппи. Дождик не мог остановить торговли.
Далее по дороге вокруг острова у нас возник длинный разговор о превратностях открытия Гавайев. Кто-то вспомнил, что где-то читал, будто русские на Гавайях бывали задолго до Кука. А уж после Кука просто кишмя кишели. Вся топонимика говорила за это. Всем хорошо известны русские прибаутки, вроде трали-вали, танцы-шманцы, карла-марла. Большинство названий на острове построено именно по этому алгоритму. Да и многие корни слов звучали знакомо. Судите сами: Kikihiki, Makahiki, Kamakamaka, Mokupuka, Ahuloa, Pulehua, Kahului, Kanekanaka, Puu ohau, Keakakekua, Hamehameha, Ahuena, Akaka.
Про то, что русские бывали на Гавайях до Кука я ничего не нашел. А вот после, действительно, бывали (экспедиция “начальника” Аляски Баранова).
И нынче на Гавайях много русских.
Поехали мы в районе города Кана на кофейное производство Coffee Mill. Там можно увидеть и кофейные деревья, и только что собранные ягоды красноватого цвета (внутри — кофейные зерна), и наблюдать процесс вылущивания зерен, их сушку и упаковку в мешки. Потом уже идет непосредственное изготовление кофе: прожаривание в разных режимах, размолка, расфасовка. Ягоды собирают женщины вручную, оттого и цены такие: за фунт зерен 42 доллара. При этом Coffee Mill — это и магазин сувениров и веранда для бесплатной дегустации кофе: десятка два цилиндров с разными сортами кофе, сливки, сладкие тартинки. Наливать можно сколько угодно раз. Наливаем мы, какой уж раз, пьем, на нашу речь подходит пара.
— О, тут русские, как приятно!
— И нам.
Пожимаю его ладонь левой рукой (незадолго перед поездкой сильно упал на льду, зашиб правую так, что она почти не двигалась).
— Левша?
— Нет. Просто как высадился, сразу полез на кокосовую пальму.
— О! Экстремальный туризм!?
— Точно. Особенно спуск.
Русский человек схватывал мой туземный юмор на лету и без всякого перевода.
— Вы откуда? — спрашиваем.
— Из Владивостока. Я по торговой части, в миллионеры выбился, жену с дочерью привез, оставлю их тут на год. Пусть девочка поучится в американской школе.
Расстались очень тепло.
Поехали на лучший на острове пляж Hapuna beach в заливе Пуако. Очередная заправка, за которую ответственен я. Останавливаемся на колонке фирмы “76”. На ней нет расценок. Служитель, как хищная барракуда, сразу хватает шланг и засовывает в горловину бака. Выхожу, интересуюсь, какова цена. 3,50 за галлон. Однако! Цены на бензин на Гавайях выше, чем в других местах. Мы заправлялись от 2,70 до 2,85. Но 3,50?! Почему? А это, отвечает, за обслуживание. Мои чаевые. Нацедил себе 14 долларов чаевых. Нахальство редкое, плюс грубое нарушение: нет вывешенных расценок. И ресит не дал.
Едем, обсуждаем. Не написать ли на него в Best Busyness Bureau? Вдруг самый молодой из нас, компьютерщик-самородок Женя Антипин говорит: “Да зачем? Мошенничество входит в путешествие как часть местной экзотики. Туземный аттракцион. Мы же платим за развлечения. Мелкие аферы аборигенов — одно из них”.
Черт возьми! Какой молодец! Именно так я и воскликнул. Все очень точно...
Приехали мы на дорогом бензине на огромный песчаный пляж. Их на острове мало: в основном, камни да скалы. А тут диво. Большие волны есть всегда. Ну, относительно большие, балла 3-4. С них на досках катаются пацаны и молодежь . Мы просто осторожно ныряли в них, а потом степенно прогуливались по берегу. Иногда даже переходя на иноходь. Нас все время обгонял старичок в бороде, который шустро бегал по пляжу туда-сюда, периодически заскакивая в океан. На встречном курсе притормозил, мы спросили: “Вы местный?”
— Нет, я физик из Бостона, но уже 25 лет живу здесь. Не пенсии. Ни на что не променяю.
— Не хиппи, часом?
— Нет, зачем? Живу в стеклянном доме, в обе стороны вижу на 5 миль. Все, что вижу, это тоже мой дом. Земной рай. (Слова про “земной рай” говорят на любом тропическом острове).
— А сколько вам лет? И как звать?
— 80 лет. Имя — Келтон. А вы откуда?
— Из России.
— О! Я всегда любил Россию и русских. Даже когда они строили коммунизм...
Последняя наша дискуссия в машине касалась смысла жизни. Да и пора было.
Речь пошла о том, что значит жить в земном раю.
Это, говорил биофизик Боря, огромное счастье. Это значит жить в гармонии с природой и с самим собой. С людьми и зверями. Нет ничего лучше и выше. К этому и нужно стремиться. Вот так живет бывший физик Келтон. Он, поистине, счастлив.
— Ну ты, Боря, заговорил, как Будда: “Он, поистине, счастлив”. А знаешь ли ты, какова плата за это счастье?
Боря машинально пошарил в карманах.
— Какова?
— Тут вот какое дело. Человеческая жизнь измеряется числом событий на единицу времени. Чем больше событий, тем длинней жизнь. Ибо время есть соотнесение некоего процесса с эталонным. Оттикало 3600 секунд, мы говорим: посмотрели серию “Мастера и Маргариты”. А если процессов, событий нет, то оттикавшие секунды психологически не ощущаются как прошедшее время. В памяти ничего не остается, и потому прошедшее для человека исчезает. Канет в небытие.
К тому же вступает фактор возраста. Чем больше лет, тем больше база, с которой внутренне соотносятся текущие события. Для 7-летнего ребенка один год — большая величина. Один год — это много по сравнению с его 3-летней сознательной жизнью. Для человека в 80 лет один год — очень мало. Потому и время в старости летит стрелой. Для симпатичнейшего Келтона время остановилось. Сжалось в ноль.
— Почему это? — страшно обиделся за Келтона Борис.
— Потому что у него нет событий. Точнее, они одинаковы, и потому не различимы. Он каждый день бегает здесь по пляжу. И в прошлом году бегал. И 20 лет назад бегал. И еще будет, дай Бог, бегать. Монотонность повторяющихся событий — все равно, что их отсутствие. К тому же тут нет смен времен года. Даже ураганов нет. Или хотя бы землетрясений. Все равно самому себе. Туземцы тоже не знали, что такое время, сколько им лет, и что и когда происходило. Верят в легенды. Например, в ту, что якобы когда-то сюда с Таити прибыл на пироге некто Hawai’i Loa, который и назвал своим именем этот “наш” остров. Именем своей дочери — остров Oahu, а именем сына другой остров — Maui. Плавал туда-сюда, следуя за красной звездой Hoku’ula (Aldebaran) и называл острова именами родственников. Тут нет никакого исторического времени и нет реальных событий. Сон, нынешние фантазии “Общества полинезийских путешествий” по поводу прошлой утерянной жизни. Без письменности в течение 1000 лет нельзя запомнить ни дат, ни имен. Келтон заплатит за свое счастье тем, что отдаст за него жизнь.
— Ну, знаете, Валерий Петрович! Это что-то уж совсем несуразное. По-вашему, Келтон несчастлив?
— Напротив, счастлив, как мало кто. И вот как раз это безмятежное неземное счастье предполагает полное растворение в природе, остановку времени в конце и будет восприниматься как жизнь, промелькнувшую за исчезающе малую долю секунды.
— Но он же помнит свою прошлую жизнь!?
— Да. Ту, которая была до Гавайев.
— Вы хотите сказать, что не хотели бы здесь жить, как Келтон?
— Я-то?.. Очень хотел бы, пожалуй.
Все сидели немного подавленные: в аэропорту ждал самолет, готовый за 6 часов перебросить нас из счастливого небытия в полную событий и волнений жизнь огромной Цивилизации, в ее самое пекло, в Лос-Анджелес...
Добавить комментарий