С Жоресом Александровичем Медведевым[1] я познакомился в 1961 или 1962-м гг. в отделе науки «Комсомольской правды». Уже тогда он был легендарной личностью. По рукам ходила его неизданная книга «Биологическая наука и культ личности» – о разгроме генетики и диктатуре Трофима Денисовича Лысенко в биологической науке.
В отделе науки «Комсомолки» было три штатных сотрудника: завотделом Михаил Васильевич Хвастунов (печатался под псевдонимом М. Васильев), Ярослав Кириллович Голованов и Дмитрий Александрович Биленкин. Они активно привлекали к сотрудничеству студентов и выпускников технических вузов. В основном нашими силами делалась субботняя полоса «Клуб любознательных». В небольшой комнате Отдела науки, постоянно толпились ребята из разных вузов: Физтеха, МВТУ, Химико-технологического, моего МИСИ. Приходили и авторы постарше. Там я и познакомился с Ж.А. Медведевым, чью самиздатскую книгу к тому времени уже прочитал. «Комсомолка» готовила статью о пагубной роли Т.Д. Лысенко – всесильного диктатора в агрономической науке. Вскоре, придя в редакцию, я узнал, что статья одобрена редколлегией и в ближайшие дни будет напечатана. Слава Голованов радостно потирал руки, предвкушая, как прямо ночью поедет в академический дом, где жил Лысенко, и опустит свежий номер газеты в его почтовый ящик.
Но… Были приняты контрмеры, статья в «Комсомолке» не прошла. А вскоре в партийной печати появились грозные нападки на Ж.А. Медведева, В.П. Эфроимсона и В.С. Кирпичникова[2], «клевещущих на передовую советскую науку».
В самом конце 1962 г. я стал работать редактором серии ЖЗЛ, где мне поручили раздел биографий ученых. Консультируясь с крупными специалистами разных областей знаний по наметкам нашего перспективного плана, я понял, как все ждут книгу о Николае Ивановиче Вавилове – великом биологе и растениеводе, которого загрыз «колхозный» академик Лысенко.
В поисках подходящего автора я пролистал пару десятков популярных книг о биологах, ботаниках, селекционерах, но убедился только в том, что каждый из них, в той или иной мере, восхвалял Лысенко. Привлечь кого-то из этих авторов для написания книги о Вавилове было бы профанацией. Я сказал заведующему серией ЖЗЛ Ю.Н. Короткову, что знаю только одного автора, которому мы могли бы предложить договор на книгу о Н.И. Вавилове: это Жорес Медведев. Коротков ответил, что автор, безусловно, хорош, но имя его слишком засвечено, невозможно идти к начальству с таким предложением. Книгу о Вавилове я стал писать сам.
В октябре 1964 г. первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров Н.С. Хрущев был отстранён от власти «по состоянию здоровья», а неофициально стало известно о бурном заседании Политбюро, на котором ему был предъявлен длинный список обвинений, в их числе – «односторонняя поддержка академика Лысенко».
В печать хлынул поток публикаций, в которых развенчивались лженаучные достижения «колхозного ученого». Казалось бы, больше не было препятствий для издания книги Жореса Медведева. Но – увы! В ней было «слишком много» правды не только о самом Лысенко, но и о государственной системе, при которой полуграмотный шарлатан смог учинить разгром генетики и отправить на эшафот самых талантливых и ярких ученых. Книга была издана только в 1969 г., в США, на английском языке[3]. Помню, как мы случайно встретились с Жоресом Александровичем на каком-то научном собрании. Сели рядом. Он вынул из портфеля и показал мне экземпляр только что вышедшей книги. Сделал он это демонстративно, так, чтобы видели окружающие, хотя тамиздат после громкого «дела Синявского и Даниэля» считался еще большей крамолой, чем самиздат.
Моя книга о Н.И. Вавилове в серии ЖЗЛ, отфильтрованная цензурой, была тогда уже отпечатана, но ее «поймали на разноске» и признали «идеологически вредной». Одно из обвинений в доносе, поступившем в ЦК партии (позднее мне стало известно, что он был состряпан Т.Д. Лысенко и его верным оруженосцем Н.И. Фейгинсоном, бывшим завом кафедры генетики МГУ), было то, что я «протащил в печать» запретные материалы Жореса Медведева. Небольшая часть тиража, уже была отправлена в книготорг, а оставшиеся в типографии 90 тысяч экземпляров были «арестованы». Книга вышла в свет с почти годовым опозданием, после поправок, в основном формальных, сделанных для того, чтобы доложить, что «идеологические ошибки» исправлены. Жорес Александрович тщательно сверил оба варианта книги и подсчитал, что из заключительных глав изъято полторы страницы текста. Два печатных листа из-за этого пошли под нож, их заново набирали, вычитывали, сверяли, печатали. Медведев позвонил в типографию и узнал, что операция обошлась в 27 тысяч (тогдашних!) рублей, поглотив всю запланированную прибыль. По радио Би-Би-Си прозвучала его передача, завершавшаяся саркастической фразой: «Вот сколько стоят полторы страницы правды».
После того, как Жоресу Александровичу «разрешили» выехать на год в Англию для научной работы, а затем лишили гражданства, сделав «невозвращенцем», наши контакты, были прерваны. Возобновились они через десять лет, после моей эмиграции в США. Первая встреча была в Нью-Йорке в 1983 г., куда Жорес Александрович приехал по своим делам вместе с супругой Маргаритой Николаевной. Мы с женой Риммой были у них в гостинице в центре Манхеттена, а потом долго сидели в тихом японском ресторанчике. Новички в эмиграции, мы смутно представляли, что нас ждёт, и жадно вслушивались в каждое слово бывалых иммигрантов.
Следующим летом Жорес Александрович приехал в Штаты на научный симпозиум и побывал у нас в Нью-Джерси. Мы гуляли в парке, где Римма нас «щелкнула» фотоаппаратом Жореса Александровича. После его возвращения в Лондон он прислал эту фотографию, она опубликована в моей книге «Эта короткая жизнь»[4].
Во время той встречи Жорес Александрович просил меня отредактировать рукопись его брата Роя о Никите Хрущеве, с оказией доставленную ему из Москвы. Об издании он договорился с Валерием Чалидзе – известным правозащитником, от которого советская власть избавилась таким же способом, как от Медведева: «разрешила» выехать в деловую командировку, а затем лишила гражданства. Чалидзе жил в Вермонте, где основал издательство. Штатных редакторов у него не было, но Жорес Александрович считал, что рукопись должна быть профессионально отредактирована. Я, разумеется, согласился, пропустив мимо ушей слова о том, что он оплатит мою работу. Мне, разумеется, и в голову не могло придти брать плату за дружескую услугу.
После выхода книги он прислал чек, который я ему вернул. В следующем письме он шутливо написал, что я «поступил не по-американски». Пришлось сделать грустный вывод, что некоторым аспектам «американского образа жизни» мне никогда не выучиться.
В 1987 г. широко отмечался столетний юбилей Николая Ивановича Вавилова, что совпало с нарастанием гласности в Советской России. Благодаря ослаблению цензуры в печать хлынул широкий поток материалов о Вавилове и о его трагической судьбе, на что в годы «застоя» был строгий запрет. Казалось бы, отпали преграды к тому, чтобы страна узнала, наконец, правду о том, что происходило в советской биологической науке под железной пятой коммунистической власти.
Однако, наряду с правдой о взаимоотношениях Вавилова и Лысенко, в общественное сознание стала внедряться концепция, впервые озвученная ещё в 1966 г. в алма-атинском журнале «Простор», где была напечатана документальная повесть Марка Поповского «1000 дней академика Вавилова».
М.А. Поповский был одним из ведущих литераторов, писавших о биологии, медицине, селекции. В его книгах и статьях возносились до небес достижения «передовой советской науки», в том числе «великие открытия» О.Б. Лепешинской[5], Г.Д. Бошьяна[6], Т.Д. Лысенко. Был им воспет и «кукурузный скачок на север» под научным руководством Н.С. Хрущева.
«Сменив вехи» после снятия Хрущева, М.А. Поповский осмеял «кукурузный скачок», а Трофима Лысенко изобразил неучем, который, пользуясь покровительством власти, громил Вавилова как вредителя и врага народа. Однако в его повести главным виновником возвышения Лысенко был представлен… сам Н.И. Вавилов. Он-де чрезмерно восхищался достижениями молодого агронома, всячески его продвигал, а когда понял, какую змею пригрел на свой груди, было уже поздно. Таков сюжетный стержень повести. Правда, вскоре в «Новом мире» появилась рецензия Ж.А. Медведева, в которой показана несостоятельность этой концепции. Остается загадкой, как главному редактору журнала А.Т. Твардовскому удалось напечатать статью такого опального автора («Новый мир», 1967, № 4. С. 226–234).
К тому времени моя работа над книгой о Н.И. Вавилове была в основном закончена. Вступать в полемику с М.А. Поповским на страницах книги было неуместно, а проигнорировать его повесть тоже было нельзя. Я ограничился включением в раздел «Краткая библиография» обеих работ, то есть повести М.А. Поповского в «Просторе» и рецензии на нее Ж.А. Медведева в «Новом мире». Когда над моей уже напечатанной книгой разразилась гроза, то, по указанию ЦК КПСС, из арестованной части тиража ссылку на статью Медведева удалили, а раскритикованную им повесть М.А. Поповского не тронули.
Эмигрировав из СССР, М.А. Поповский издал книгу «Дело академика Вавилова» (Анн-Арбор: «Эрмитаж», 1983), в которой усилил свою первоначальную концепцию. Книга, конечно, проникла в Россию и оказала воздействие на некоторых авторов, в том числе таких авторитетных, как академик А.Л. Тахтаджян (1910–2009), академик и президент ВАСХНИЛ А.А. Никонов (1918–1995) и некоторые другие. Ту же концепцию взял на вооружение и В. Н. Сойфер, автор большого труда о лысенковщине «Власть и наука»[7]. Я полемизировал с М.А. Поповским в разных изданиях русского зарубежья; письмо Ж.А. Медведева об ошибочных трактовках В.Н. Сойфера было опубликовано в «Огоньке». Динамика отношений Н.И. Вавилова и Т.Д. Лысенко детально прослежена в моей книге «Эта короткая жизнь».
У меня есть несколько книг Жореса Медведева с его дарственными надписями. Я посылал ему некоторые свои книги – те, которые, по моему разумению, могли его интересовать. Наше общение «путем взаимной переписки» не было регулярным, и только когда властно вошла в жизнь электронная почта, стало более интенсивным.
В 2012 году, Жорес Александрович, видимо, отзываясь на предложение журнала «Вестник ТСХА», решил опубликовать письмо своего учителя академика П.М. Жуковского (1888–1975) от 4 декабре 1967 г., а вступительную статью и комментарии попросил написать меня. Письмо касалось драматичного момента в жизни П.М. Жуковского. В том году впервые была присуждена премия им. Н.И. Вавилова – этой чести удостоился Жуковский, его ученик и сподвижник. Но затем Пётр Михайлович получил оскорбительное письмо от М.А. Поповского с требованием отказаться от премии, так как, по мнению автора письма, он не был достаточно твёрд и последователен в борьбе против лысенковщины.
Что было, то было: после разгрома генетики на сессии ВАСХНИЛ 1948 г., П.М. Жуковский принес публичное покаяние и, по его собственным словам, заключил с Лысенко «похабный мир». Можно было бы понять, если бы претензии ему предъявил кто-то из более стойких противников Лысенко. Но его «уличал» литератор, который еще недавно воспевал «государственный подход академика Лысенко» и его последователей… Понятно, какова была мера негодования, излитая Жуковским в письме к Ж.А. Медведеву!
Во вступительной статье я указал на то, что первые полтора-два десятилетия своей литературной карьеры М.А. Поповский строил на восхвалении обласканных властью псевдоучёных, таких, как Лысенко. В подтверждение я привёл цитаты из статьи Марка Поповского 1950-го и книги 1960-го гг. Письмо Жуковского Ж.А. Медведеву с нашими комментариями было опубликовано («Известия ТСХА», 2012, Вып. 4, С. 212–217).
Жорес Александрович работал с большой интенсивностью. Свою мемуарно-публицистическую книгу «Опасная профессия» он рассылал главами, по мере подготовки. Мы с Риммой читали её с возрастающим интересом. В ответных письмах я комментировал прочитанное, иногда делал мелкие замечания. Приведу для примера отрывок из моего письма от 21 июня 2017 г. – по поводу 107-й главы «Опасной профессии»:
«Глава Ваша интересна, как и предыдущие. Кое-что мне было известно, но далеко не все. Вы вступили в трудную полосу текущей политики, страсти кипят, трудно понять некоторые нюансы. Мне не раз приходилось читать, что британские власти намеренно замалчивают преступные акции российских агентов, дабы не осложнять отношений с Москвой, и потому списывают убийства врагов Путина в Англии (того же Голубева) на самоубийства или естественные причины смерти. Дело Литвиненко удалось раскрутить вопреки противодействию Британских спецслужб, но таких дел якобы было много. Так ли это, со стороны трудно понять. В то, что Березовский повесился, а не был повешен, трудно поверить. Но Вы, полагаю, напишете об этом в следующей главе».
Держа руку на пульсе Вавиловедения, я долго не мог взяться за новую биографическую книгу о Николае Ивановиче. Не раз обещал это Юрию Николаевичу Вавилову – и всё откладывал: не чувствовал себя внутренне готовым. Перелом наступил в 2011 г., когда, будучи в Москве, я возобновил старые и завёл новые знакомства с вавиловедами и снова окунулся в ту особую атмосферу, какая окружала имя Вавилова ещё тогда, когда я писал свою первую книгу. Вернулся с решимостью сразу же приступить к книге о Николае Ивановиче, но случилось так, что работа над ней отодвинулась еще на три года.
Приводя в порядок мой сильно запущенный архив, Римма наткнулась на папку моей переписки с Василием Лаврентьевичем Меркуловым (1908–1972), крупным историком науки, многолетним узником ГУЛАГа, автором многих книг, в том числе первой биографии его учителя, академика Алексея Алексеевича Ухтомского (1875–1942), выдающегося физиолога, философа и религиозного мыслителя. Как эта папка оказалась у нас в Вашингтоне, я не могу понять до сих пор. Уезжая в эмиграцию, взять с собой архивные материалы мы не могли. Самое необходимое я отснял на фотопленку и переслал нелегально, а папки с письмами, конспектами, архивными и библиотечными выписками раздал друзьям, начисто забыв, кому и что оставил. И вот одна из таких папок неожиданно оказалась здесь!
С Василием Лаврентьевичем я познакомился в 1972 г., и мы сразу же подружились. Наша переписка (он жил в Ленинграде, я в Москве) длилась до его кончины в 1980 г. При перечитывании писем многое стало всплывать в памяти, и я почувствовал, что должен написать небольшой очерк об академике Ухтомском и его полностью забытом ученике. Думал уложиться страниц в тридцать, потратив две-три недели, а получилась книга в 360 страниц, на нее потребовалось три года.[8]
После того, как она ушла в производство, я смог вплотную засесть за книгу о Николае Ивановиче. С учётом её объема она продвигалась довольно быстро. Но чем ближе я подходил к концу, тем острее ощущал, как в ней не хватает предисловия Жореса Медведева!
Обратиться к Жоресу Александровичу я решился не сразу. Ведь он должен был прочитать тысячестраничный фолиант, а, значит, отложить работу над собственной книгой. А ему уже было почти 92! Получить отказ мне было бы неприятно, но ещё неприятнее, если бы он согласился, так сказать, через силу, считая невозможным отказать из-за наших давних отношений. Все-таки я ему написал. Письмо датировано 12 мая 2017 г.:
«Дорогой Жорес Александрович!
У меня к Вам просьба, но высказываю ее с некоторым смущением.
В последние месяцы я форсировал окончание книги о Ник. Ив. Вавилове, в надежде, что она успеет выйти к его юбилею. Теперь я ее закончил. Жизнь и судьба Н.И. представлена на широком фоне – густо представлены события и люди, прямо или косвенно причастные к его деятельности – от Льва Мечникова[9] до Суда чести над Жебраком[10]. Отдельные главы о Добжанском[11], Чаянове[12], большая глава о Мичурине[13], конечно, о Лысенко, Презенте[14] и т.п. Последняя часть – о Сергее Ивановиче[15].
И вот, когда я закончил, поставил последнюю точку, я понял, что в ней не хватает предисловия Жореса Медведева. Пусть самого маленького, на две–три странички. Проблема в том, что рукопись очень велика по объему, в ней 48 печатных листов, а Вам надо заканчивать Вашу «Опасную профессию» – это меня и смущает.
Если Вы сможете выкроить время на чтение моей рукописи и написание короткого напутствия, буду безмерно Вам благодарен и тотчас отправлю рукопись. Если не сможете, я Вас пойму и ни в коей мере не обижусь.
Ваш С.Р.
С прошедшим днем Победы. В Америке этого праздника нет, а для нас, русско-еврейских американцев, это, конечно, Большой День».
Ответ пришел незамедлительно:
«Дорогой Семен Ефимович!
Спасибо за письмо и поздравления. Поздравляю с завершением книги о Н.И. Вавилове. Я, конечно, буду рад написать предисловие. Это будет и выполнение долга перед моими учителями, П.М. Жуковским и Д.Н. Прянишниковым (Его лекции в 1944–1945 гг. по курсу «Введение в агрономию» для студентов первого курса ТСХА я помню и до сих пор). На «Суде чести» над А.Р. Жебраком в 1947 году я присутствовал. «Опасную профессию» я пишу медленно, с перерывами, и этому процессу отвлечение на книгу о Вавилове не помешает. Привет Римме. Жорес».
Я оправил рукопись и получил ответ, датированный как это ни удивительно, тем же числом:
«Большое спасибо за рукопись книги, я уже начал читать. Некоторые заметки возможны по ходу чтения. По ходу чтения будет писаться и мое предисловие, для меня это тоже интересная творческая работа. Пока сообщаю одну неточность на стр. 6...»
У меня в компьютере целая серия писем Жореса Александрович, писавшихся по ходу чтения рукописи. Они приходили почти каждый день – никаких промедлений, с указаниями на мелкие и не очень мелкие ошибки, а также с комментариями, пожеланиями, соображениями по разным вопросам, с его личными воспоминаниями. Чего в них не было, так это следов отстранённого равнодушия или усталости. Благодаря огромной эрудиции Жореса Александровича, его доброжелательное, но въедливое прочтение рукописи помогло избежать ряда ошибок, в том числе очень существенных. С некоторыми его замечаниями я не соглашался, в ответных письмах объяснял, почему. Так в одном из писем Ж.А. написал:
«То, что Вавилов знал два десятка языков и имел особые таланты к языкам – это легенда. Тимофеев-Ресовский[16] говорил мне, что Вавилов очень плохо знал немецкий и не мог писать ни на немецком, ни на английском. Сохранилась пластинка с записью доклада Вавилова в 1934 году на английском (Сейчас она возможно в архиве ВИРа [17] или у Юрия Ник.[18]) Я ее слушал в 1967 в Ленинграде на юбилейной конференции. Ник. Ив. явно читал готовый текст и имел очень плохое текстуальное произношение слов. Петр Михайлович Жуковский говорил, что Вавилов немного знал персидский (Farsi), но свободно им не владел».
На это я ответил:
«На счет знания Вавиловым языков Вы правы и неправы. У Н.И. к языкам был подход утилитарный, он изучал их в той мере, в какой они были ему нужны для дела. Я помню, как Тимофеев-Ресовский рассказывал, как он ехал с Н.И. в машине на какое-то совещание или симпозиум и на ходу исправлял языковые погрешности в его докладе: артикли, nicht в конец предложения и т.п. Т.е. Н.И. знал немецкий настолько, что мог на нем общаться, выступать с докладами, но, конечно, Тимофеев знал много лучше. Английский он знал лучше, чем немецкий, но тоже не в совершенстве, о чем есть упоминание в одном из писем, а произношение у него было совершенно русское. Французский тоже знал достаточно хорошо, чтобы общаться с графинями, читать Де Сталь, Анатоля Франса, а фарси учил по учебнику на арабском. Он обладал способностью быстро схватывать то, что ему нужно, у него и методика обучения языкам была особая. Вы дальше прочтете, как он учил латынь – уже в Саратове. В Иране он нанял переводчика, но тот оказался жуликом, Н.И. позднее его рассчитал, а нового переводчика нанимать не стал, так как уже сам мог общаться с местным населением и чиновниками».
Так шло живое и конкретное обсуждение текста, которое было для меня ценным вдвойне, оно не только позволяло устранять неточности, но вселяло уверенность, что книга получилась. В одном из писем я ему написал:
«Дорогой Жорес Александрович! Спасибо огромное. Вы – второй (после Риммы) читатель этой работы, не считая отдельных глав, которые были в «Науке и жизни», поэтому Ваше мнение-впечатление для меня особенно важно. Не говорю об уровне компетентности, в чём с Вами вообще некого сопоставить».
Перечитав сейчас эту переписку, я понял, что письма характеризуют не столько мою книгу, сколько самого Жореса Медведева. Вот ещё несколько отрывков (привожу с сокращениями и укрупнением абзацев):
Ж.А., 14 мая: «Вчера вечером дошел до “Первой любви”. Все для меня исключительно интересно. Я ведь биографию Н.И.В. не затрагивал, а только уже науку».
Ж.А., 15 мая: «Вчера вечером прочитал книгу до стр. 120. Все написано очень интересно и обстоятельно. Этого периода жизни Н.И.В. я почти не знал. Одно замечание по прочитанной (и предыдущей) части – это упоминание Вами связи Петровской академии[19] с остальной Москвой через «паровой трамвай». Насколько я помню по книгам по истории ТСХА, публиковавшихся к 100-летию, по рельсам ходил не паровой трамвай, а “конка”, один вагон с пассажирами на конной тяге. Я видел на какой-то выставке в ТСХА фотографию этого трамвая. Паровые трамваи для городов не прижились из-за шума и дыма».
Ж.А.,18 мая: «Я сегодня дошел до Афганистана. Все очень интересно. Я не знал, что сохранилось и найдено столько много писем Вавилова. Замечаний почти нет».
Ж.А., 19 мая: «Дочитал сегодня до стр. 310, следующая “Эфиопия”. Все исключительно интересно, и личность Николая Ивановича растет в необыкновенную по широте, работоспособности и смелости. Замечаний у меня нет. Мы с Ритой провели месяц на Крите в 1977. Были в этом музее, смотрели дворец.[20] Производит огромное впечатление. На Кипре мы были несколько раз, один раз отдыхали в турецкой части. На Крите все сохранилось, так как турки не успели разграбить и распродать археологические находки, как они сделали в Греции и на Кипре. Мы были в Египте у пирамид. Турки ради забавы стреляли из пушек по Сфинксу, отбили у него нос. Ислам это поощряет. Интересно ответить на вопрос – действительно ли Вавилов и в тропиках ходил при галстуке и в пиджаке с жилеткой. Его фотографий без галстука я нигде не видел».
С.Р., 20 мая: «Я сейчас подбираю иллюстрации. Самая большая коллекция Вавиловских снимков в книге-альбоме 1995 года “Н.И. Вавилов. Документы. Фотографии”. Там большая группа составителей и редколлегии, а ответственный редактор И.А. Рапопорт[21] – в траурной рамке. Я ее заново просмотрел – ни одного снимка (кроме двух детских), где он был бы без галстука, нет. Но на групповых фотографиях, а их довольно много, почти все мужчины тоже в пиджаках и галстуках. Так было принято. Это сейчас молодежь ходит в рваных болтающихся джинсах, в расхристанных рубахах до колен, с дичайшей татуировкой. В самых фешенебельных магазинах обыкновенные джинсы стоят 30–40 долларов, а вымазанные в глине – больше тысячи. Это писк моды, высший шик!»
Ж.А., 20 мая: «Сегодня дошел только до Испании, так как «Эфиопию» читал медленно, очень интересно и необычно. Вавилов здесь действительно впечатляет. Да и страна уникальная. Эфиопов, принявших иудаизм, я видел во время двух поездок в Израиль, красивые высокие люди».
Ж.А., 21 мая: «Дочитал до [главы] “Раскаты грома” (Стр. 366). Конфликты в столь политизированной стране неизбежны. Яркие таланты вавиловского типа всегда вызывают чью-то зависть. Замечаний нет. Заголовок “Тучи враждебные” сразу создает ассоциацию с “Вихри враждебные”. Это начало революционной “Варшавянки”. Поэтому лучше изменить, тем более, что тучи – это явление природы».
Я ответил, что так и хотел, чтобы была такая ассоциация. Изменил название на «Вихри враждебные».
Ж.А., 22 мая: «Сегодня я дочитал до стр. 410. О Чаянове и особенно о Добжанском я узнал много нового. Я с Феодосием Григорьевичем встречался в Дэвисе в 1974, меня к нему привез Лернер[22]. Добжанский был болен (лейкемия). Рассказывал он и о Вавилове, переписка у них сохранялась, но очевидно редкая. В архиве Добжанского наверное есть письма Вавилова. Перечень документов архива есть в интернете, там есть и мои письма Добжанскому из Обнинска».
Ж.А., 23 мая: «Сегодня я прочитал немного, до стр. 427. Приехал в гости наш внук Том. Он, кстати, мой компьютерный “доктор”, он студент по программированию (ему 19 лет). Замечаний немного, события этого времени я знаю недостаточно, также по книге “Суд палача” Рокитянского и др.[23] Я встречался с Рокитянским в Обнинске, когда он готовил аналогичную книгу по “делу” Тимофеева-Ресовского. Замечания стилистические».
Ж.А., 24 мая: «Сегодня я прочел до стр. 509. Есть небольшие пометки. Относительно Сталина (“Сталин вызвал”), это можно проверить по многотомной “Книге записей посетителей кремлевского кабинета И.В. Сталина”. Она издавалась и есть в интернете[24]. Я ею много раз пользовался в библиотеке Лондонской школы славянских языков. Я думаю, что доносы на Вавилова до конца 1934 года не имели успеха, так как Вавилову покровительствовал С.М. Киров. Без санкции Кирова такого человека как Вавилов арестовать было нельзя, даже при обвинениях в руководстве “Крестьянской партией”[25]. У Чаянова и других такой защиты не было».
С.Р., 25 мая: «Киров поддерживал Вавилова, с этим должны были считаться, но, с другой стороны, еще при Кирове взяли 20 виднейших работников института, а самого Н.И. не арестовывали еще пять лет после убийства Кирова. А ведь материала на него к 37-му году было не меньше, чем, к примеру, на Тулайкова[26]. Логику во всем этом усмотреть трудно. Если она все же была, то в том, что Вавилову не было замены, Трофима не считали созревшим. А когда он “созрел”, Вавилов стал помехой, и его надо было убрать. Что касается книги записей посетителей Сталина, то она, как источник очень ненадежна. Я это обнаружил, когда работал над главой о Сергее Ивановиче [Вавилове]. Оказалось, что одно его посещение Сталина не зарегистрировано, в другом случае зарегистрировано посещение, которого не могло быть, так как он в тот день из Казани выехал в Йошкар-Олу, и т.п. Вы это увидите».
Ж.А., 25 мая. «Про убийство Кирова стихи “огурчики, помидорчики...” лучше удалить. Это из кинофильма про штрафную роту. В то время никто бы не решился такое сочинить. Я то время помню хорошо. Мы жили в Ленинграде не очень далеко от Смольного. Мы были потрясены, как и все в Ленинграде. Рой написал стихотворение (нам было по 9 лет), его напечатали в “Ленинградской Правде”. Сталин не ревновал к Кирову, они были личными друзьями с бакинского периода. Данные по результатам голосования по выборам на съезде – это все поздние выдумки».
С.Р., 26 мая: «О фильме про штрафную роту я ничего не знал, посмотрел в интернете – оказывается, это целая серия телевизионная – больше десятка фильмов, но они совсем свежие, 2015 года, а стишок про огурчики-помидорчики я помню с незапамятных времен, чуть ли ни столько, сколько помню себя. Мандельштам написал про “кремлевского горца” в 34-м году, так что мнение, что “в то время никто бы не решился такое сочинить”, спорное. Свидетельство племянницы Н.И. Муралова[27], сразу сказавшего про убийство Кирова, что “это дело его рук”, я привожу. То, что Сталин и Киров были друзьями еще по Кавказу, я знаю, но в начале 30-х Сталин стал сочинять свою дореволюционную биографию (с помощью Ем. Ярославского и других прихвостней), и те, кто “слишком много знал” о его истинных подвигах в Тифлисе и Баку, ему мешали: Енукидзе, Орджоникидзе, Киров. К тому же в 30-м году появились воспоминания Ноя Жордания[28], который определенно писал, что Сталин был агентом охранки, донесшим на Шаумяна и др. В России, конечно, рядовым читателям эти издания были недоступны, но на уровне таких людей, как Киров или Енукидзе они были доступны. Жордания приводил конкретные данные, которые были хорошо им известны, они могли независимо оценить их достоверность. Это был дополнительный стимул для Сталина – убрать опасных свидетелей. Я в свое время редактировал книгу И.М. Дубинского-Мухадзе о Шаумяне и много с ним говорил на эти темы. Он был, вероятно, наилучшим знатоком революционного движения на Кавказе (до этого он издал у нас в ЖЗЛ книгу об Орджоникидзе и др.). К тому же, как Вы знаете, на XVII съезде [партии] Кирова пытались выдвинуть в генсеки в противовес Сталину, он от этого отказался и сам рассказал Сталину, но при патологической подозрительности Сталина тот мог воспринять это признание Кирова как еще один сигнал тревоги. Еще были воспоминания Енукидзе, который “принизил” роль Сталина [в революционном движении на Кавказе], а Киров уклонился от полемики с Енукидзе. Так что основания у Сталина “разобраться” с Кировым несомненно были, что, впрочем, не исключает, что Николаев действовал совершенно самостоятельно… Я думаю, что я в данном случае достаточно осторожен. У меня ведь не утверждается, что "Сталин Кирова убил", а приведены разные версии. Вывод в том, что убийство Кирова послужило поводом для новой волны террора, что бесспорно в любом варианте».[29]
Ж.А., 26 мая. «Сегодня я прочитал Вашу книгу до стр. 561 («В круге шестом»). Замечаний нет, многих деталей, которые Вы приводите, я не знал. «Огурчики, помидорчики» это я помню по фильму, который смотрел еще до отъезда в Англию, то есть до 1973 года. Версию о том, что убийство Кирова организовано Сталиным, в СССР озвучил Хрущев на XXII съезде КПСС в 1962 г.[30] По материалам в книге Анны Кирилиной «РИКОШЕТ»[31] самым первым автором этой версии был Троцкий,[32] опубликовавший статью в "Вестнике оппозиции", этот журнал выходил в США на русском. У меня были все тома, но я отправил их давно Рою, а у него они были конфискованы при обыске КГБ в 1977… Но Сталин использовал это убийство для террора в Ленинграде, начавшегося уже в декабре (зиновьевцы). Это был "кировский поток". Пик арестов, несколько сотен человек (его описывает подробно Кирилина) пришелся на февраль 1935 г. Возможно, что поэтому отменили и юбилейные торжества ВИРа. Тогда суды были ускорены, кончались расстрелами… Мандельштам очень точно подметил особенности Сталина "...сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей..." Молотов имел тонкую шею. Калинин был педофилом, так же как и Енукидзе. Берия был садистом и сексуальным маньяком и т.д. Я думаю, что Вавилов понимал намного больше о никчемности этих людей. Но он был связан огромным коллективом ВИРа и его станций, все держалось на его идеях. В этом смысле Добжанский был свободнее. В Британской Энциклопедии в издании 1982 года, которое у меня есть в 30 томах, Мичурину отведено 5 строк, Лысенко два абзаца (без портретов), Вавилову четыре абзаца в одной колонке (дан и портрет), а Добжанскому несколько страниц, подробная биография с описанием исследований и библиографией основных работ».
С.Р., 27 мая. «Я цифр не знаю, но такое впечатление, что кировский поток – это не сотни, а многие тысячи высланных – не только из круга зиновьевской оппозиции, но и широкого круга интеллигенции, о чем говорят письма И.П. Павлова Молотову, высылка ВИРовцев и др. Хрущев, насколько помню, говорил об этом [убийстве Кирова по указанию Сталина] не как об установленном факте, а как о предполагаемом, – возможно, с подачи Шатуновской.[33] Я помню из разговоров с Дубинским и другими авторами ЖЗЛ, которые этим близко занимались, что подозрения основывались, главным образом, на том, как Сталин расправился с теми, кто начал расследование убийства Кирова, и фактически задушил это расследование. Кстати, очень похоже, хотя не кроваво, действовал Николай Второй, задушивший расследование убийства Столыпина. Он “помиловал” Курлова, Кулябко, Спиридовича и тем остановил расследование их связей с Богровым[34]. Что же касается отмены юбилея Вавилова, то я думаю, что это был параллельный сюжет, связанный с нагнетанием недоверия к буржуазным спецам, на которых перекладывали ответственность за провал коллективизации. Было много неразберихи и нелепости, часто правая рука не знала, что делает левая. Всего два года, как 20 ведущих сотрудников ВИРа были арестованы, обвинены в причастности к ТКП, из них выжаты показания против Вавилова, и вдруг юбилейные торжества в честь Вавилов и ВИРа. Видимо, это решалось на не самом высоком уровне, а когда дошло до верха, юбилей отменили. О многом можно догадываться, но о том, что творилось в голове т. Сталина, к сожалению, знать нельзя».
Ж.А., 28 мая: «Прочитал сегодня до стр. 627. Самые тяжелые страницы. Хорошо, что Вы даете их с сокращениями, не так как Рокитянский, Поповский и др. Мой отец с августа 1938 до января 1939 подвергался допросам там же на Лубянке с пытками. Он ни в чем не признался (клеили бухаринскую организацию, он был в этом потоке). Без признания нельзя было дать большой срок или высшую меру. Приговорили к 8 годам с правом переписки. Но отправили на Колыму, и там он умер весной 1941. Замечаний по лубянскому периоду у меня нет. Но начало войны (стр. 623). Вы о Сталине повторяете выдумку Хрущева в его докладе о культе личности на XX съезде. Сталин никуда не скрывался, очень интенсивно работал в Кремле. Это документировано в тех же «Посетителях кремлевского кабинета» - посмотрите даты 22–30 июня - и днем и ночью работа, сотни встреч. Но лучше всего эти дни даны в "Воспоминаниях" Г.К. Жукова, это начало второго тома. Там и очень хорошая картина военных действий в первые дни. Были и контрнаступления. Блицкриг не получился и это главное. У Вас начало войны слишком в общих словах и с ненужным пренебрежением. А это главное событие прошлого века. У меня есть издание Жукова 1995 года в трех томах. Это издание полное. Советские издания были со многими цензурными изъятиями».
С.Р., 29 мая. «Еще одно большое спасибо, особенно за замечание о “дезертирстве” Сталина. У меня еще вчера появилась мысль – посмотреть первые дни войны по Журналу посещений, теперь посмотрел – все ясно. Любопытно то, что как раз Хрущева в те дни Сталин не вызывал. Жукова я когда-то читал – по отцензурованному варианту, конечно. Но и полному – в какой мере можно доверять? Мне пришлось заглянуть в начальный период войны и в ленинградскую блокаду в связи с книгой об Ухтомском, который умер в Ленинграде в 42-м году. Многое меня изумило. Больше всего то, что 22 июня, через несколько часов после немецкого вторжения, авиация Ленинградского военного округа поднялась в воздух и полетела бомбить – Финляндию! Финны намеревались объявить нейтралитет, 25 июня это должно было быть объявлено, но в тот день советская армада бомбила Хельсинки, и им ничего не осталось, как объявить войну. Раз Сталин не бежал из Кремля, а наоборот был у руля, это делалось с его ведома.
В конце июля, когда произошла заминка в продвижении группы армий “Север”, Гитлер прилетел в штаб фронта и устроил головомойку фельдмаршалу Леебу[35], “не понимавшему”, как политически важно поскорее взять “колыбель революции”. А когда немцы подошли вплотную к городу, Гитлер приказал наступление остановить. Так что остановила их не “героическая оборона” под руководством Жукова, а то, что на фюрера нашло наитие, и он решил город не брать. Вы, конечно, знаете о знаменитом пожаре Бадаевских складов, где сгорели запасы продовольствия. Кто их поджег, неизвестно, но вероятнее всего, это было сделано сознательно, чтобы запасы не достались врагу, ибо удержать город власти не надеялись. Возможно, и в Москву немцы не вошли по такой же причине, Сталин то ее уже сдал, паника в Москве 15–16 октября у меня дальше описана – Вы увидите».
Ж.А., 29 мая. «Сегодня дошел до "Суда чести" (стр. 682). Замечаний мало, скорее несколько пожеланий. Не очень ясно – применялись ли пытки? Я раньше думал, что применялись. Московским тюрьмам, может быть, повезло. С начала войны была директива ГКО[36] расстреливать всех заключенных (кроме отпетых уголовников, их оставляли оккупантам) при угрозе сдачи того или иного города немцам. Особенно массовый расстрел был во Львове, немцы водили население города в тюрьмы, чтобы показать "зверства большевиков". <…> Переоборудованные товарные вагоны назывались в то время не “телятниками”, а “теплушками”. Я в 1943 ехал с маршевой ротой в такой теплушке на фронт (13 дней в пути) – стелилось сено на пол. Нар не было. <…>
Выражение “Кощеево зазеркалье” непонятно даже мне, этих слов нет в моем “Толковом словаре”. Интересно было прочитать детали гибели старшего сына Вавилова[37] в альпинистском походе. Я думаю, что весь этот поход был “спецоперацией”. Детей крупных фигур (и их жен) арестовывали и изолировали в особых лагерях. Это произошло с сыном Якира. Сын-младенец Бухарина был отобран у матери (ее, Ларину, арестовали) и передан на усыновление со сменой фамилии. Его Ларина уже при Хрущеве с трудом нашла. Дети всех арестованных попадали в особую категорию "ПМС" (политически-морально сниженные). Я с Роем были в этой категории. После призыва в армию (в начале 1943) нас не могли отправить в училище для младших лейтенантов, как это делалось с другими десятиклассниками, а только в рядовые. Рой после окончания историко-философского факультета ЛГУ в Ленинграде в 1951 (с отличием) не мог распределиться в аспирантуру, его распределили в сельскую школу в Свердловской области учителем истории. Я знал, что меня в аспирантуру не возьмут, и поэтому продлил студенчество на год переходом на другой факультет и подготовил диссертацию к окончанию ТСХА (это в моей главе 1). “Спецоперации” могли иметь очень сложный характер. Несколько таких операций описаны в книге Судоплатова "Спецоперации...” (У меня есть перевод на английский). Жену Вавилова могли тоже арестовать, но после приговора. Но уже шла война, и было не до этого. Поэтому уцелел и старший сын Олег. Но позднее где-то мог возникнуть и план по его ликвидации. Это не требовало директив “сверху”, будничная работа какого-то сверхсекретного отдела по спецоперациям».
С.Р., 30 мая. «Спасибо за большое подробное письмо и новые замечания. Я хотел было сразу исправить “телятник” на “теплушку”, но как-то рука не поднялась. Нынешний читатель всего этого уже не помнит и не представляет, а от теплушки веет теплом. Телятник же сразу дает представление о перевозке скота. Я понимаю, что солдат в 43-м перевозили не в курортных условиях, но все же несопоставимо с тем, как перевозили зэков, да еще в условиях паники октября 41-го. Вот как Википедия определяет Зазеркалье: “Зазеркалье — вымышленное пространство, сказочная страна по ту сторону зеркала, в переносном смысле — место, где положение вещей доведено до абсурда”. Это я и имел в виду, с той поправкой, что волшебная страна, вход в которую открывает золотой ключик, это нечто светлое, положительное, здесь же сказочные ужасы, потому Кощеево. Я хотел еще подчеркнуть этим названием кафкианский мир этого абсурда, где было столько же железной бесчеловечности, сколько неожиданных, поистине сказочных поворотов и чудес. Я это давно ощущаю, а войдя глубже в Вавиловский материал, увидел там на каждом шагу. Та же “царица доказательств”, т.е. личное признание, которое требовалось от обвиняемых. Н.И. (вопреки инсинуациям Поповского) признался в 10–15 процентах обвинений, остальные категорически отрицал и на следствии, и на суде. Но все обвинения вошли в Обвинительное заключение и в приговор. А тот же вопрос с ЧСИР [член семьи изменника родины]. Мы тут одно время тесно дружили с Юрой Маркишем, племянником Переца Маркиша (потом как-то разошлись). Так вся семья Маркишей была сослана. О жене Бухарина тоже давно знаю, и о многих других. Вас с Роем причислили к ЧСИР после приговора отцу, но многих ссылали и до приговора, а многих вообще не трогали. Почему-то Михоэлса надо было тайно убить и удостоить пышными похоронами, а Маркиша и Бергельсона – три года терзать в пыточных камерах и расстрелять по делу ЕАК. Гроссман и Эренбург тоже были членами ЕАК, но их не тронули, а даже вознесли. Одного Вавилова уничтожают, другого делают президентом Академии Наук. Максимова[38] ссылают в Саратов под поручительство Тулайкова, а после того, как поручитель “изобличен” и уничтожен, Максимова переводят в Москву, делают директором института, академиком, награждают орденом. Это такая кафкиана, до какой сам Кафка не смог бы додуматься. Об Олеге [Вавилове] я тоже думаю, что то была спецоперация, показываю это, но не утверждаю, так как твердых данных нет. Сергей Иванович [Вавилов] был очень сложным человеком, на его поведение сильно влияло его мироощущение фаталиста: все совершается по таинственным, неведомым законам, мы можем наблюдать, стараться понять, но ни на что не можем повлиять. На это еще накладывался его эстетизм и т.д. Кажется, я показал, что он делал не все, что мог, для спасения брата, страшно этим терзался и, в сущности, эти терзания свели его в могилу. Мне кажется, что эпизод с Шагинян хорошо показывает его жизненное кредо: плюнь, батюшка, да поцелуй[39]. Коль скоро Вы дошли до 682 стр., то сегодня-завтра закончите».
.
Ж.А., 30 мая. «Сегодня действительно дошел до конца. Замечаний немного, о Сергее Ивановиче я знал мало. Помню сообщения о его смерти <…> Специальных “телячьих” вагонов не было. Телят отдельно от их кормилиц-коров никуда не возят. Существовали и существуют общие товарные вагоны, переоборудованные для перевозки скота и лошадей. [И.А.] Рапопорту, которого я хорошо знал, присужден орден Суворова III степени, третья степень не была “полководческой”. Нужно посмотреть статут ордена. Это было возможно и для командира батальона. Рапопорт провел блестящую наступательную операцию в Венгрии, кажется у озера Балатон. Однако[П9] смелость и Рапопорта, и Эфроимсона оказалась ограниченной. В 1970 году они были уже в почете и славе. Меня, как Вы знаете, в конце мая заточили в Калужскую психиатрическую больницу. Мой брат организовал очень эффективную кампанию (Это описано в нашей книге “Кто сумасшедший?”). Ко мне в больницу и потом к главврачу каждый день приезжали ученые и писатели и потом писали протесты. Приезжали Дудинцев, Твардовский, Каверин и другие. Приезжал [академик] Астауров. Капица сделал сильное заявление, Семенов тоже. Рой в Москве встречался с Эфроимсоном, Рапопортом. Они отказались не только поехать в Калугу, но и написать протест. В Обнинске Рита пыталась раскачать на протест Тимофеева-Ресовского. Но он промолчал. Жуковский написал письмо-протест, но только президенту ВАСХНИЛ. Копию прислал Рите. На “Суде чести” [над А.Р. Жебраком] в первый день я был. Запомнилось, как яркое, выступление [Н.П.] Дубинина. У С.И. Вавилова возникла, наверное, психическая раздвоенность. Ректор ТСХА Немчинов был человеком благородным, я с ним встречался несколько раз в 1946–47 гг. (Я был в ТСХА организатором и председателем студенческого научного общества.) В августе 1948 года директором ТСХА назначили Столетова[40], об этом следует упомянуть.
Завтра приедет из поездки в Россию наш сын Дима. Он путешествует на машине и с собачкой. Ему сейчас 60. Он пробудет у нас наверное два–три дня, потом поедет домой. Он живет в Уэльсе, у него там хороший дом. Когда он у нас, то подолгу сидит у компьютера, часто играет в шахматы с кем-нибудь. Когда он вернется к себе, я начну писать “Предисловие” к Вашей книге».
С.Р., 30 мая: «Дорогой Жорес Александрович! Спасибо! Итак, Вы дочитали, будем ждать предисловие. Теперь, после Вашего прочтения, я чувствую себя, как за каменной стеной. Правку, конечно, внес. Телячьи вагоны – выражение метафорическое, но коль скоро Вы на этом споткнулись, я заменил на товарняк. Посмотрел статус Ордена Суворова всех трех степеней, 3-я степень как раз соответствовала воинскому рангу капитана-командира батальона, так что сказал об этом на два градуса ниже.[41] Я не знал, что Немчинова тогда сменил Столетов, теперь, конечно, вписал.
Сергей Иванович был не только раздвоен психологически, но рас-троен и расчетверен, был застегнут на сто застежек, как кочан капусты, сколько одежек не снимай, до кочерыжки далеко. Да и сам он вряд ли знал, где же его кочерыжка, а где наслоения. Я думаю, что он очень боялся смерти, а на каждой странице дневника записи о том, как хорошо бы умереть. Он презирал Лазарева[42], а когда тот умер, устроил траурное собрание в его честь. И через два года, когда вдова Лазарева («веселая вдова» в дневниках С.И.) привезла его останки из Алма-Аты в Москву, с внутренней брезгливостью, но участливо и активно устраивал перезахоронение и торжественное собрание по этому поводу. Надо сказать, что все физики, близко его знавшие – Франк, Гинзбург, и др., относились к нему с большим пиететом.
Вашей книги “Кто сумасшедший” у нас нет, а историю эту хорошо помню – слушал по радио-голосам. Как я помню, главную роль в том, что Вас выпустили из психушки, сыграл Твардовский. Вот тоже был сложный человек! В 47-м подписал позорную статью Геннадия Фиша[43] против Жебрака (неужели не мог сказать, что ничего в этом не понимает, не его это дело?). Я, между прочим, немного знал сына Фиша, Радия, у нас в ЖЗЛ шла его книга о Назыме Хикмете. Вел ее не я, так что дел у меня с ним не было, но трепаться приходилось не раз. Он был большой фанфарон, между прочим, перенес из-за фанфаронства тяжеленный инфаркт: поспорил с кем-то, кто больше выпьет пива, в споре победил, и его увезла скорая. Моего сына тоже зовут Дима, он на 10 лет младше Вашего, тоже уже не мальчик. Он живет в Болдере, штат Колорадо, читает физику в университете, занимается сверхпроводимостью… Жду Ваше предисловие. И еще раз огромное спасибо!»
Ж.А., 2 июня: «Я подготовил проект Предисловия в форме “эссе”. Посылаю его здесь на Вашу критику. Теперь от Вас нужны замечания. Подходит или нет, что добавить или убавить или изменить “для пользы дела”. Наш Дима приезжает сегодня вечером. Привет Римме. Жорес».
С.Р., 2 июня: «Дорогой Жорес Александрович! Сегодня у нас с Риммой годовщина бракосочетания (53 года), так что Ваше предисловие стало прекрасным подарком к этому дню, к тому же сюрпризом, ибо я ждал его где-то через неделю. Никто кроме Вас ничего этого не знает и не помнит, так что я очень рад, что “спровоцировал” Вас на такие воспоминания и что они откроют книгу. Маленькая неточность: «"Дорога на эшафот” вышла в 1983 году, а не в 82-м[44]. Есть несколько пожеланий. Мне кажется, было бы хорошо отметить, что жизнь и судьба Вавилова развертывается на широком историческом фоне, даны драматические судьбы многих ученых, прямо или косвенно соприкасавшихся с Вавиловым».
Ж.А., 3 июня: «Дорогой Семен Ефимович! Поздравляю Вас и Римму с годовщиной бракосочетания и желаю прожить вместе в добром здравии еще столько же или близко к этому. <…> Я начал дополнять Предисловие».
Считаю для себя большой честью, что мою книгу об Н.И. Вавилове, вышедшую в свет в издательстве «Захаров», открывает предисловие Жореса Медведева – выдающегося деятеля нашей эпохи, необыкновенно цельного человека. К сожалению, предисловие к моей книге оказалось одной из последних его прижизненных публикаций.
Хотя Жорес Александрович продолжал неутомимо работать. Закончив «Опасную профессию», он приступил к итоговой книге по геронтологии, которой занимался много десятилетий, став одним из ведущих специалистов в столь важной области знаний. Свою новую книгу он, как и предыдущую, рассылал друзьям главами. Мы читали их с большим интересом, мотая на ус его практические рекомендации.
Жорес Александрович иногда упоминал в своих письмах о неважном самочувствии своего брата Роя, сам же никогда не жаловался на здоровье. Вёл очень правильный, здоровый образ жизни: умственную работу за письменным столом перемежал с физической работой в саду на свежем воздухе, отдыхал после обеда и т.п. Внезапная кончина Жореса Медведева стала горькой неожиданностью для его близких, друзей. Некоторым утешением может служить то, что он прожил очень достойную и плодотворную жизнь. Вопреки, казалось бы, непреодолимым преградам, он состоялся во всех своих ипостасях: как генетик, геронтолог, историк науки и лженауки, историк общественной жизни и политолог. Во всех этих областях знаний он оставил неизгладимый след.
[1] Печатается с небольшими сокращениями. Полностью опубликовано в ж-ле “Историко-биологические исследования, Спб., 2019, т. 11, № 2, С. 102-121. Весь номер журнала посвящен памяти Ж.А. Медведева.
[2] Эфроимсон Владимир Павлович (1908–1989) – генетик, один из самых активных противников лысенкоизма. Первый раз был арестован в 1932 г. Не признал решений Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Был снова арестован, несколько лет провёл в заключении. Выйдя на свободу, продолжил борьбу с «народным академиком». Кирпичников Валентин Сергеевич (1908–1991), генетик, рыбовод. Активно участвовал в дискуссиях с лысенкоистами ещё в 1930-х гг. Его совместная статья с Ж. А. Медведевым вызвала гнев Н.С. Хрущева. См.: Медведев Ж.А., Кирпичников В.С. Перспективы советской генетики // Нева. 1963. № 3. С. 165–178.
[3] Medvedev Z. A. The Rise and Fall of T.D. Lysenko / Transl.I. M. Lerner with the editorial assistance of L. G. Lawrence. New York; London: Columbia Univ. Press, 1969.284 pp.
[4] Резник С.Е. Это короткая жизнь. Николай Вавилов и его время. М.: Захаров, 2017. 1056 с. При публикации этого фото в книге допущена ошибка в подписи: сказано «Вашингтон, 1984». Дата указана правильно, но место неверно. В Вашингтон переехали в 1985 г.
[5] Лепешинская Ольга Борисовна (1871–1963), старая большевичка, считавшая себя биологом. За «диалектическую» теорию образования клеток из бесструктурного «живого вещества» была удостоена Сталинской премии (1950). Ее псевдооткрытие, поддержанное Лысенко и другими апостолами «мичуринского учения», было объявлено великим достижением «передовой советской материалистической науки». Все несогласные подвергались гонениям как идеалисты, ретрограды, «вирховианцы».
[6] Бошьян Геворг Мнацаканович – ветеринар, микробиолог. Его «диалектическая» теория превращения вирусов в живые клетки и наоборот, была широко разрекламирована как великое достижение передовой советской науки, а всякое несогласие с ним подвергалось остракизму.
[7] Тахтаджян А.Л. Континенты Вавилова //Литературная газета 1987. 25 ноября; Никонов А.А. Жизнь и деятельность Н.И. Вавилов // Вестн. АН СССР. 1988. № 3; Сойфер В.Н. Власть и наука. Разгром генетики в СССР. М.: Лазурь, 1989. С. 109–115.
[8] Резник С. Против течения. Академик Ухтомский и его биограф. Документальная сага с мемуарным уклоном. СПб // СПб.: Алетейя, 2015. 364 с.
[9] Мечников Лев Ильич (1838–1888), географ, публицист, политический эмигрант, брат И.И. Мечникова, автор классического труда «Цивилизация и великие исторические реки», оказавшего большое влияние на формирование взглядов Н.И. Вавилова.
[10] Жебрак Антон Романович (1901--1965), генетик, противник Т.Д. Лысенко. Был подвергнут «Суду чести» в 1947 г.
[11] Добржанский Феодосий Григорьевич (Th. Dobzhansky) (1900–1975), американский генетик-эволюционист российского происхождения. В 1927 году был приглашен для стажировки в США, после чего в СССР не вернулся. Был в числе основных зарубежных критиков Т.Д. Лысенко.
[12] Чаянов Александр Васильевич (1888–1937), экономист-аграрник, социолог, писатель. Арестован в 1930 г., приговорен к ссылке. Вторично арестован в 1937, расстрелян.
[13] Мичурин Иван Владимирович (1855–1935), садовод-селекционер, которого Т.Д. Лысенко провозгласил создателем мичуринской агробиологии.
[14] Презент Исай (Исаак) Израилевич (1902–1969), идеолог лысенкоизма, академик ВАСХНИЛ.
[15] Вавилов Сергей Иванович (1891–1951), физик, президент АН СССР, брат Н.И. Вавилова.
[16] Тимофеев-Ресовский Николай Владимирович, (1900–1981), генетик-эволюционист. В 1927–1945 гг. работал в Германии. После возвращения в СССР был арестован, главный персонаж книги Даниила Гранина «Зубр».
[17] Всероссийский институт растениеводства им. Н.И. Вавилова.
[18] Вавилов Юрий Николаевич (1928–2018), физик, сын Н.И. Вавилова.
[19] Петровская земледельческая и лесная академия, основанная в 1867 г., несколько раз меняла название, ныне ТСХА.
[20] Кносский дворец на о. Крит, о посещении которого Вавиловым говорится в моей книге.
[21] Рапопорт Иосиф Абрамович (1912–1990), генетик, открыватель химического мутагенеза. Один из немногих, кто отказался признать решение Августовской сессии ВАСХНИЛ, был исключен их партии и около 10 лет работал не по специальности.
[22] Лернер И. М. (Israel Michael Lerner) (1910–1977), американский генетик-эволюционист российского происхождения. Друг Ж.А. Медведева, переводчик его книги «Взлет и падение Т.Д. Лысенко».
[23] Имеется в виду сборник архивных документов следственного дела Н.И. Вавилова: Суд палача: Николай Вавилов в застенках НКВД / Сост. Я.Г. Рокитянский, Ю.Н. Вавилов, В.А. Гончаров. М.: Academia, 1999. 552 с.
[24] На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным
(1924–1953 гг.) //http://istmat.info/node/165. Просм. 23.02.2019.
[25] Трудовая крестьянская партия (ТКП) — фиктивная подпольная организация, якобы стремившаяся к свержению большевистской власти. «Создана» органами ОГПУ-НКВД. Из-за мнимой принадлежности к ТПК были репрессированы сотни ученых и административных работников.
[26] Тулайков Николай Максимович (1975–1938), агроном, почвовед. Академик АН СССР и ВАСХНИЛ. Расстрелян.
[27] Муралов Николай Иванович (1877–1937), революционер, венный деятель, сторонник Л.Д. Троцкого. Один из обвиняемых на Втором показательном процессе троцкистов. Приговорен к высшей мере и расстрелян.
[28] Жордания Ной Николаевич (1869–1953), один из лидеров грузинских меньшевиков. В 1918–1921 гг. возглавлял правительство независимой Грузии, после её захвата большевиками эмигрировал.
[29] Киров был убит Леонидом Васильевичем Николаевым (1904—1934) выстрелом в затылок вечером 1 декабря 1934 г., в Смольном, где располагался Ленинградский горком и обком ВКП(б).
[30] XXII съезд КПСС проходил в октябре 1961 г.
[31] Кирилина А.А. Рикошет, или Сколько человек было убито выстрелом в Смольном / СПб.: Знание, 1993. 132 с.
[32] Троцкий был выслан из СССР в 1929 году, убит по приказу Сталина в Мексике 20 августа 1940 года агентом НКВД Рамоном Меркадером (Рамон Иванович Лопес) (1913-1978). Отбыв 20-летнеее заключение, Меркадер эмигрировал в СССР, где получил гражданство и звание Героя Советского Союза.
[33] Шатуновская О.Г. – бывшая узница ГУЛАГа, была введена в комиссию ЦК партии по расследованию сталинских преступлений. Считала, что убийство С.М. Кирова было совершено по заданию Сталина. Комиссия собрала 64 тома документов, но позднее они были уничтожены.
[34] Курлов Павел Григорьевич (1860–1923), замминистра внутренних дел царского правительства; Кулябко Николай Николаевич (1873–1920), жандармский офицер, глава охранки города Киева, где был убит Столыпин; Спиридович Александр Иванович (1873 – 1952), жандармский генерал; Богров Дмитрий Григорьевич (1887–1911), псевдо-революционер, тайный агент охранки, убийца П.А. Столыпина. Повешен.
[35] Лееб Вильгельм фон (1876–1956), немецкий генерал-фельдмаршал, командующий группой войск «Север».
[36] Государственный Комитет Обороны.
[37] Вавилов Олег Николаевич (1918–1946), физик. Погиб на Домбае.
[38] Максимов Николай Александрович (1880–1952), физиолог растений, сподвижник Вавилова. Был арестован в 1932 году, затем сослан в Саратов под поручительство М.Н. Тулайкова.
[39] Речь идет об эпизоде, описанном в моей книге «Эта короткая жизнь». С. 1035–1036.
[40] Столетов Всеволод Николаевич (1907–1989), государственный деятель, биолог, был сторонником Т.Д. Лысенко, но стал отмежевываться от него еще до того, как тот был лишен диктаторских полномочий, благодаря чему Столетов сохранил свои высокие посты. О его двусмысленной роли в издании моей первой книги о Н.И.Вавилове рассказано в моей книге «Эта короткая жизнь» (С. 24-28).
[41] Орден Суворова I степени присуждался за полководческие операции, менявшие ход войны. И.А. Рапопорт был командиром батальона, награжден орденом Суворова III степени.
[42] Лазарев Петр Петрович (1878–1942) -- биофизик, академик АН СССР.
[43] Фиш Геннадий Семенович (1903–1971) – писатель, сценарист, один из самых активных пропагандистов «достижений» Т.Д.Лысенко и его «передовой мичуринской биологии». Его статью, разоблачавшую «антипатриотизм» А.Р. Жебрака, вместе с ним подписали известные поэты Алексей Сурков и Александр Твардовский, что придало ей особою весомость. См.: С. Резник. Эта короткая жизнь, С. 998.
[44] Резник С.Е. Дорога на эшафот // Париж - Нью-Йорк: Третья волна, 1983. 128 с.:
Добавить комментарий