Итальянец в Вене

 Я не могу смотреть на их каменные мостовые. Они заставляли евреев и коммунистов мыть мылом каждый камень этой проклятой мостовой. Тут ходил Гитлер, это полуусатое мерзкое чудовище. Меня тошнит от шницелей по-венски. Разве вы не понимаете, как мне, итальянцу работать среди немцев, тем более, мама моя была маранка, т.е. насильственно крещённая еврейка. Меня от названия «шницель» тошнить начинает! А когда они на приёмах начинают кричать про кофе со сливками по-венски, то тоже тошнит, вырвать хочется. 

Пиццу делать не умеют, тысячами едят сардельки, и пальцы у многих тонкие, как извивающиеся белые черви, или как их сардельки. Я уже год служу в торговом представительстве Италии в Австрии. Ах, как всё обрыдло! Венский оперный театр - это же театр марионеток! Смотрите как они играют, и слушайте, как они поют! Мне здесь не спится ночами. И иду гулять по венским улицам. Они прекрасны в своей мещанской красоте. А ведь были и у них люди! Интересно, если был бы жив Моцарт, чтобы он сказал об этой полуусатой вонючке Гитлере. Написал бы, наверное, Марш навозного жука. Но ядовитого вонючего жука. Я знаю нескольких русских, живущих в Вене, они всё время повторяют: вот, блин! Перевести точно нельзя. Буквально - это блин, а означает удивление, ошибку, неожиданность. Как бы это сказать по-итальянски. О, кусок неудачной пиццы!

Ночью мне снится, что я стою в огромной толпе восторженно орущих идиотов. А днём я действительно реально стою между ними.

В субботу был на вечере иностранных представителей. На меня упала взглядами австрийская дама, бальзаковского возраста, но с осиной талией и длинными ногами. Слишком сухая, и зубы вблизи оказались слишком крупными, но свои, с желтизной. Я завёлся и стал косить на неё своим чёрным глазом. И тогда она совсем стала сдаваться. И кончилось тем, что я с лёгким презрением раздел её в своей комнате, стараясь не целовать, а смотреть на длинные ноги. Но когда она стала целовать меня, мне сразу совсем стало плохо и акт прервался.

Представляете, тут бродил Гитлер, тень и примитивный гений идеи, полуленин, полусталин, с примесью орангутанга -каннибала. Мерзость какая ходила! А звучала музыка Моцарта!!!!!

Я хочу сесть за столик с черноволосой итальянской девушкой, с бронзовым телом, смотреть на неё. И заказать не их рислинг, а фраскати, молодое вино, а также куски горячей тонкой пиццы и бутылку сицилийского лимонада, длинная такая бутылка с названием Siciliana limonata. Как я люблю эту комбинацию, фраскати и сицилиана. А потом, прего синьоре, капучино, чудесная пена на поверхности, хочу сидеть, бросать крошки голубям и смотреть на бронзовотелую девушку. Да, мы сидим в баре на одной из тысяч римских площадей, и солнце греет наши лица и сердца. А пицца тонкокожая, а сыр пахнет овечьим загоном, и еле заметно над пиццей поднимался пар. Это пар любви.

А через несколько часов после прогулок с поцелуями, мы с девушкой зайдём в тратторию, там будет петь Карузо или Паваротти, и мы сядем за столик с белыми салфетками, при усаживании, наши колени соприкоснутся и девушка посмотрит мне в глаза своими, как спелые сливы, и в них снова будут плавать туманы.

А заказать я хочу,как уже сказал, не ваш грёбанный кислый рислинг, а снова терпкое вино фраскати, и также, девушка снова попросит бутылку сицилийского лимонада –Limonata. На этикетке прохладной бутылки другая девушка сидит на мотороллере и пьёт из такой же бутылки лимонад. И потом, на фиг ваши сосиски, как пухлые человеческие пальцы! Я прошу, прего, пожалуйста, мне спагетти с соусом Альфредо, а девушке тарелку моллюсков в винном соусе. И когда она начнёт раковиной моллюска набирать в неё винный соус, и я близко увижу её раскрытые губы, то я не выдержу и тихонько прикоснусь к ним.

Потом мы будем вдвоём в тесной комнате и на большой кровати. И она скажет мне с римским акцентом: - Ничего не говори, я разрешаю тебе только кричать. А утром она сбросит простыню и будет лежать нагая, легко дыша во сне, а я буду на неё смотреть. Потом она откроет свои сливовые глаза и скажет: ⎯ За ночь любви ты стал красивей. И мы снова сольёмся и я буду летать по райскому саду и все бабочки и пчёлы будут уступать мне дорогу. Потому что в этот момент я становлюсь духом. А потом мы в футболках и джинсах выйдем на маленькую площадь-плазу закажем по капучино с высокой и густой пенкой и по куску тонкой, гибкой и сладостно пахнущей пиццы. А вечером, вечером, с жарко-синей темнотой, мы снова войдём в нашу маленькую комнату. Она сядет на кровать, и я увижу тонкие лодыжки её ног, и она вдруг скажет нежным шёпотом: - А сейчас спой для меня песню «Домино», если ты её знаешь…

И я запел:

ДОМИНО, ДОМИНО…

Будь весёлым, не надо печали,

ДОМИНО, ДОМИНО…

Нет счастливее нас в этом зале,

Видишь, я с тобой,

Друг любимый мой,

Домино. Домино…

Слышишь, счастье стучится в окно…..

Она вскочила, приблизилась ко мне и хрипло зашептала: - Ты поёшь хуже всех на свете… Но я тебя очень полюбила…

И тихонько со слезами запела: 

ДОМИНО, ДОМИНО снова встретились мы в этом зале, 

Домино, Домино, в этом зале мы с вами встречались,

 Вы совсем другой, милый прежний мой, 

Всё равно, всё равно, я увидела вас, ДОМИНО…

И тут мою сказку опрокинул визгливо-басовитый голос:  Герр, вы у наc сидите больше часа, может быть вы хотите, что- либо заказать? 

Я перешёл на лающий немецкий : Я бы выпил кружку пива, но с кем! Один я не пью, а Гитлера уже нет, с кем выпить! 

Он наклонился, толстый старик с кайзеровскими усами, и прошептал:⎯ Мой папа подавал ему баварское пиво …

Я поднялся - и ясно увидел, как любой народ может легко превращаться в рабов или убийц. Я снял туфли и пошёл домой в носках. Но зато я ощущал руки, которые мыли камни, по которым я осторожно шёл.