Людям нашего поколения цифры 88 знакомы из стихотворения Роберта Рождественского «Восемьдесят восемь».
Леонид Абрамович Шульман готов нам всем выстукивать 88, что по коду радистов означает «люблю, целую». Мы, жители Кавказских Минеральных Вод, решили послать ему свои 88 с признанием в любви человеку, который более 20-и лет был дирижером одного из старейших оркестров в России - Академическoгo симфоническoгo оркестра Государственной филармонии.
Сидела перед окном и смотрела, как падают капельки дождя на листья липы, как каждый листик посылает ей привет, покачиваясь от удара капли, и ей казалось, что эта липа жалеет ее. Липа чувствует ее тоску.
Сидеть и ждать, когда рассветет, и увидеть, как люди спешат на работу.
А дождь все оплакивал ее одиночество.
Сидеть и смотреть.
Листья отмыли пыль и устали покачиваться от редких капель, сильно ударяющих их.
Стало чуть светлее, но по тротуару так никто и не шел.
Сырая грязная земля устала от влаги, надоедливо пытающейся проникнуть в нее весь месяц.
Зеленая сочная трава хорошо видна под утренним моросящим дождем. Травинки стоят, как оловянные солдатики, и никакие капли не заставят их ни согнуться, ни колыхнуться.
Рано.
Вот каркнула ворона. И тишина. Птиц не слышно. Нет их предрассветного гомона. Все попрятались.
Слышится шум лениво проезжающих по лужам машин. Там, в тоннеле, под мостом, где-то рядом.
Шум, а машин не видно.
Да это и не шум, а какой-то стон. Нежный такой, приглушенный. Есть время посидеть в тишине весеннего утра.
Вот и ель стала видна, а там, дальше, какой-то куст осветил свои контуры ярко зеленой листвой.
Сыро.
Там, на улице, сыро.
Ты чувствуешь всем телом эту влагу, не стекающую с листьев, а заставляющую их вздрагивать, влагу, застывшую лужами и, которая шуршит и стонет под колесами, проснувшихся машин, омывая их корпуса грязной жижицей, разбрызгивая ее по стенам туннеля.
Даже дождю лень накапывать на бестолковую землю. Что толку? Она не может пропустить столько влаги через себя.
Вот уже и белые столбы отчетливо проступают сквозь мокрую, сочную, яркую зелень кустов.
Светает.
Тишина серого неба еще напоминает о раскатах ночного грома, о всполохах молний, не давших спать, врезаясь в закрытые глаза вспышками.
А дождь?
Ночью он-то хлестал в окно, вызывая чувство страха от грохота, когда ждешь града, который может его разбить, то продолжал колотить по железному карнизу, да так, что нужно было отвернуться к стене и накрыть ухо одеялом, чтобы хоть как-то протянуть в дрёме до утра.
Нет, ничего не помогло.
И холодная кровать, которая привыкла терпеть это беспокойное тело, скрипнула, когда женщина, не выдержав грохота ночной грозы, встала и пошла на кухню.
Теперь-то шум машин все отчетливее нарастает и тащит за собой новый гул рабочего дня.
Только люди не торопятся.
Один - два силуэта тихо бредут под зонтиками, как пришельцы со странными головами.
Тикают часы.
Но за шумом, который пробуждается там, их не очень-то и слышно.
Слышно, это ты их не слышишь.
Как интересно: они есть, а она их не слышит.
Так и в ее жизни.
Мужчины были, но она их не видела. А теперь, когда часы затикали, да, затикали, она их услышала. Нет мужчины в её жизни.
Нет в ее жизни - никого.
Вот и люди засуетились, забегали там, в другом мире, за ее окном. Сложили зонтики и прибавили шагу.
Жужжит город, шумит там.
А здесь, на ее маленькой кухоньке, тикают часы, бессовестно отсчитывая минуты ее жизни.
Часы уже пробежали, а теперь тянутся минуты.
Как хорошо, что сыро. Хорошо, что и сегодня она не выйдет из своей квартиры.
Как хорошо, что у нее есть продукты, а еще... друг-телевизор. Все другие друзья отсчитали свои секунды, ушли, остановив часы жизни.
Одна.
Одна. Даже любимая липа под окном от этой ее мысли притихла. Нет ласкающих ленивых капель утреннего тумана, растекающихся по влажным листочкам.
Нет дождя. Нет движения.
Тишина.
Иллюстрации Цебека Адучиева
Добавить комментарий