Меня зовут Хури
– Пей!
Открыл глаза – Серега протягивает кружку с водой. С трудом вспоминаю, где я. Стуча зубами о железный край кружки, пью до дна. Настоящая чистая, холодная вода. И снова проваливаюсь в темную беспамятную яму, вся тяжесть земли давит на грудь – дышать нечем. Сбрасываю пропотевший спальник, судорожно хватаю воздух… Совсем светло, палатка нагрелась от солнца. Сереги нет. Чуть приподнявшись, я немного раздвинул молнию. В щелочку я увидел край бассейна, ноги Сереги, свисающие с бортика. Раздвинул молнию чуть больше – еще одни ноги. Распахнул, откинул полог – на бортике сидела девица с перебинтованной головой, побалтывала ногами в воде.
– Проснулся?!..
Они подошли ко мне.
– Это Сильвия, – представил девицу Серега.
– Хури? – ткнула она в меня пальцем.
– Юрий, – поправил я ее.
– Хури, – повторила она.
– Ладно, пусть так, – согласился я.
– Будем тебя лечить, – Сильвия раскрыла изящный кожаный несессер, я выхватил глазом золотое тиснение на крышке: «Дорогой Мишель от…» Вытрясла кучу разных таблеток.
– Это, кажется, от давления, – сказал Серега. – Пей.
– Пей, – сказала также Сильвия и подложила еще одну таблетку, – это желудочные.
– Эта ампула очень ценная – сильнейший антибиотик, – пей, – сказал Серега.
– А это современное от вируса, пей!
Гора таблеток росла.
– Не смешите меня, – сказал я, – когда я смеюсь, у меня голова дергается, а когда дергается, жила внутри головы напрягается и может лопнуть.
– Если давление не снизить, она и лопнет.
– Откуда я знаю, какое у меня давление. Может, наоборот, пониженное.
– Поможет. Организм гораздо умнее тебя, выберет, что ему надо, – уверенно сказал Серега.
– Пей, – Сильвия подкладывала еще целую горсть фармакологической отравы.
– Слушай, что тебе говорят, – настаивал Серега.
– Кто она такая, чтобы я ее слушал?! Я эту Сильвию вижу в первый раз.
– Знал бы, кто такая, слушал.
– С какой стати?
– А сковородкой по башке не хошь?
Сильвия уже успела рассказать о себе Сереге, как все без исключения женщины, она доверилась ему.
Одним из двух наиболее пострадавших городов Чили от землетрясения был Икике, что находится неподалеку от Арики. Там среди прочих зданий разрушилось самое основательное – женская тюрьма. Рухнула стена, и заключенным представилась внезапная возможность досрочно выйти на свободу. Интересная статистика: часть женщин, примерно, треть, привыкших считать тюрьму своим домом, осталась у разрушенной стены, 289 ударились в бега, 137 в скором времени одумались и вернулись, 152 возвращаться в тюрьму не пожелали. Министр юстиции Гомес прокомментировал это событие так: «С юридической точки зрения это не побег, а перемещение в более безопасные места», и немедленно организовал охоту силами спецназа и полиции за теми, кто, как он выразился, «переместился». Наша Сильвия была в числе этих переместившихся. Упавший на голову кирпич несколько помутил ее рассудок, тем не менее, она сообразила, что непреднамеренное убийство – серьезная статья, сидеть еще долго, и надо быть дурой, чтобы не воспользоваться неожиданно выпавшим шансом.
– Как ты похож на моего Фабио! – вдруг обняла меня Сильвия, – у него были такие же пегенькие усики, такое же бледное лицо, и он также грустно улыбался.
– Это которого ты по башке сковородкой?
– А не надо было говорить, что стейк не прожарен. Он был прожарен, еще как прожарен!
– Какая разница, я, например, люблю underdone (не прожаренные), – заметил Серега, – плохо то, что сковородка у тебя под рукой оказалась чугунной. У нас такими давно никто не пользуется.
– Да, все дело в сковородке, – согласился я. – Дерьмовое у вас правосудие, не разобралось, припаяло девчонке шесть лет ни за что, ни про что.
– Он умер не от удара. Просто подавился стейком, – уточнила Сильвия. – С испугу.
– В таком случае о твоей вине и речи быть не может. Твоя история, достойна попасть в учебники юриспруденции как пример вопиющей судебной ошибки, – подытожил Серега.
Я пригляделся к Сильвии: лицо правильных черт, хотя и несколько грубоватое, огромные черные глаза демонически блестели, выдавая младенческую, отдавшуюся страстям душу, из-под повязки буйно выбивались вьющиеся волосы. В крепком ее телосложении, в резких угловатых движениях чувствовалась скрытая сила, выплескивалась через край нерастраченная энергия. Короче, про таких у нас в Е-бурге говорят: конь с яйцами.
– И ты хочешь, чтобы я слушал эту стукнутую кирпичом на всю голову мухеру (женщину)?! – возмутился я. – Ладно, как скажешь, – и, давясь, затолкал в рот всю аптеку.
Должен признать, мой организм оказался умнее меня – вскоре мне, в целом, полегчало.
Сильвия принялась готовить обед. Последнее, что у нас осталось: макароны, банка туны, завалявшаяся в рюкзаке – руки не дошли выбросить (не умеют чилийцы делать консервы) и суп из концентратов. У Сильвии в бутылке было еще со стакан воды, которую мы выпили, смакуя, как драгоценное вино. Бросила в кипяток макароны, а когда они набухли, вывалила в них туну. Пачку концентратов просто развела в воде, догадавшись еще посолить и без того жутко соленое пойло.
– Ну как? – строго спрашивала Сильвия.
Чугунной сковородки в нашем хозяйстве не было, но все равно хвалили:
– М-мм, упрели макароны, так приятно похрустывают на зубах.
– Супчик, я вам доложу, универсальный, его можно не только есть, а также использовать как суперклей, – к слипшимся намертво пальцам, приклеилась еще ложка.
– Заклей свои ботинки – они давно просят каши, вернее, супчика, которого сварила Сильвия.
После обеда Сильвия, попросив не смотреть на нее, разделась и пошла к речке стирать свою одежду, а мы переместились к бассейну. Опустили ноги в горячую воду, сидели на бортике, следя за полетом кондора – ему полюбилось наше место, и он кружил над нами так низко, что можно было рассмотреть белый шарфик вокруг шеи, дряблые старческие щеки и крохотную шапочку, надвинутую на самый клюв.
– А вот скажи, совсем другое дело, когда женщина рядом. Варит, стирает… В следующее путешествие обязательно возьмем одну–две.
– Да, нехитрые радости быта, а как приятно! Я вот о чем подумал: стиральная машина – вредное изобретение. У стиральной доски есть неоспоримые преимущества: мало занимает места, способствует хорошей физической форме, а главное, мысли женщины не идут далеко от стирки и есть гарантия, что не окажутся там, где не следовало бы им быть.
– Гениально, и как только ты додумался?!.. Пойду, может Сильвии надо помочь, к тому же она просила выложить наше барахлишко, что постирать…
– Мы обещали не смотреть в ее сторону.
– Обещали… Э-э, если хотя бы вспомнить, кому из женщин и что я обещал.
– Глянь!.. Эти ребята совершенно некстати.
Снизу по дороге поднимались мои знакомые спецназовцы. Теперь их было семеро, целое отделение. Мы выскочили из бассейна как ошпаренные.
Сильвия развешивала на веревку свои рваные джинсы и трусики, напевала популярную у латиносов песню про команданте Че. Смысл примерно такой:
Любить тебя мы учились
с высот постигшей утраты…
Бедняге не во что было переодеться – только детская, не по размеру майка.
– За тобой, Сильвия!
– Не смотрите! – она присела, тщетно натягивая майку, чтобы прикрыть уязвимое место, обозначенное образующими мысок черными шелковистыми прядками.
– Спецназ – не поняла?!..
– Да, а что делать?
– А что тут сделаешь? – сдавайся. – Жалко было Сильвию, но больше себя самого – только-только разглядел – она была дико, необузданно хороша.
– Как сдавайся? – окончательно смутилась она, – в таком виде?
– Тогда беги, – сказал Серега. – Нет, лучше ныряй в палатку.
Сильвия, помешкав секунду, полезла в палатку, оглянулась, махнула еще нам рукой, задвинула молнию.
– О, ми амиго! – я обнял Родриго, как старого друга.
Родриго достал смартфон и показал фотку. Это была Сильвия.
– Знаете эту женщину? Видели?
– Первый раз видим, – в один голос сказали мы.
– А эту?.. Эту? – он показал еще несколько фоток.
– Этих и подавно. – Мы плохо говорим по-испански и выразились, наверно, как-то неаккуратно. Родриго посуровел.
– Это опасные преступницы. Возможно, они прячутся где-то здесь.
Стенки палатки шевелились – понятно, не от ветра. Вот проклятье, чего ей не сидится спокойно?!
– Это что? – один из спецназовцев сорвал с веревки сушившиеся трусики Сильвии. – Мокрые.
– Это что? – повторил Родриго.
– Это что? – также сказал и я.
– Трусики, – сказал Родриго, – женские.
– Ну не мои же, – сказал я.
– Слава богу, что не твои, – сказал Серега, – А я было подумал: «Неужели и ты тоже?!..»
– Чтобы я надел трусики в цветочек?!.. Да я лучше голым в Большой театр, в оперу…
– Откуда они здесь?
– Да, интересно, откуда?.. Нас не было – мы уходили посмотреть на пуму. – И Серега начал рассказывать про пещеру, которую нам показывал Карлос.
Родриго кивнул своим товарищам – они заглянули в раздевалки и в будочку смотрителя. Собственно, все было на виду, искать негде. Родриго направился к палатке.
«Копец! Доигрались. Дерьмовое чилийское правосудие! Если за разжигание костра в неположенном месте дают пять лет, то какой срок нам придется тянуть за укрывание опасного преступника?»
– Не бойся, – угадал мои мысли Серега, – больше пяти лет не дадут.
Родриго подошел к палатке и дернул за молнию…
Пусто. Сильвии в палатке не было. Расстегнув вход со стороны горячей речки, Сильвия тихонечко выскользнула, спустилась вниз, и укрытая облаками пара, сквозанула вверх по руслу.
– Ты что, амиго, не доверяешь? – возмутился я.
– У меня задание, и я его обязан выполнять.
– Да ладно, понимаю… А что это у тебя? – на груди у Родриго красовался знак парашютиста. – Сколько раз прыгал?
– Пять, один раз ночью.
– Больше не прыгай, не советую.
– Почему?
– Не поверишь, но раньше я был таким же высоким, как ты. И надо же было увлечься!.. Прыгнул 114 раз и… и уменьшился в росте на 10 сантиметров, – я не врал, я пересказал историю, которую мне поведал один чудак из общества ДОСААФ. Лично я ни за какие коврижки прыгать с парашютом не стану.
– Правда? – Родриго глубоко задумался. И я отметил, что задуматься никому не вредно. В данном случае, задумавшись, человек хотя бы на минуту отвлекся от навязчивых мыслей о служебном долге.
– Мой тесак лучше твоего корво, – продолжил я наступление в том же направлении, указывая на тесак Родриго. Я вынул из рюкзака свое, привезенное из Индии кукри-мачете. Оно у меня было вместо ножа и топора, но главным образом для того, чтобы колупать коконады. Херак! Херак! Херак! – три удара – и готово, прикладывайся – живительная кокосовая водичка орошает тебя изнутри, как желанный дождь иссохшую, растрескавшуюся землю. Большая ошибка природы, что здесь (а в России особенно) не растут кокосовые пальмы.
Сравнили мачете, то и другое, очень похоже, но склонились к тому, что мое лучше, потому что на нем больше зазубрин.
Родриго вызвали по рации. Он отошел в сторону, поговорил. Солдаты уже сбрасывали камуфляж, чтобы поплавать в бассейне, но приказ офицера тотчас заставил их одеться.
– Суровая у вас служба, – посочувствовал Серега.
– Еще бы! – с гордостью сказал Родриго. Мы попрощались, я очень надеялся, что теперь окончательно. Они построились, зашагали в ногу и запели. Смысл песни примерно такой:
Мы солдаты Чили,
Защитники высоких гор.
Мы поднимаемся к вершинам, где сверкает снег,
И совершаем подвиги во благо отечества!
– Где моя одежда? – тихая, как тень, выглянула из-за палатки Сильвия.
– Забрали твою одежонку в качестве вещдока.
– А как же я?..
– Так походи. У тебя все на месте – какие проблемы?
– Jihos de la putas! (сукины дети!) – выругалась она. – Mierda (куча дерьма)! Я им покажу! – И она рванула было вслед за спецназом, Серега догнал ее, схватил за шиворот – майка с треском разодралась чуть ли не надвое.
– Покажи, покажи… Ребята молодые – оценят.
– El desvergonzado! (бесстыдник), – она села на землю и заплакала.
– Стоит так расстраиваться из-за тряпок?!
– Мне элементарно нечего одеть.
– Все женщины так говорят… Слово в слово. Но ты первая, с которой я готов согласиться. Ладно, что-нибудь придумаем. – Серега достал из рюкзака свои желтые канареечные шорты. – Примерь – должны подойти. За ним это водилось: он иногда совершал безрассудно щедрые поступки, за что я его и ругал, но тут чего-то сам пошел у него на поводу, решив распрощаться со своими старыми, добрыми, горными, немецкими ботинками. К тому же я ей отдал еще ни разу не надетую желтую майку с вышитой на груди мордашкой гуанако.
– Кошмар! На кого я похожа?! – хлопнула она себя по бедрам, в шортах они выглядели еще могучее. Ботинки ей тоже не жали.
«Порнография», – подумал я. – Что интересно, когда она была голой, такое определение мне не пришло на ум.
– Ты похожа на невинного желтенького цыпленочка, – однако сказал я.
– Правда? Фабио тоже называл меня цыпленочком.
– Достала со своим Фабио!.. Ладно, на первое время сгодится, а потом, будет случай, украдешь что-нибудь поприличнее.
– Зачем ты так говоришь?! Я порядочная женщина.
– А несессер откуда у тебя?
– Мишель подарила.
– Ага, подарила… Президент великой воровской державы, какой без сомнения является Чили, подарила свой несессер несчастной беглой заключенной. Прямо со своими свечами от геморроя.
– Я просто помогла ей нести, а потом мы как-то неожиданно расстались, и получилось, что подарила. А несессер был вовсе даже не ее. И вообще не понимаю, о каких свечах ты говоришь?!
– Да ладно, мне-то что?! Не вмешиваюсь, это ваши чилийские внутренние дела, – и я пошел в палатку, – боль в голове опять вонзилась острой железякой.
Серега устроился спать на земле. Выбирая куда улечься, прощупывал ладонью, где она теплее, согревается внутренним дыханием вулканического жара. Сильвия подлегла ко мне в палатку.
Обрывки снов и бреда, долгая лоскутная ночь. Задыхался, бормотал что-то вроде молитвы, прося всемогущую сущность, которая мутно светилась передо мной в ночи, спасти, и ощущал успокоительно-прохладную ладонь Сильвии на лбу, она ворковала что-то, укрывала спальником. С рассветом наступила ясность и отчетливое понимание: горная болезнь может зайти слишком далеко. Есть предел, точка невозврата. А может, она уже пройдена? Сколько альпинистов погибло, уже спустившись с гор и находясь в безопасном месте.
Утром мы прощались с Сильвией.
– Хуже всего расставаться, когда знаешь, что навсегда, – сказала Сильвия. – Вы – русские – хорошие парни, я вас не забуду, – мы поочередно обнялись, и она пошла в сторону перевала, к Боливии.
– Подожди! – крикнул я. Кое-как доковыляв до нее и отдышавшись, сказал: – Давай проделаем одну штуку. Называется – ритуал племени ямана. Ты не против? Дай ладошку, и вот тебе моя. – И я потер свою ладошку о ее. – Чувствуешь, как наши ладошки притягиваются друг к другу? Теперь мы намагничены, и это означает, что рано или поздно мы с тобой встретимся. В этой жизни я тебе не гарантирую, но в следующей, уж ты мне поверь, – обязательно.
– Тогда давай еще потремся, чтобы не так долго ждать.
– Давай, а потом для надежности, как учил меня шаман ямана, нужно еще сделать вот так. – И я припал к ее губам.
– Ты это все придумал? – сказала потом она.
– А то как, – признался я. – Ты не обижаешься?
Она покачала головой.
– Ну если не обижаешься… – ее губы пылали, как цветок психотрия*.
И я не устоял, чтобы не наброситься и не сорвать напоследок еще несколько горячих лепестков.
Вскоре мы простились и с Серегой. Оставив меня в палатке, он пошел за помощью в Путре. Мы полагали, что одного дня ему будет достаточно, чтобы добраться до деревни.
Лежал в палатке, весь в поту, весь во власти накатившего на меня безотчетного страха: сегодня все должно решиться. Каждая минута, секунда, промедления грозит необратимыми последствиями. Кондор продолжал кружить над нашим лагерем, и это действовало на нервы.
Прошло не так уж много времени, когда я услышал тарахтение мотора. В пикапе кроме самого Карлоса сидели его сын Хуан и Серега – встретились на дороге. К нашему стыду выяснилось, что мы напрасно поносили за глаза нашего друга. Когда трясло, лихорадило Землю, случились оползни, и в нескольких местах дорогу пересыпало камнями. Дорожные службы не торопились ее расчищать – понятно, что никакого стратегического значения она не имела, и Карлосу, чтобы пробиться к нам, пришлось это делать самому с помощью сына и без всякой спецтехники.
Два часа, что оставались до автобуса, мы просидели в деревенской столовой. Похлебали индейского супа из мяса альпака с овощами и молочными початками кукурузы, отпивались мате де кока. Считается, что этот напиток помогает легче переносить недостаток кислорода. Возможно, но у меня лично заметное облегчение наступило тогда, когда мы скатились с гор. В какой-то момент закололо в пальцах, и я отчетливо почувствовал, как капилляры наполняются кровью. Весь я начал оживать. В Арике уже вполне пришел в себя, хотя коленки еще подгибались от слабости и немного подташнивало.
Вечером мы загрузились в автобус, и через день и две ночи были снова в Сантьяго.
Заговор шпионов
Полшестого утра, звякнув колокольчиком, мы вошли в хостел – и угодили прямо в объятия Аны Марии. Ждала! И комнату для нас приготовила. Однако мы ее огорошили, сказав, что сегодня же уезжаем. Хотелось еще до отъезда на родину успеть в Перу на Мачу Пикчу. Получим паспорт – и на автобусный терминал.
Попросили Ану Марию набрать посольство. «В посольстве никого нет», – ответили по-испански…. Что?.. Они все еще бастуют?!.. Серега залез в интернет и выудил свежую инфу: забастовщики устроили пресс-конференцию, созвали послов, аккредитованных в Тель-Авиве, и обратились к ним с просьбой поддержать забастовку и содействовать…
– Как ты себе это представляешь?
– Очень просто. Они собрали своих коллег и сказали: «Господа шпионы…»
– Почему – шпионы?
– А ты думаешь, чем они занимаются? Шпионить – их основная служебная обязанность. Так вот, они сказали: «Господа шпионы, следуйте нашему примеру, мы должны показать всему миру, кто хозяин положения. Вся политика, все деловые связи, вся экономика – держится на нас, на шпионах. Какой получится бетон, если в него не положить цемента? Никакой. Дерьмо собачье! Так и наша работа: стоит нам прекратить шпионить – все рухнет, рассыплется в прах. Следовательно, наша заработная плата должна соответствовать нашей значимости».
– Допустим, а что дальше?
– Шпионы выслушали израильских коллег - и молча разошлись. Не готовы, не созрели. Пока…
Надежды на то, что чилийская полиция найдет наш рюкзак, было мало, но я все же настоял на том, чтобы отыскать IPA (International Police Association) и справиться там: вдруг хотя бы паспорт подбросили.
Нас встретил сеньор в белой рубашке, при галстуке и эталонной бородке бальбо, волосы аккуратно с помощью крема зализаны – hombre hermono – красавец, сошедший с витрины парикмахерской. На рукаве эмблема IPA с девизом – «Servo Per Amikeco», что на языке эсперанто значило: «служба через дружбу». Нам этот язык знаком: Ана Мария, можно сказать без натяжки, трындела на эсперанто, смешивая и безбожно коверкая, английскую и испанскую лексику.
– Не в службу, а в дружбу, – обратился к нему по-английски Серега и рассказал с чем мы пришли.
Он слушал нашу историю, не скрывая удовольствия.
– Классика! – потирал руки сеньор – да он, сука, гордился высоким уровнем отечественного воровского профессионализма. На его звонок по телефону, цокая каблучками, вышла женщина с ноутбуком. – Капитан Росси, – представил он, – она вами и займется.
Мы уединились в глубине холла, присели к столу, и Серега в который уже раз стал пересказывать эту самую классику – я же думал о том, что красивых женщин в Чили не так много, может, всего три: Мишель Бачелет, Сильвия и вот еще одна – Росси. Глядя на нее, я не мог усомниться в том, что успех нашего безнадежного дела гарантирован.
Росси связалась по телефону с Вальдивией – паспорт не подбросили, и у нас теперь появились основания полагать, что русские плохие парни не в пример лучше плохих чилийских парней, потому что они, случается, подбрасывают документы – и это мы должны гордиться нашими плохими парнями! Опять застряли на списке украденного. Сверяли, чего и сколько. Когда дошли до китайских салфеток для протирки объективов, Серега сказал мне по-русски:
– Создается впечатление, что им далеко не все равно, что у нас украли.
– Сочувствуют все-таки.
– Наоборот, у меня сильное подозрение, что эти ребята тоже надеются принять участие в дележе нашего рюкзачка. А ты гордился, что коррупция – исключительно российская духовная скрепа. Шире смотри на вещи.
– Имейте в виду, что по чилийским законам безвизовое проживание ограничено тремя месяцами, – вернулась к разговору Росси.
– Я никуда уезжать не собираюсь! – вдруг заявил Серега.
– Это как?
– Без паспорта никто не выпустит.
– Получайте новый – какие проблемы?
– Исключено – в посольстве бессрочная забастовка.
– Шутка? – засмеялась Росси.
– Можете проверить.
Росси позвонила куда-то, ей подтвердили, что так оно и есть, – забастовка.
– Дело в том, что я решил остаться, – сказал Серега. – Мне как раз подходит ваш климат. И главное, люди отзывчивые: попросишь денег – дают.
– Вы вообще-то что?.. Кто? Чем занимаетесь? – опешила Росси.
– Никто, ничто и ничем не занимаюсь. И горжусь тем, что не работал ни одного дня в жизни. Будьте любезны, подскажите, куда обратиться за социальным пособием и где мне, наконец, харчеваться?
– Э-эй, ты что городишь?! – сказал я Сереге по-русски.
– Я хочу, чтобы они меня выдворили отсюда, – другого способа вернуться домой я не вижу, – объяснил он мне также по-русски.
Правильно, а что ему оставалось?! И я тоже включился в разговор.
– Вы его не слушайте… Не то еще наговорит. Должен вам сказать, мой друг тяжко болен шизофренией и не в состоянии отличить реальный мир от собственных фантазий. Увы, тут можно только посочувствовать. История болезни семейная: два брата – дегенерата, две сестрички – истерички, два племянника – неврастеника, два деверя – шизофреника…
– Вот как! А с виду как будто в порядке… Мм… такое обманчивое впечатление… – Капитан Росси щелкнула зажигалкой, закурила.
– А вот это, – отодвинул я зажигалку, – надо держать от него подальше. Видите ли, еще в детстве была история… сестра, брат, керосин, поджег, спички… Потушили, приняли меры, жаль только, школа сгорела. Обидели мальчика – не приняли в пионеры… И наказать нельзя, потому что справка вота… Охраняется ЮНЕСКО как редкий вид идиота. – В общем, я собирал в кучу все, что пришло в голову на эту пикантную клиническую тему.
– Уймись! – взмолился Серега, – я так много узнал о себе нового, что как теперь с этим жить дальше, не знаю.
Кажется, мы произвели впечатление на капитана Росси, обещала помочь, и у нас не осталось сомнений, что если не сегодня, то завтра, Серегу отправят в обратку, причем за их, чилийский, счет.
Только мы устроились за столом под фикусом в патио, только налили, только чокнулись… и Ана Мария позвала к телефону. Звонили из посольства.
Послица тотчас отреагировала, получив от капитана Росси срочное электронное послание со слезной просьбой содействовать в получении паспорта и отправки в Израиль безнадежно больного олигофренией, шизофренией и прочим дебилизмом соотечественника. Прежде всего, она заверила, что от всей души сочувствует. Уважая гуманитарные ценности, она всегда стоит на страже интересов больных, сирых, ограбленных и убогих. Но в данной ситуации, к большому сожалению, она не имеет полномочий содействовать даже при всем желании, поскольку не располагает технической возможностью совершить какие-либо канцелярские действия, так как Комитет разрешает доступ к делопроизводству только в исключительном случае, каковым считается случай с летальным исходом. Серега выразил сожаление и принес извинения, что его случай не является таковым, заверив, что это всего лишь вопрос времени. В свою очередь он пожелал послице крепкого здоровья и успехов в борьбе за повышение заработной платы.
– А чем нам здесь плохо? – одну бутылку мы уже уговорили, Серега открывал вторую, и сказанное пробкой – наконец-то вырвавшейся из тесного заточения на свободу – смачное «чпок!» красноречиво подтвердило, что красиво жить нам никто не запретит, даже всемогущие шпионы, замышляющие мировой заговор.
– Язык не повернется, пить такое вино и говорить, что нам здесь плохо, – подставляя бокал и любуясь, как рубиновая струйка наполняет его, согласился я. – Тем не менее, должен сказать, что я отсюда сваливаю… Оставлю тебя здесь дней на десять, а сам сгоняю в Перу.
Не легко далось это решение. Да и когда я его принял, не было уверенности, что поступаю правильно. Уж если не заладилось путешествие, сиди тихо, не дергайся, а у меня, видите ли, зудило под хвостом. Куско и Мачу Пикчу значились в нашей маршрутной карте, и было бы обидно не засвидетельствовать почтения древнему городу инков и резиденции императора Пачакути Юпанкуи. Если не сейчас, то когда еще? Из Сантьяго все-таки ближе, чем из Е-бурга – всего каких-нибудь три тысячи километров.
Продолжение следует
-------
*Этот цветок еще называют «горячие губки»
Добавить комментарий