Спектаклю “Запретное рождество, или доктор и пациент” предпослан эпиграф. Эпиграф предложен в музыкальной форме, но у любого, кто слышал эту песенку раньше, в сознании немедленно возникают слова. Среди публики, заполнившей Зеллербах Плэйхаус, таких было немного, но каждый из них, наверняка, следуя за мелодией, бормотал: “Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить”.
Резо Габриадзе рассказал нам историю любви.
Война окончена, молодой моряк Чито возвращается домой, в Кутаиси, как раз в тот день, когда Тсисана, девушка которую он любит, выходит замуж за другого. Проезжая мимо в автомобиле, украшенном цветами, Тсисана замечает Чито, выходит из машины и возвращает ему пачку перевязанных ленточкой писем. Автомобиль уезжает. Чито пытается покончить с собой, но ангел спасает его. Однако рассудок его помутился, и придя в себя, Чито воображает, что стал автомобилем.
Прошло семь лет, на дворе 1952 год. В Рождественский вечер Чито появляется в запущенном доме старого одинокого доктора и умоляет его отправиться немедленно, ночью, сейчас, к заболевшей девочке. Естественно, на его, Чито, автомобиле.
Они едут-идут сквозь метель куда-то на другую сторону города — Чито не помнит адрес, но помнит, как выглядит дом, — замёрзший и усталый доктор впадает в отчаяние, в ярость, колотит безответного Чито, кричит ему, что никакого автомобиля не существует, что, якобы лобовое стекло — это обычные очки. А то, что Чито воображает ключом зажигания — просто дверная ручка. Они теряются в пурге, потом находят друг друга, а в промежутке доктор попадает на могилу жены, туда, где он не был уже много лет, и где его раздражение и злоба — вызванные стыдом и чувством вины — уступают место умиротворённости и гармонии. Потом он находит Чито, и они вместе отыскивают нужный дом, и девочка оказывается дочкой Чито, а её мама той самой Тсисаной. Поняв, что совершила ошибку, — узнаём мы, — Тсисана ушла от мужа.
И в заключении Тсисана, обращаясь к доктору, но повернувшись к нам, произносит монолог о том, что Чито — наивный, честный и одухотворённый человек. Юродивый, понимаем мы, но не сумасшедший, потому что он нормальнее так называемых нормальных. Именно он нормальный в этом сумасшедшем мире.
Итак, перед нами вариация “Сталкера”. Или, фантазия на темы “Сталкера”.
Это не плагиат и не подражание, это взаимодействие, ибо “Сталкер”, живая классика, то есть такая же часть нашей картины мира, как деревья за окном, как раскрытая книга на столе.
На этом фундаменте и, даже частично используя готовые блоки, художник может построить свою историю — свой вариант истории — при условии, что ему удастся рассказать её своим голосом.
Если бы мне случилось прочитать “Запретное Рождество” на бумаге в виде пьесы, я, наверняка, сказал бы, что диалоги плоски и претенциозны, что завершающая сцена до такой степени копирует монолог жены Сталкера, что просто забываешь о сюжете “человек-автомобиль”, что слова, которыми доктор излагает Чито основы христианства, взяты на прокат у бесцветных прозелитов, которые в одинаковых костюмах, рубашках, ботинках и галстуках, аккуратно постриженные, время от времени высаживают свой десант на вашей улице, звонят во все подряд двери и предлагают книжки с картинками и простые объяснения любых проклятых вопросов.
Слава Богу, я не читал “Запретное Рождество” в книжке, а смотрел на сцене.
И то, что я видел на сцене — завораживало. Сценография, музыка, костюмы, а, главное пластика, движение. Я бы сказал, что всё это заслуга режиссёра, художника, сценографа, автора костюмов и звукового оформления, то есть, того же Резо Габриадзе, и, вероятно, это было бы справедливо. Я бы сказал так, если бы мог увидеть изобретательную работу Габриадзе саму по себе. Но я не видел её саму по себе. Она была фоном, помогающим (а в некоторых случаях, когда Габриадзе увлекался текстом — мешающим) увидеть движения в их метафизически завершенном виде. Увидеть в каждом жесте невыразимую словами полноту, а за игривостью роли (человек-автомобиль) — цельность и умудрённость.
Дело в том, что роль Чито в этом спектакле играет Михаил Барышников.
Резо Габриадзе изобретательный режиссёр, он умеет создать атмосферу, он удивительный рассказчик, чья парадоксальная речь словно бы размывает границу между условностью притчи и эмоциональной наполненностью мелодрамы. Габриадзе — мастер, вы постоянно наблюдаете его мастерство, например, в сцене, где он показывает страдания и отчаяние Чито и его попытку покончить с собой. Но когда Барышников погружается в воображаемую воду, изгиб его рук, поворот торса захватывают вас настолько, что лёгкие забывают сделать вдох, и вам не хватает воздуха, тут нет никаких объяснений, но эмоциональный удар, который вы получаете надолго — может быть навсегда — оставляет отметку в вашей душе.
Здесь разница между талантом и гениальностью. Секунда времени, и вы оказываетесь там, где никогда не бывали.
Не думаю, что много раз такое приключалось с вами в театре.
* * *
Премьера “Запретного Рождества” состоялась в Миннеаполисе, оттуда спектакль на неделю приехал к нам, в Беркли, в Зеллербах, где Барышников традиционно показывает все свои новые работы, затем “Рождество” отправится в большой тур по Штатам, потом на фестиваль в Барселону и в заключение вернётся в Калифорнию, в Лос-Анджелес.
Добавить комментарий