Непредсказуемый Евгений Евтушенко

В тот вечер на заседании нашего литературного объединения «Магистраль» царила атмосфера нетерпеливого ожидания - был приглашен Е.Евтушенко. 

К тому времени он уже приобрел широкую известность, его голос звенел с трибуны Большого зала Политехнического музея, где когда-то выступал сам В.Маяковский (под него, как говорили злые языки, и косил Евтушенко). Замахнулся он тогда и на многотысячное пространство только что построенного стадиона в Лужниках.

Evtushenko.jpg

Ожидая прихода Евтушенко, мы читали стихи, лениво похваливали-поругивали друг друга, однако наш интерес был больше направлен к двери, в которой никак не появлялась знакомая высокая фигура знаменитого поэта. Прошел час, другой, а Евтушенко все не приходил.

Наконец сидевший во главе длинного стола наш руководитель Владимир Михайлович Левин, дождавшись, когда очередной выступавший закончит свою певучую декламацию, извинился и вышел из зала. Минут через пять он вернулся с наглухо застегнутыми глазами-пуговицами и с грустью объяснил:

- Евгений Александрович к нам не придет, так что давайте, продолжим. Кто следующий будет читать? 

Начинающие «гении» заметно погрустнели и потихоньку по одному стали расходиться.

Я вышел одним из последних с И.Шафераном, который до этого подошел к Левину и о чем-то с ним пошептался.

- Во, как он нас кинул, - процедил сквозь зубы Игорь, когда мы вышли. – Представляешь, этот сноб заявил, что ему недосуг ходить на какую-то самодеятельность. Вот так он чихает на нашего Войновича, Окуджаву, Бялосинскую, Храмова, на всех на нас. 

Позже к той обиде магистральцев на Евтушенко добавилось еще и то, что он в мемуарной книге «Волчий паспорт» поместил уничижительные слова о нашем Л.Халифе. В них он на полном серьезе вспоминал давний глупый розыгрыш, который позволил себе тот юный повеса. 

Попав однажды за что-то в милицию, Лева назвался именем Евтушенко и даже зачем-то оставил дежурному его телефонный номер. Можно себе представить, как именитый литературный авторитет был возмущен, когда потом ему позвонили. Это естественно. Но странно, что тот досадный звонок так надолго остался в его памяти и дал повод назвать незаурядного поэта Халифа «неким стихотворцем». 

Однако больше всего коллеги-шестидесятники укоряли Е.Евтушенко за казавшуюся им нарочито демонстративной злободневность его стихов, их сиюминутность, газетность. Он откликался на зажимавшуюся властями правду о трагедии Бабьего яра, то писал смелые стихи «Наследники Сталина», «Братская ГЭС», «Баллада о браконьерстве». В то же время, на зависть всем своим сверстникам-коллегам, был выездным за границу, в том числе посещал Кубу и почему-то прославлял социализм-тоталитаризм «острова Свободы».

В противовес критиканам я всегда смотрел на Е.Евтушенко снизу вверх и с большим пиетитом. Мне нравились его стихи, одни гражданские и, действительно, громкие, звонкие, а другие лирические, нежные, тонкие. Но все незаурядные и очень талантливые. Меня вовсе не напрягала его неутолимая жадность к публичности и даже считавшаяся моветоном мещанская яркость цветастых рубашек, пиджаков и кепок.

Надо признаться, что его стихи своей доходчивостью, понятностью, доступностью мне нравились больше, чем довольно сложные аллегорические построения его соратника по перу А.Вознесенского и, тем более, И.Бродского. Кстати, так же, как мне ближе была А.Ахматова, чем М.Цветаева и даже чем Б.Пастернак вместе с О.Мандельштамом.

Однако лицом к лицу мы встретились с Е.Евтушенко лишь через много лет, когда он приехал в Лос-Анджелес. Встреча с ним состоялась в небольшом школьном зале Западного Голливуда. У стены на двух столах были разложены последние издания его книг. Люди подходили, листали страницы, рассматривали картинки, но увидев на задней стороне обложки цену, клали книги обратно.

Публика, естественно, была в основном «хорошо за шестьдесят», женщин побольше, и все с приятными красивыми интеллигентными лицами. Видно было, как заинтересованно или даже влюбленно заглядываются они на почти не потерявшую стройность высокую худощавую фигуру Евтушенко, на его ярко-синий костюм и фасонистую фиолетовую кепку.

Сначала он рассказал о своей работе над составлением эпохальной антологии русской поэзии ХХ столетия «Строфы века», которой был сильно увлечен и которую, по-видимому, считал главным делом своей тогдашней жизни.

Потом стал читать стихи, причем, великолепно - легко, напевно, зажигательно. Он был очень артистичен, подвижен, к месту делал небольшие паузы и совсем не заглядывал в книгу, которую лежал в руке, он ни разу даже ее не открыл. Зал неоднократно откликался громкими аплодисментами. А я подумал: вот оно наше поколение, есть еще порох в пороховницах, не угасает огонек в наших кострах.

После выступления начали задавать вопросы. Я спросил о судьбе его единокровного брата А.Гангнуса, который, как и я, был автором научно-популярных книг, в том числе и на темы близкой мне геофизики. Ответ прозвучал краткий, вялый, чувствовалось, что Евгений Александрович не слишком близок с Александром Александровичем.

Второй мой вопрос Е.Евтушенко касался известных его попыток оседлать Нобелевку, на которую он даже был как-то номинирован. На это он мне ответил, что ему не так важна сама премия, как желание показать, что шведский комитет дает ее не по политическим соображениям, как, например, в случае И.Бродского, а за действительно достаточно высокие достижения в литературе.

Возможно, именно такой ответ, еще раз демонстрировавший неуемное честолюбие Евтушенко, вызвал к нему еще один, на сей раз явно провокационный, вопрос. «Кого в сегодняшней русской литературе вы считаете поэтом номер два?» - спросил его какой-то местный хохмач, что встретило в зале легкое оживление и смешки «в кулачок».

Но нашего живого классика это вовсе не смутило. Он, не задумываясь, по дуге обошел тот нумерологический намек и вместо ответа стал называть имена и места обитания современных молодых поэтов России. Евтушенко на память читал стихи некоторых из них, что на многих произвело большое впечатление – далеко не все могли бы похвастаться такой памятью, как у этого немолодого человека.

В дальнейшем Е.Евтушенко я встречал только в телевизоре, где он либо здраво рассуждал на те или иные злободневные темы, либо рассказывал о временах прошедших. Вспоминается исповедь Соломону Волкову, когда Евтушенко объяснял, почему он бодался со своим конкурентом И.Бродским, обвинишим его чуть ли не в кагебешном доносе. 

Довольно скоро после этого интервью и ушел из жизни этот яркий незаурядный человек и выдающийся мастер русской гражданской и лирической поэзии, прозаик, трибун, актер, кинорежиссер.