Он жил во дворе. Во дворе было уютно и тихо. Тихо потому, что сюда не заезжали машины. Машины проезжали по улице, отгороженной длинным домом, в котором обитали немногочисленные жильцы. Жильцы выходили и возвращались в дом, на него не обращая внимания. Не обращая внимания потому, что привыкли, потому, что он уже вырос и перестал быть котёнком. Котёнком его иногда брали на руки и даже подкармливали. Подкармливали недолго. Недолго длится кошачье детство. Детство закончилось, и нужно было самому заботиться о себе.
О себе он заботился как положено: умывался несколько раз в день, караулил возле мусорника – чем бы поживиться, грелся на солнышке, устроившись на бордюре палисадника, совсем небольшого, но ограждённого с северной стороны и потому уютного.
Уютного своего дома не имел. Имел зато расщелину на стыке дома со старой пристройкой. Пристройкой никто не интересовался, она обрастала сорняками и сделалась убежищем для него.
Для него здесь всё было хорошо. Хорошо, что никакой пёс не мог пролезть в укромное обиталище, что двор был тихим, что мусорник находился рядом и не нужно было выходить на громыхающую улицу, хорошо, что полисадник, за редким исключением, когда лил дождь, был солнечным.
Солнечным днём однажды сквозь дремоту он ощутил как кто-то слегка потрепал его за ухом. За ухом его трепали только в детстве. В детстве, забытом, как давний сон.
”Сон, давний сон”, - подумалось ему, и он сильнее зажмурился. Зажмурился от удовольствия, но по привычке навострил потревоженное ухо. Ухо вновь ощутило чьё-то прикосновение. Прикосновение было лёгким, как порхание бабочки. Бабочки во дворе появлялись часто. Часто он сбивал их лапой...
Он открыл глаза и увидел склонённую над ним молодую особу, чужую, незнакомую.
Незнакомую особу он рассматривал так же, как и она его, только напрягшись всем телом и не понимая того, что она говорила. Говорила она ему что-то успокаивающее, но звуки были странными, не похожими на знакомые оклики. Оклики, которыми проходящие по двору иногда подзывали к себе или отгоняли. Отгоняли чаще за последние годы.
Годы многому его научили. Научили предосторожности на всякий случай.
На всякий случай он отскочил на безопасную дистанцию.
Дистанцию он держал даже с теми, кого знал. Знал всех жильцов своего двора по манере передвигаться, по запаху, а некоторых по голосу.
Голосу незнакомки недоставало высоких тонов, и оттого он походил на шуршание.
Шуршание повторилось, перерывчатое, направленное к нему. К нему был направлен и пристальный взгляд. Взгляд задержался на нём, отчего он воспринял его как вызов, насторожился, но не двинулся с места. С места двинулась она, развернувшись и скрывшись за парадной дверью дома.
Дома, в своём кошачьем убежище, куда забрался чтобы подремать, он даже не вспомнил о незначительном эпизоде уходящего дня.
Дня следующего и дня последующего ему хватило, чтобы убедиться в неслучайности появления незнакомки. Незнакомки и незнакомцы и до этого мелькали во дворе, но не регулярно. Регулярно мелькали те, кто жил здесь. Здесь же поселилась и незнакомка.
Незнакомка каждый раз, проходя мимо, дарила ему своё внимание. Внимание заключалось не только в поглаживании за ухом, что тоже приятно, но и в мелко нарезанной колбасе, сыре, небольшом блюдце молока. Молока он не пил давно, питаясь в основном всухомятку. Всухомятку питаются все бездомные коты, к которым относился и он.
Он, хотя и был бездомным в том смысле, что не жил под одной крышей с представителями человеческой породы, быстро привык к угощениям и начал воспринимать их как должное. Должное он требовал мяуканьем, когда она появлялась во дворе.
Во дворе облюбовал местечко, где удобно было поджидать незнакомку, не будучи потревоженным никем.
Никем до этого не обласканный вдоволь, он начал новую жизнь. Жизнь без частого наведывания к мусорнику, без мучительных снов на пустой желудок, где он взахлёб лакал случайно разлившееся молоко, жизнь, где ему дали имя, которое он, не раздумывая, принял. Принял, хотя казалось оно странным — Кс-кс-кс.
— Кс-кс-кс, — незнакомка появилась во дворе, зовя его.
Его морда уткнулась в её тёплую ладонь. Ладонь аппетитно пахла свеженарезанной колбасой. Колбасой не каждому бездомному случается лакомиться.
Лакомиться и жить по-новому было ему суждено довольно долго. Долго по его кошачьему восприятию времени...
Времени на отъезд незнакомке понадобилось совсем немного — всего один день. День этот выдался солнечным, когда небо над средиземноморьем отсвечивает яркой лазурью. Лазурью переливалась и бабочка, залетевшая во двор.
Двор, небо, случайная бабочка не казались ему такими яркими и не потому, что он заподозрил конец своей новой жизни, просто он смотрел на мир кошачьими глазами.
Глазами он следил за незнакомкой, пока та выносила из дома разные вещи. Вещи он не различал, и не это было главным. Главным в этот моменте было услышать привычное — «Кс-кс-кс».
— Кс-кс-кс, — она позвала его, погладила по шерсти раз и ещё, затем проговорила быстро-быстро слова, которые он не понял. Не понял слов, но понял смысл.
Смысл его дворовой жизни изменился в один день. День сменился ночью. Ночью к нему вернулся старый сон, где он отчаянно лакал разлившееся молоко, а, выпив его, не успокоился как бывало, а, навострив уши, начал прислушиваться к ночным звукам, далёким, приглушенным, ища в них знакомый шелест: «Кс-кс-кс»...
Добавить комментарий