Имеет ли человек, переступив порог старости, право на личную жизнь? Или у него «все в прошлом» и он должен оставшиеся годы жизни лишь неустанно заботиться о детях и внуках?
Теоретически этот вопрос, скорей всего, вызовет однозначный ответ: конечно, имеет. Человек в любом возрасте принадлежит себе, а не кому-то еще, будь то жена или дети...
А уж если муж или жена умерли, то вдова или вдовец тем более свободны. Но на практике в этом случае молва часто осуждает стариков и не щадит молодых женщин, связавших себя с ними, подозревая их в корысти и лицемерии.
Что до детей, то им может не нравиться то, что их отец или мать нашел (нашла) себе новую пару, но вправе ли они препятствовать этому? Препятствовать родительскому выбору и, возможно, счастью?
Пьеса Герхарта Гауптмана «Перед заходом солнца» (1932), поставленная Григорием Козловым в БДТ в 2000-м, как раз об этом. Ее главный герой, богатый предприниматель Маттиас Клаузен, безутешный вдовец, встречает юную девушку, которая дает ему новый смысл жизни. И девушка его любит и хочет быть с ним. Но его взрослые дети – против. В них говорят разнообразные чувства, и не самое последнее – желание получить отцовское наследство.
Как правило, пьесу Гауптмана сравнивают с шекспировским «Королем Лиром», где две старшие дочери, на словах обожающие отца, на деле проявляют к нему черствость и бездушие и в итоге приводят к смерти. «Король Лир» по сюжету больше напоминает сказку или даже притчу: старый король, живший в весьма отдаленные времена, делит свое королевство между тремя дочерьми. Исходя из их слов о силе их дочерней любви, он наделяет землей и богатствами двух старших, а младшей, отказавшейся участвовать в фальшивом соревновании на лесть и вранье, надела не достается. В ходе действия, как мы понимаем уже с самого начала, - и это бесспорный признак сказки - именно младшая обнаружит истинную любовь к отцу.
Пьеса же Гауптмана - о современной жизни, ее герои – из богатой буржуазной семьи, и желание детей удалить от отца юную племянницу садовника, Инкен Петерс, а затем, когда это не получается, признать его недееспособным, не из сказки взято, оно вполне реально. Таково во многом «типичное» поведение «детей», рассчитывающих на отцовское состояние и боящихся, что новый брак отца оставит их без наследства.
Существует ли эта проблема, в ее разнообразных преломлениях, сегодня?
Вот слышу по радио, что дочь известного детского писателя просит, чтобы Учредители престижной премии не называли эту премию именем ее отца. Он-де был плохим, жестоким человеком, не ладил с женой и детьми - и премии за детскую литературу называться его именем не пристало.
А потом читаю в интернете, что этой дочери и ее матери ничего не досталось из огромного писательского наследства. Все ушло к последней жене. И вот я думаю: а если бы досталось, стала бы она протествовать? Каким бы плохим он ни был?
Теперь, после скандала, его книжки, возможно, уже не будут расхватывать как горячие пирожки. И следовательно, отчисления от изданий, получаемые вдовой, сильно сократятся...
Закрадывается мысль, которую, от себя гоню: а не из желания ли «насолить» единственной наследнице предпринят этот пассаж? Все эти умозаключения, как вы понимаете, - игра ума, возможно, в дочери писателя говорит, разбуженное в наше время негодование против семейного насилия. Вполне, вполне возможно...
Но вернемся к нашей теме. Немецкий драматург, нобелевский лауреат по литературе за 1912 год, Герхарт Гауптман (1862-1946) дебютировал прогремевшей пьесой «Перед восходом солнца» (1889), через 43 года он создал еще одну ставшую знаменитой драму - «Перед заходом солнца» (1932). Писателю в это время 70 лет, как и его герою, и наверняка, даруя Маттиасу Клаузену «последнюю, вечернюю любовь», Гауптман ставил себя на его место. И действительно, было в его жизни - в поздние уже годы - увлечение молодой скрипачкой.
В 30-е годы ХIХ века 70 лет – это старость. Но во все времена были люди, преодолевающие границы старости, живущие по «своим» временнЫм часам. Естественно, что для ощущения молодости и бодрости важны внешние импульсы.
Сильнейшим импульсом выступает любовь. Именно она настигла героя пьесы Гауптмана, подарив ему глоток счастья «перед заходом солнца». Еще один импульс – творчество, дело, которое ты делаешь. Часто они идут рядом.
В постановке Большого драматического Матиаса Клаузена играет Кирилл Лавров. Роль стала одной из его последних. Телеверсия спектакля, игравшегося до самого ухода артиста, была записана за два года до его смерти, в 2005-м. Есть в этом спектакле что-то очень личное, выстраданное[1].
Мне было интересно следить за Лавровым-Клаузеном. В пьесе показан последний, очень драматичный, отрезок жизни неординарного человека. И вот эта метаморфоза – от человека энергичного, любящего, полного жизненных сил к немощному больному старику, теряющему разум, - была сыграна Лавровым сильно и достоверно.
Несколько штрихов из биографии Кирилла Лаврова (1925-2007).
Ленинградец по рождению и жизни. На Великую Отечественную пошел – как 17-летний доброволец. После войны до 1950-го служил на Курилах, готовил к вылету пикирующие бомбардировщики. Где здесь театр? И как он оказался в театре? Без театрального образования, даже без школьного аттестата...
Но театр жил в его генах. И мать, и отец Кирилла были артистами. Его отец, Юрий Лавров, до войны был актером БДТ, а в послевоенные годы занимал пост художественного руководителя Киевского театра русской драмы им. Леси Украинки. В его театре и начинал Кирилл как стажер, а после, в 1955, перебрался в Ленинград, на сцену БДТ.
Через год в театр пришел Георгий Товстоногов, воспитавший плеяду уникальных актеров, Лавров занял среди них одно из первых мест. В 1962 году он сыграл Молчалина в комедии Грибоедова «Горе от ума». Это был какой-то новый Молчалин, посредственность, но агрессивная, вступающая в активный спор с протагонистом пьесы Чацким, которого блестяще играл Сергей Юрский.
Получился удивительный дуэт. Товстоногов же в 1972 году дал актеру сыграть Городничего в «Ревизоре» Гоголя, и тоже по-другому, - тонкого, ловкого, умнющего хитреца.
Это я к тому, что в сознании очень многих Кирилл Лавров выступает как воплощение «советского человека», страдающего, но не сломленного. Стереотип этот создали хорошие советские фильмы, где актер сыграл главного героя, Ивана Синцова («Живые и мертвые» Александра Столпера, 1963), Башкирцева (читай - Сергея Королева), «Укрощение огня» Даниила Храбровицкого, 1972). Однако одновременно были у актера и другие кинороли – "бродяжья душа" Виктор, абсолютно точно сыгранный Кириллом Лавровым в паре с Инной Гулая в единственной режиссерской ленте гениального Шпаликова "Долгая счастливая жизнь" (1966) , незабываемый воинственный безбожник Иван в «Братьях Карамазовых» (1968, Лавров вместе с Ульяновым доделывали картину после внезапной смерти Ивана Пырьева), не столь давняя сильнейшая, многомерная роль Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите» (режиссер Владимир Бортко, 2005).
В спектакле, о котором пишу, поначалу Лавров не выходит за рамки некоего привычного для себя типажа – руководителя и патрона, человека, в чьем профессиональном и нравственном авторитете никто не сомневается...
Такой он в первой сцене, когда все празднуют день рожденья Клаузена, отмечают его заслуги, приветствуют присвоение звания почетного гражданина, устраивают в его честь фейерверк - четкий, строгий, не падкий на лесть, раскрывающийся только перед близким другом. Он прекрасно разбирается в людях, дает острые характеристики своим детям, ничуть не обольщаясь на их счет.
Возникает ощущение, что артисту и перевоплощаться не нужно. В нашем представлении он такой и есть – недаром именно Кирилл Юрьевич после ухода Товстоногова тайным голосованием (!) был избран актерами театра на пост Художественного руководителя. Немногословный, не заносчивый, справедливый. Был он и депутатом. Есть актеры, в которых публика видит своих героев. И, конечно, же не случайно в наше время актеры становятся президентами.
И тему любви он ведет по-своему, по-лавровски. Это не юношеская страсть и, как кажется, вообще не страсть, это глубокое внутреннее чувство, дающее свет и радость. Поначалу мне казалось, что этой трактовке не хватает эмоций, движения, задора. Да, их нет. Вместо них – сильное глубокое чувство, внешне выраженное очень скупо – в интонациях, жесте, взгляде...
Нельзя не отметить актрису, играющую его возлюбленную, Инкен Петерс, - Александру Куликову, и ее мать – Ларису Малеванную. В спектакле играет – и играет хорошо - дочь Кирилла Юрьевича – Мария Лаврова. Ей поручена роль дочери Клаузена, Беттины.
Наиболее сильная сцена спектакля – последняя, в доме фрау Петерс, куда ночью, в ужасный ливень, приходит полубезумный Маттиас в поисках пристанища. Идет судебный процесс над ним, затеянный детьми, и на время процесса он поражен в правах и не может заниматься делом, оторван от Инкен...
Кириллу Лаврову в год записи спектакля 80 лет. Поразительная вещь: в телеспектакле мы увидели двух Клаузенов. Одного – вполне молодого, бодрого, любящего, настроенного на жизнь, и другого, в конце - дряхлого, еле передвигающегося, с потухшим блуждающим взором.
Вот когда Маттиас стал стариком. Ум Клаузена «изнемог», по слову лермонтовского героя, не выдержав предательства детей. Этот второй Клаузен уже не для жизни – он принимает яд. Сцена потрясает. Лавров достигает в ней редкого трагизма и пронзительности.
У Кирилла Лаврова осталось много почитателей. Его знают по бесчисленным ролям в кино и театре. Не перечисляю его наград и званий, их множество.
В сознании моих соотечественников старшего поколения с его образом ассоциируется «настоящий человек», «сильный мужчина», который не продаст, выручит в беде, защитит и не сделает насчастной женщину.
Насколько я знаю, Кирилл Юрьевич и был таким человеком. Почти 50 лет прожил с одной женой, Валентиной Николаевой, что не очень характерно для актерских нравов.
Спектакль «Перед заходом солнца» воистину стал для него ЛЕБЕДИНОЙ песней! И жаль, что мы не можем дать посмотреть зрителям телеверсию 2005 года...
[1] Прочитала сейчас, уже написав блог, что после смерти жены возле Лаврова можно было видеть молодую женщину, работника театра. Значит, не зря приходили в голову мысли об очень личном отношении актера к этой роли.
***
"Перед заходом солнца". Спектакль БДТ, 2001 год