Жить стоит!

Cow language

 Одна наша женщина, изучающая английский на курсах, зашла в американский продуктовый магазин. Походила, разглядывая яства за стеклом, выбрала говяжий язык и обратилась к продавщице:

-Give me this language please, – и еще показала на язык пальцем.

 -What? – спросила продавщица. Её «Что?» было очень удивлённое: What?! – И округлившиеся глаза.

-The language – что же ещё! – тоже удивленно ответила наша женщина.

-I am sorry…The language? Here? – и проверила глазами витрину.

-Yes, yes. The lan-guage! Cow language!

После некоторого замешательства у витрины, когда обе стороны абсолютно не понимали друг друга, был вызван менеджер, ему было что-то сказано и показано на женщину. Он, видимо, уже знакомый с ситуациями, происходящими в последнее время в американских магазинах, объяснил нашей женщине:

-Excuse me, but the thing you wanted to buy, - он кивнул на витрину, - is called tongue, cow tongue. And you were saying to our saleswoman – cow language… but, cow lan-guage, that is MO-O-O-O!.. - И, чтобы его поняли до конца, показал двумя пальцами рога по обе стороны головы.

Для справки: language – практически понимается как «язык» (речь), tongue – тот язык, что во рту.

Ну, это из языковых ляпов, на которые горазды эмигранты. Эти ляпы любят описывать, их, естественно, много на еврейско-русско-украинско-американском Брайтоне. Пример, услышанный на Брайтоне (но я не буду ими увлекаться, они слишком на виду): «Марiя, чи ты йдеш сьогоднi шопiнгувати?» - «Та нi: у мене щось чилдренята засiкували!». Попробуйте перевести...

 Dan prikass… 

Баскетбольного роста чернокожая деваха катила перед собой инвалидную коляску, в которой полулежал крохотный, с большой белой шевелюрой старичок. Он был настолько мал, что свернулся в коляске калачиком...

К старикам, потерявшим возможность передвигаться самостоятельно, к тем, кто просто нуждается в помощи (пойти в магазин, в аптеку, вывести на прогулку), в Америке «прикрепляется» (советский, черт побери, термин!) хоуматтендант – сопровождающий, помощник, оплачиваемый государством. Это одна из американских специальностей, чтобы ее получить, нужно полгода проучиться на специальных курсах, ибо старики бывают (после инсульта, например) и вовсе неподвижные. Помощниками служат белые, черные (женщины в основном), молодые, не очень, пожилые. Среди них из «русских» - люди всех в прошлом специальностей: бухгалтеры, музыканты, инженеры (этих особенно много), химики, учителя... У моего соседа в хоуматтендантах ходил бывший подводник, капитан второго ранга, замполит. И был работе рад.

Всё это предварительная иноформация к сценке, которую мне посчастливилось увидеть своими глазами.

Я обгонял коляску и услышал голос старичка. Тут вставка. Иногда к «русскому» пациенту попадает в прислужники американка – не всё ли равно, кому толкать перед собой коляску с безмолвным инвалидом, который только на то и способен, что таращиться блеклыми глазами на американское небо.

А этот patient оказался говорящим. Да еще каким! Ему мало было говорить самому, требовалось еще, чтобы ему отвечали – кому не знаком этот тип говорунов! Но как общаться с американкой, если она ни бельмеса на русском, а он не знает (и уже не узнает) английского, кроме двух-трех слов? И наш старичок стал учить «баскетболистку» русскому языку.

Я услышал его фразу на русском и не поверил своим ушам. А сообщив её, старичок требовал:

-Repeat! Повторяй! Ну, что ты молчишь? Повторяй! Repeat!

И прислужница – пациент всегда прав! – стала послушно повторять:

-Dan prikass – yemoo na Zapat, yеi f-f drooguyu storonoo… 

 Жить стоит! 

 Даже в самой паскудной работе нужно, кроме денег, которые она даёт, искать то, что согреет душу.

 В Америке большинство иммигрантов меняют профессию: инженеры, врачи, химики, физики, учителя, писатели – все – подрабатывают. Кто шофёром, кто уборщиком, кто хоуматтендантом, бэбиситтером, мойщиком машин, хандимэном, парковщиком... а кто-то раздаёт флайерсы (рекламные листовки) на углу улиц...

 Один мой приятель, весьма учёный человек, по заказу какой-то компании, считал на пульте проезжающие туда-сюда автомашины на «проблемных» участках дороги.

 Попробуйте-ка посчитать авто Нью-Йорка, пролетающие мимо вас – их ведь миллионы!..

 Слава богам – мимо нашего считальщка проходят и люди, мужчины и женщины. Мужчины иногда интересуются: «Что считаете?» - «Машины» - «Угу». Женщины любопытнее: «Что считаете?» - «Хорошеньких женщин». Хорошенькое женское лицо (личико!) приближается к окошку: «А зачем?». Ответ приходит сам собой: «Чтобы знать, для чего жить» - «А-а...».

Женщина делает с десяток шагов, вдруг поворачивается и снова проходит возле машины. И опять поворачивается и ещё раз её фигура (и лицо!) возникают в объёме окна.

 Жить стоит, жить стоит, жить стоит...

 Если на улице дождь... 

Этот же мой приятель рассказал и еще эпизод, случившийся с ним на "службе".

 На летний Нью-Йорк пал страшенный ливень, все прохожие попрятались кто куда. И лишь один человек остался на удице – он сидел на стульчике на краю тротуара, его накрывал большой зонт, этот человек держал в руках некий предмет и не спускал глаз с дороги.

 Мимо ехала полицеская машина, картинка, которую увидели копы на пустом тротуаре, насторожила их - двое стражей порядка, нахлобучив фуражки и подняв воротники, вышли из машины и направились к зонту. Понятное дело:

 -How are you? Что вы тут делаете? Кто вы? Why?! Не выпили ли вы? (такой, мол, дождь!) Документы!

 -Что вы, что вы! Какое там выпить! - И пожилой незнакомец, прячущийся под зонтом, доложил о своей работе счетчика машин и показал восьмикнопочный пульт (на разные типы машин) и документы......

 Копы выслушали ответ, удовлетворились им и, приложив пальцы к козырькам фуражек, совсем уж было отчалили. Но один из копов вдруг обернулся и кинул под зонтик, поливаемый дождем:

 -А я бы на твоем месте выпил! 

 Бывают же сердобольные копы...

 Ода к радости 

Сценка на Брайтонском бордвоке (многокилометровый дощатый прогулочный настил). Лет 35, женщина с высветленными волосами, катила перед собой инвалидную коляску с совсем уж дохленькой старушкой – точной копией тех, что рисуют художники, изображая абсолютную старость: тут была и вязаная шапочка до ушей, и согнутая, несмотря на коляску, спина, и бессильно поникшая голова, и круглые очёчки на носу, и глаза наверняка закрыты. Кажется, спит... Только руки ее (крупные кисти) подергиваются на коленях, покрытых пледом... И вдруг я замечаю – не подергиваются, как от Паркинсона, а... играют! Я всматриваюсь – да, старушка, обратив растянутый на коленях плед в клавиатуру фортепиано или даже концертного рояля, играет - я понимаю это - классическую музыку! Наверное, музыкант назвал бы автора по движению рук, я не узнал, но это была музыка, по энергии вызывающая имя Бетховена.

 Молнии 

В вагон метро вошла афроамериканка на длиннющих высоковольтных ногах-опорах. В глазах ее посверкивали разряды электричества, рожденные, скорее всего, встречей две минуты назад... 

Жить стоит!