10 . Ш А Г В П Е Р Е Д
Как-то Георгий вернулся из Джанкоя с новостью: в реквизированном большевиками особняке создан клуб, и там некая молоденькая особа по имени Саша Карпенко придумывает интересные занятия, относительно которых у нее много планов. Уже действуют кружки по интересам, в том числе музыкальный и драматический, проводятся лекции, ведется работа с детьми... Кроме того, от прежнего владельца особняка осталась многотомная библиотека, а разобрать ее пока некому. К счастью, новая власть не успела реквизировать книги, и теперь они разбросаны по углам. Не ровен час, их могут затоптать или употребить в качестве топлива.
Представив себе горящие в печах книги, Надя вздрогнула. Такого нельзя допустить! Надо спасать книжное богатство. Мысленно она ограждала заборчиком бесхозные книжки. Ей захотелось взглянуть на них, о чем поделилась с Георгием Константиновичем. В ответ он вызвался отвезти ее в Джанкой, как сказал, в роли книжного экспорта и спасателя. А для начала поинтересовался, умеет ли она ездить на велосипеде. Она сразу призналась в том, что жизнь не научила ее такому способу передвижения.
Через несколько дней Надю ждал велосипед древней конструкции, обнаруженный Георгием в упомянутом им особняке. Теперь в свободное от службы время он становился ее учителем. Однако на первых порах езда оказалась для нее делом сложным. Руль ее плохо слушался, седло не удерживало, отчего она то и дело клонилась в сторону. Да и занятый на службе Садовский мог лишь вечером выполнять функции учителя. И все же настал час, когда путники сели на велосипеды и неспешно покатили в город.
(Впервые оказавшись в Джанкое, она не догадывалась, что стоит перед дверью, ведущей в лабиринты иной жизни.)
В так называемом клубе кипела работа. В бывших господских комнатах царила атмосфера энтузиазма. Повсеместно мелькали люди и раздавались голоса, причем каждый знал свое дело. Участники драмкружка сооружали декорации для предстоящего спектакля под названием “Взятие Бастилии”. Никто из кружковцев не задумывался над тем, почему выбрана пьеса о французской революции конца XVIII века, а не о недавней российской со взятием Зимнего дворца в столице. Хористы группировались вокруг рояля. Девушки в косынках развешивали плакаты.
Всем этим обширным хозяйством командовала Саша Карпенко - молодая светловолосая особа с озорными глазами. Балетное телосложение делало ее похожей на хрустальную статуэтку. Обуреваемая жаждой деятельности и заботой о происходящем в новорожденном клубе, она мелькала там и тут, держала в голове многообразную клубную жизнь. Когда к ней обращались за советом, быстро принимала решение. Но если что-то не нравилось, могла и огрызнуться. Собственного мнения ей было не занимать, постоять за себя и бороться с несправедливостью она умела.
Саша встретила Надю радостным восклицанием. Со стороны казалось, что они давно знакомы. Действительно, между ними как-то сразу возникла обоюдная симпатия.
- Наконец-то вы пришли! Так нужна ваша помощь! Георгий Константинович сказал, что вы знаете толк в книгах. Согласны ли привести их в божеский вид?
- Я постоянно читаю, но у меня нет ни образования, ни опыта работы по этой части, - пыталась возразить Надя.
- Здесь ни у кого нет опыта. А образование - не главное. Было бы желание работать на пользу советской культуры. Скажу о себе: я тянусь к музыке - играю на рояле, руковожу хором, детей учу, но не более того. В сущности, дилетантка. Мы все такие. Как бы то ни было, непременно создадим наш клуб с библиотекой! И будет он не хуже столичных. Хотите взглянуть на доставшуюся нам литературу?
Безусловно, Надя хотела, так как именно ради книг приехала в Джанкой.
В украшенной гобеленом комнате - то ли в бывшей столовой, то ли в зале - на полу грудились книги. Присев на корточки, она брала в руки одну за другой - впитывала глазами названия и фамилии авторов. Увы, в большинстве своем то и другое ей ни о чем не говорило. Ее окружали Дмитрий Мережковский, Сергей Аксаков, Жорж Санд,… Зато она обратила внимание на роман Федора Сологуба “Мелкий бес”. Аналогичное издание хранилось в книжном шкафу Елены Генриховны. Художественные произведения русских и иностранных авторов - некоторые в роскошных переплетах и с гравюрами - чередовались с книгами по истории, естественным наукам, а также учебниками и календарями. Были еще иллюстрированные журналы и альбомы.
При взгляде на литературное богатство - вселенную, которую ей предлагали освоить, у Нади разбегались глаза. Про себя она благодарила неизвестного создателя обширной домашней библиотеки за труд собирателя. В разговоре Саша подтвердила, что бывший хозяин особняка отбыл то ли в Париж, то ли в Берлин, поэтому его домашняя библиотека ничейная. К счастью, лишенное порядка собрание литературы не было ни разграблено, ни затоптано.
Разумеется, Надю привлекало увиденное, но отпугивала неорганизованность литературы. Она предвкушала интересную работу и запойное чтение, но ее настораживало отсутствие навыков обращения с обилием печатного слова. Одновременно была горда оказанным ей доверием.
С момента посещения рождающегося клуба она утратила покой. В голове переплетались риторические вопросы, и все они касались главного: как поступить? Возвращаться в Петроград, откуда не было известий? На какое-то время задержаться в Крыму и заняться брошенными книгами? Сколько времени понадобится для приведения в должный вид обширного наследства бывшего владельца? Сумеет ли справиться с ответственной работой?
Судя по всему, обстоятельства требовали быстрого принятия решения.
Посещение будущего клуба впервые подтолкнуло Надю к размышлениям о своей судьбе. Выходило, что самостоятельно она действовала лишь дважды: когда вышла замуж за Адама и на полустанке, когда согласилась отправиться с Садовским на необычную «прогулку». В остальном ею руководили - сперва мать и крестная, затем Адам и тетушка, а нынче приютившие Садовские. Как бы хорошо к ней ни относились Георгий и Лизавета Максимовна, в их шалаше она находилась на птичьих правах.
Теперь она была на перепутье - мысленно суетилась, не могла определиться. Ей хотелось проявить самостоятельность, а потому образ создаваемой библиотеки не выходил из головы. У нее появился шанс заняться интересным делом, но сложно было решиться на предложение Саши Карпенко. Если сейчас испугаюсь трудностей, то буду страшиться их всю жизнь, - думала она. За такими рассуждениями следовало опасение переоценить свои возможности. Еще она думала о том, как трудно отвечать за свои действия.
Когда Надя обратилась за советом к Георгию Константиновичу, он ограничился краткой фразой: «Не имею права навязывать вам свое мнение. Решайте сами”.
И решение вскоре последовало. В какой-то момент Надя поняла: нельзя оставлять без присмотра разбросанное по пыльным углам книжное богатство. Если не она, кто же о нем позаботится? И тогда, руководствуясь понятием “временная мера”, решила задержаться в Джанкое.
Она прожила в шалаше больше года. Теперь ее ждал город, с которым ее связывало желание попытаться создать клубную библиотеку. По неопытности она не знала, что реализация задуманного потребует длительного времени. Хитрость состояла в том, что лишь однажды ей довелось взглянуть на общедоступную библиотеку. К тому же, это было давно - еще до того, как она попала в дом Елены Генриховны с ее книжными шкафами.
Лет в тринадцать девочку привлекла скромная табличка над входом в доме на Литейном. Это была частная библиотека, в которой за небольшую плату давали книги на дом. Деньги у нее отсутствовали, да и библиотека вскоре перебралась в дальний район Петербурга. Тем не менее единственное посещение этого места оставило след в памяти. Теперь же, глядя на валяющиеся по углам бывшего господского особняка беспризорные книги, она не представляла, с чего следует начать, как распознать наиболее важное и ценное. Рассуждая подобным образом, Надя живо принялась за работу.
С первого дня присутствия в клубе ей нравилось общаться с Сашей Карпенко, которая охотно откликалась на помощь.
Если книги были ее первым впечатлением, то вторым стала каморка под лестницей - то ли бывшая “людская”, то ли чулан. Стоило ей переступить порог места, где ей предстояло обосноваться, она подумала: должно быть, их с матерью питерская “труба”, мастерская в шалаше и эта конура - мои вечные спутники.
(Она не ошиблась: впереди ее ожидало нечто подобное).
Впрочем, к своему новому жилищу она привыкла так же быстро, как к покинутому спальному месту в шалаше. Георгий и Саша помогали его обустроить.
Сперва Саша притащила самовар, за ним последовали ломберный столик с гнутыми ножками, диванчик и шкатулка палисандрового дерева. Правда, у столика была сломана позолоченная ножка и потерто зеленое сукно, но Георгий возвратил ему былой вид. И небольшой диванчик обновил. Как выяснилось, он отлично владел ремеслом и, судя по всему, ему не мешало отсутствие трех пальцев на левой руке. Настоящим подарком для Нади стала ножная швейная машинка «Зингер», обнаруженная Сашей в подвале особняка и налаженная Георгием. О такой она могла только мечтать! Для придания каморке нарядного вида ее стены они украсили обрезками гобелена с цветочным орнаментом. Еще появился фонарь - на всякий случай. Все эти дары Саша именовала «буржуазным наследием”.
Вскоре закуток преобразился. В столь уютной комнатке, хотя и без окна и электричества, Наде еще не приходилось жить, а потому она казалась ей образцом комфорта.
Поскольку Саша Карпенко была активным вожаком комсомольской ячейки, она часто заседала на собраниях, в роли пропагандиста агитировала за вступление в комсомол и всячески поддерживала нововведения Пролеткульта с его отречением от старых традиций.
Прямодушная, заряженная энтузиазмом, охваченная патриотизмом с новым сознанием, девушка являла собой энергичную исполнительницу указаний новорожденной советской власти. Да и собственной инициативы ей хватало. Своих убеждений скрывать она не умела, напротив, откровенно их демонстрировала. И за словом в карман не лезла, отчего репутация “едкого языка” бежала впереди нее. В ней уживались преданность избранному делу, борьба за справедливость, отзывчивость и резкость. Чуткая к фальши, она проявляла категоричность, что иногда приводило к стычкам с устроителями клуба. В результате не со всеми работниками у нее складывались хорошие отношения. И это при том, что ее действия были направлены на пользу рождающемуся клубу, в стенах которого она не только вела музыкальный кружок, но и занималась различными организационными делами. По-видимому, она рождена была стать лидером.
Саша охотно рассказывала Наде о себе. Родилась она в Феодосии, в детстве бабушка учила ее играть на рояле, подростком брала уроки у профессионального музыканта. Потом наступила полоса самообразования. Из ее рассказа следовало: без музыки себя не мыслит, особенно привлекают занятия с детьми и музыкальная импровизация. Близких родственников она потеряла. Правда, имеются кузины-близнецы, живущие в Тамбовской губернии. Пару раз они гостили в Крыму. Но теплые отношения между двоюродными сестрами не сложились.
К сожалению, Саша не отличалась здоровьем, что нередко отрывало ее от интенсивной общественной жизни. Квартировала она у какой-то старухи на птичьих правах, где в маленьком садике ухаживала за двумя хилыми плодовыми деревцами.
Теперь с утра до вечера Надя проводила время в создаваемой ею библиотеке - возилась с книгами и журналами, причем с каждым изданием обращалась как с драгоценностью. Она пыталась организовать фонд по системе, о которой не имела представления. Ей хотелось придать книжному собранию библиотечный вид, но плохо себе представляла, как это сделать. И не отказывала себе в выборе книг для прочтения. Глядя на ее рвение, Садовский заметил:
- У вас, сударыня, призвание заниматься с книжным собранием. Глядишь, из начитанной барышни вы скоро превратитесь в профессионала.
- Что вы! У меня нет никакой профессии. Правда, тянет к книгам. И еще мне нравится шить. Пожалуй, иные занятия не для меня.
- У вас все получится.
- Откуда вы знаете?
– Сужу по вашим глазам и рукам. То и другое оживает, когда вы общаетесь с россыпью томов на полу. По-моему, вы больны печатным словом. Вам не грозит отлучение от него. Но для «выздоровления» необходимо учиться.
( Литературе она не изменит. Печатное слово превратится в незаменимую часть ее жизни. И с другими занятиями научится справляться ).
Организация библиотеки и ее открытие задерживались из-за отсутствия полок и разбитых стекол в книжных шкафах. Видя растерянность Нади, Садовский вновь предложил свою помощь. Для работы требовались дополнительные инструменты, привезенные им из ее бывшей “спальни” в шалаше. Теперь вечерами они вместе колдовали над доставшимся ей хозяйством.
Надя довольно быстро влилась в жизнь дружной команды - познакомилась с устроителями клуба, прониклась чувством общего дела в виде кружков по интересам и постановками спектаклей. День за днем ее все больше захватывала атмосфера клубной сутолоки. Привыкла она и к своей каморке, прозванной Сашеей темнушкой. В дневник, сшитый ею из обрезков бумаги, вносила сентиментальные наброски об увиденном, прочитанном, продуманном. Заветную тетрадь хранила подальше от чужих глаз в проеме стены своего жилища.
Так начинался новый этап ее жизни, отличный от былого.
Впрочем, в рождающемся клубе, как и в городе, она была пустым местом - нигде не числилась, денег за работу и талоны на питание не получала. В сущности, питалась яблоками, приносимыми Сашей Карпенко, супчиком от мамы Лизы и лепешками от сердобольной Анджуды.
Саша первая обратила внимание на ее неустроенность в городе. “Главное - быть членом профсоюза. Без билета ты не человек. Если не член профсоюза, даже на биржу труда встать нельзя“, - предупреждала она. И скомандовала: “Надо отправляться по инстанциям”. Благодаря энергии Саши - умению доказывать и настаивать - Наде выдали профсоюзный билет, талоны в столовую и отрез на платье. Еще она получила документ, подтверждающий ее участие “в создании пролетарской культуры”.Таким образом, без лишних хлопот Надежда Вебер получила документ с правом проживания в городе, после чего влилась в число местных жителей и стала полноправной гражданкой Джанкоя.
В знак благодарности из доставшейся материи она сшила Саше платье.
Девушку заинтересовало умение Нади создавать руками красивые и полезные вещи. Шитье ее меньше привлекало, зато больше всего нравились вышитые блузки. Чем дольше она присматривалась к работе подруги, тем больше ей хотелось повторять ее действия. Помаленьку Саша начала вышивать сама, и вскоре ее руки и фантазия дали плоды. Особенно ей удавалась татарская вышивка. Отмечая ее художественные способности и усердие, Надя советовала ей совершенствоваться в начатом деле.
(Они не догадывались, какими последствиями для Саши обернутся эти уроки рукоделия).
В редкие минуты отдыха Надя и Георгий либо беседовали в ее темнушке при свече, либо он знакомил ее с Джанкоем, о котором она почти ничего не знала. После Питера это был второй город, в котором ей довелось находиться. Оглядываясь по сторонам, она то и дело сравнивала покинутую ею столицу с крымской провинцией. В противоположность ей, Садовскому здесь многое было знакомо с детских лет благодаря летним каникулам в компании с родителями и дедом. Он хорошо усвоил направление улиц с добротными зданиями и приземистыми домами, говорливым базаром и скудными развлечениями. Ему было знакомо поведение горожан, живущих по принципу “куплю-продам”.
К городу тянулись каменистые сельские дороги. Почти все улицы были покрыты булыжником, сквозь который пробивалась хилая трава. Там и тут мелькали ослики и фыркали лошади. Поскольку керосиновые фонари в большинстве своем ушли в прошлое, вечерние огни на улицах отсутствовали. Лишь несколько мигающих освещали площадь.
Своеобразие городскому пейзажу придавал шумный воскресный базар с грудами пузатых дынь и лилово-розового кизила. Он существенно отличался от известного Наде питерского Мальцева рынка. В торговых рядах царило оживление, в звуковом пространстве которого то и дело раздавалось языковое разноголосье. Сосредоточенная на базаре торговля являла собой центр притяжения не только горожан, но и прибывших из голодных Питера и Москвы. Покупки длились до победы одного из торгующихся. Когда Надя глядела на базарное оживление с его говорливыми отличиями, вспоминала покинутую год назад столицу, для которой сытые картинки приказали долго жить. Правда, и крымчане в большинстве своем не шиковали, да и бедняков кругом хватало. И все же в Крыму жилось сытнее, чем в Петрограде.
Горожан отличала разнообразная одежда. Мелькали люди, включая татар, в национальных одеяниях. Встречались подозрительные - наподобие глухонемых, обокравших ее в поезде. Сидящие на земле неприглядного вида мужики играли в карты. Чумазые и оборванные мальчишки мелькали тут и там.
Садовский водил Надю по улицам своего детства и юности, можно сказать, за руку как маленькую девочку. Такие походы мысленно возвращали ее к недавним прогулкам в компании с Адамом. Но здесь ей все представлялось иным.
Они шагали по окраинным пыльным улочкам мимо скромных домов с шаткими заборами, по переулкам с мелькающими по сторонам татарскими жилищами под плоскими крышами. Из небольших дворов раздавался лай собак. В центре города жалкие домишки уступали место внушительного вида купеческим особнякам с мезонинами. Облицованные камнем, они выглядели внушительно. В числе солидных зданий были Коммерческое училище, банк и вокзал. Были в городе несколько школ и небольшая библиотека. В буфете при вокзале подавали ломтики маринованной селедки, бифштексы и крымское вино. Буфет оставался единственным местом, в котором задержались привлекательные деликатесы. Впрочем, они пользовались спросом у приезжих; большинство горожан буфет обходило.
Во время прогулок по городу Георгий Константинович рассказывал Наде связанные с ним истории. Оказывается, он молодой, лишь не столь давно получил статус города, при скромном размере сейчас насчитывает всего-то несколько тысяч населения. Для его пересечения размеренным шагом требуется не так много времени. Расположен город на севере крымской равнины, местами напоминающей пустыню. Степная скудная природа с пятнистой окраской, солончаками и ковылем мало привлекательна для приезжих - любителей морского пейзажа. Зато Джанкой славится своими винами. И народ гостеприимный. В большинстве своем горожане знают друг друга. Среди них русские, армяне, татары, греки, евреи, караимы…
Если сперва место присутствия казалось Наде крохотным, чужим и неприглядным, то по мере знакомства с ним ее мнение изменилось. Она все больше находила Джанкой привлекательным. В этом разноплановом провинциальном городе с южным налетом было нечто величественное и одновременно уютное, вызывающее душевное равновесие.
Как-то Садовский предложил ей взглянуть, как выразился, на чудо в виде недавно созданной научной станции в почти незаселенном Карадаге. По его словам, это волшебное место. Когда они его достигли, им открылись скальные нагромождения древнего вулкана в виде грубо высеченных природой утесов с куполообразной лесистой вершиной “Святой горы” высотой почти в шестьсот метров. По словам Георгия, заметные частицы лавы имеют доисторическое происхождение. Сюда он с дедом приходил весной за фиалками. Надю потрясла дикость этого места с богатырскими скалами и их отрогами в виде торчащих из воды огромных валунов. В них чудилось нечто настораживающее, грозное. Буйство природы завораживало.
Научная станция буквально висела среди хребтов вулканического происхождения и дикой природы. С обрыва к морскому берегу вела крутая тропа. В этом месте Наде впервые открылось море. Оно потрясло ее необъятным простором, освещенным расплавленным солнцем, набегающими на берег пенистыми волнами с особым запахом и криком чаек.
Садовский объяснил ей: станция объединяет опытную научную работу и обширную коллекцию литературы на иностранных языках, причем многие книги относятся к минувшему временам. Об этом свидетельствовала череда комнат с плотно заставленными книжными шкафами.
( Ей предстоит неоднократно посещать Карадаг - пройти по нему не один километр. И всякий раз она будет удивляться изобретательности природы и деятельности ученых, посвятивших себя естествознанию и комплектованию научной библиотеки. Но не только это определит ее отношение к Карадагу - лучшему месту в Крыму).
11. В Р Е М Я Р А З Б Р А С Ы В А Т Ь К А М Н И
Находясь в шалаше, Садовский не распространялся ни о своей личной жизни, ни и о службе. Поэтому Надя плохо представляла себе, где и кем он служит. Во время их участившихся прогулок он разговорился. В ответ она делилась с ним своим небогатом прошлом. Словом, шаг за шагом происходило узнавание друг друга.
Маме Лизе случалось отмечать золотые руки сына. Правота ее слов имела наглядное подтверждение: в шалаше сооружалась необходимая утварь, а в клубной библиотеке обветшалая мебель оживала на глазах.
Теперь Георгий без принуждения рассказывал Наде о себе - о привязанности со студенчества к инженерному делу, о службе на водораспределительной станции в Джанкое, именуемой водозабором. Оказывается, с давних времен снабжение крымчан водой - серьезная проблема, неоднократно обсуждавшаяся на высоком уровне и требующая специалистов. Накануне революции этой теме было придано особое значение, но затем работы прекратились.
Таким оказался Георгий Садовский - сын инженера-путейца, выпускник Санкт-Петербургского Политехнического института, которого привлекали как инженерные структуры, так и ручной труд. Без того и другого он себя не мыслил. Канцелярская работа с пыльными столами и грудами бумаг была не для него. Он охотно работал с инженерными проектами, с металлом и деревом, чему не препятствовало отсутствие нескольких пальцев на левой руке. По причине увечья он не был пригоден для армейской службы
Поскольку о своем отце Георгий не рассказывал, Надя не задавала ему лишних вопросов. Она помнила фразу Елизаветы Максимовны: «Если Жора сочтет нужным, он сам вам расскажет об отце”. Судя по ее словам, имела место некая жестокая действительность. И все же настал момент, когда Георгий поведал о семейной трагедии. Его рассказ не только удивил ее больше, чем превращение тети в маму Лизу, но и заставил вздрогнуть.
- Мой отец состоял в дальнем родстве с генералом губернатором Ростопчиным, в 1812 году сдавшим Москву Наполеону, - начал свой рассказ Георгий. - Был он интеллигентом, семьянином и тружеником. Какие то неведомые нам люди с нашей фамилией существуют по сей день, - вскользь заметил Садовский. - В качестве инженера-путейца отец отдал железной дороге всю жизнь. По его проектам сооружались казенные и частные железные дороги, в числе которых Рязано-Уральская. Участвовал он и в создании Транссибирского пути. Его послужной список говорит о том, что он имел отношение к созданию разветвленной железнодорожной сети России. Отец часто уезжал - того требовало его присутствие на участках строящихся железных дорог. И тогда мы с мамой отправлялись в Крым. В каникулярное время я находился у деда - то в Джанкое, то в шалаше. Кроме того, мы неоднократно посещали крымские достопримечательности.
Надя неотрывно слушала Садовского. Ее интересовала любая подробность о нем и его родных.
- В 1918 году наша семья жила в Петрограде на Гагаринской, - продолжал он. - Отец не принадлежал ни к одной политической партии, не участвовал в заговорах. Будучи далек от политики, он занимался избранным делом - строил железные дороги. Ночью за ним пришли двое в сопровождении дворника. На наших с мамой Лизой глазах они топали по квартире, разбрасывали вещи, площадно ругались... Последние слова папа адресовал мне: “Поручаю тебе маму. Помни: ты за нее в ответе”. Затем эти люди его увели. На следующий день без суда он был расстрелян по приказу Петроградской Губернской ЧК. Произошло это на территории Петропавловской крепости.
- А вам известно место погребения отца? - поинтересовалась Надя.
- Разумеется, нет. Никаких оповещений не было. На месте расстрела у Петропавловской крепости со стороны Невы случайно оказался свидетель. Этот совестливый человек потом разыскал нас и рассказал о произошедшем.
На короткое время Георгий умолк. По-видимому, ему трудно было вспоминать семейную трагедию. Молчала и потрясенная слушательница.
- Одновременно с папой погибли и другие лица дворянского происхождения, - добавил он. -
Все они были объявлены «классовыми врагами», а в действительности стали жертвами недавно принятого «Декрета о Красном терроре». Власть действовала в соответствие с указанием Ленина. В подписанных им документах мелькали такие выражения, как “белогвардейщина» и “решительный бой” с применением насилия, не связанного ни с законами, ни со здравым смыслом. Местная власть сама назначала врагов и сама с ними расправлялась.
- Сколько вашему папе было лет? - рискнула прервать его Надя.
- К моменту трагедии Константину Николаевичу исполнилось семьдесят. Вскоре такая же участь постигла друга нашей семьи. Примечательно, что наше былое окружение менялось на глазах. Когда мама Лиза встречала на улице знакомых, некоторые переходили на другую сторону или отворачивались. Потрясенная гибелью мужа и многочисленными жертвами вокруг, она не хотела оставаться в Петрограде, где продолжались аресты и расстрелы. Вдобавок ко всему, город менялся на глазах не в лучшую сторону. Сами знаете: прежде столица не знала такого голода, холода, эпидемий и бегства горожан. - “Дальше - пропасть. Из этой смертельной ловушки надо выбираться раз и навсегда,” - твердила мне мама Лиза. Покидая Петроград, можно сказать, мы сожгли за собой мосты.
- И тогда вы решили уехать? - поинтересовалась Надя.
- По своей природе мама не из трусливых. Но после трагедии в нашей семье ее преследовал страх за меня. Она вздрагивала от шагов на лестнице и волновалась, когда я находился вне дома. В свою очередь, я сознавал степень ответственности за нее.
(Расстрел отца и мужа раз и навсегда определит негативное отношение Садовских к советской власти).
Дальнейшие их разговоры Наде многое прояснили. Из них следовало, что
семейная трагедия и произвол новоявленной власти, названный Георгием революционной прополкой, вынуждали мать и сына серьезно задуматься о своем будущем. Оба склонялись к тому, чтобы покинуть столицу, укрыться в более спокойном месте. По словам Георгия, на этот счет у них был выбор. Они могли попытаться выехать в иную страну, например, в Германию, где постоянно жил брат старшего Садовского. Правда, связь с родственниками давно прервалась. Да и выезд удавался далеко не всем желающим покинуть Россию. У них была возможность обосноваться в Крыму - знакомому, можно сказать, родному месту.
После кончины деда вблизи Джанкоя остался маленький домик по прозвищу “шалаш”. Хотя до Питера доходили вести о бесчинствах в Крыму, Садовские решили укрыться на отшибе, то есть в степной его части. Мама Лиза поклялась никогда не возвращаться в город на Неве, где произошла семейная трагедия. Возможно, отсутствие в Питере помогло им уцелеть.
Надя с интересом слушала рассказ Георгия Константиновича. Для нее была важна любая подробность, касающаяся семьи Садовских.
Тем временем он перешел к описанию нынешнего положения в Крыму.
- Отправляясь сюда, мы толком не знали о происходящем в районе Черного моря, поэтому надеялись на относительно мирную жизнь. А попали, можно сказать, из огня да в полымя.
- Это как? - поинтересовалась Надя.
- Сейчас мы с вами мирно беседуем, кругом не стреляют, - успокаивающим тоном заметил Георгий. - Но нынешнее затишье обманчиво. В Симферополе, да и не только, обстановка тяжелая. Там настоящая резня. Чрезвычайка под напором “Красного террора” с питерской жестокостью направо-налево уничтожает людей. Доходят слухи, что в Феодосии разграбили винные склады. Еще в Крыму гуляет сыпняк, то есть тиф, уносящий семьи, а в последнее время заявила о себе и эпидемия дизентерии. Так что черноморье с его богатой природой и историей не только романтическое, но и драматическое место. Люди бегут сюда из Питера и Москвы, но и тут нет тыла, поэтому мы с вами не в стороне от происходящего. Нынче в Крыму никто не застрахован. Похоже, беспредел охватил всю России. Такова объективная реальность. Боюсь, что смутное время еще о себе напомнит...
Слушая Садовского, Надя вспомнила фразу из письма бывшей помещицы: “Тут становится опасно”. И еще она вспоминала опасения Адама относительно Крыма как непредсказуемого места.
- Зато в Джанкое - тихо, мы здесь в безопасности, - как бы успокаивая саму себя отозвалась она.
- Пока наш город еще как-то держится. Дай Бог, таким и останется. Но все относительно. К счастью, для Крыма имеется кое-что обнадеживающее, например, в Симферополе создается Университет, куда приезжают столичные ученые. При любом раскладе надо делать свое дело и надеяться на лучшие времена, - заключил Георгий.
- Судя по вашему рассказу, вы с Елизаветой Максимовной беженцы, - возвращаясь к его рассказу заметила Надя.
- Именно так. Из родного Питера мы отправились в знакомый Крым, к которому у нас давняя привязанность.
- А что происходило с вами потом? - не унималась она. При этом не догадывалась, что следующий его рассказ удивит не менее предыдущего.
- Из Питера мы с матушкой бежали без оглядки, уезжали налегке. Можно сказать, в чем стояли - в том двинулись в путь. Если не считать мелкой поклажи, то вещей при нас не было. За последние пару лет они были проданы, то есть съедены. В этом отношении мы не походили на тех, кто спасал свое богатство. На известном вам полустанке застряли, два дня ждали поезда, да так и не дождались. Добирались пешком. Минимум вещей позволял осуществить такую прогулку. И сейчас некоторым приходится действовать аналогичным образом. Как и вам, маме Лизе было непросто преодолеть путь до шалаша. Но она - человек по натуре волевой - выдержала препятствия. В конце концов, мы окончательно поселились вблизи Джанкоя, о чем оба не жалеем. Здесь я нашел свое применение в качестве инженера механика.
- Что же заставило вас потом вновь возвращаться из Крыма в Петроград? - поинтересовалась Надя.
Задавая вопрос, она не подозревала, что затрагивает его личную жизнь. Но он, как оказалось, не намеревался скрывать от нее причину визитов в Питер. Речь шла о романтической истории, которую ей поведал. Его рассказ она слушала со вниманием. Выглядел он столь романтично, что вначале она приняла его за пересказ какого-то литературного произведения.
В тот день ей открылась неведомая прежде страница жизни Георгия Константиновича. Дело обстояло следующим образом.
С давних времен Садовские дружили с семьей питерского врача Ростова, у которого была дочь Наталья - ровесница Георгия. В праздничные дни они собирались за одним столом, летом проводили время на даче, где молодежь играла в крокет и серсо, каталась на лодке, ходила за грибами и ягодами. Словом, дети постоянно находились вблизи друг у друга, что позднее определило их чувства. Повзрослев, они решили пожениться. Но происходящее в России и гибель старшего Садовского изменили планы жениха и невесты - вопрос о женитьбе повис в воздухе. В конце концов, родители Наташи отбыли в Берлин, а она, разрываясь между ними и Георгием, задержалась в Петрограде. Она не хотела разлучаться с родителями, а Крым в качестве места присутствия ее не привлекал. В свою очередь, Георгий не мог оставить маму Лизу. Он хорошо помнил предсмертное напутствие отца об ответственности за нее, поэтому они вдвоем отправились в Крым. Некоторое время Наташа продолжала ждать его в столице - надеялась уговорить вместе с ней и Елизаветой Максимовной покинуть Россию. Двусторонние переговорам на эту тему затягивались... Для выработки решения ему потребовалось дважды из Крыма возвращаться в Питер. И оба раза на обратном пути его ждала остановка на полустанке, вынуждающая добираться до шалаша пешком. После их драматического расставания девушка уехала к родителям в Берлин.
Свой рассказ Георгий Константинович завершил портретом невесты.
- Она носит фамилию Ростова. Но не только фамилия роднит ее с героиней Толстого. Когда мы танцевали на балу в Офицерском собрании по случаю окончания гимназии, я воспринимал ее в качестве литературного персонажа.
Помедлив, он заключил:
Между прочим, вы с Наташей Ростовой чем-то похожи.
Слушая его исповедь, Надя думала о том, насколько мало о нем знает. Думала и об Адаме, который тоже отпустил ее в Крым, а теперь не ведает о ней. Вслед за такими мысленными пересечениями она вернулась к разговору об упомянутой Георгием девушке.
- Вы хотите сказать, что ничего не знаете о Наташе Ростовой?
- Именно так. Абсолютно ничего. Сами понимаете, какое сейчас трудное время.
- Но вы могли попытаться уехать в Германию, тем самым объединиться с дядей и невестой, - заметила Надя.
- Вы правы, но отъезду препятствовал ряд обстоятельств. Во-первых, переписка с дядей оборвалась еще во время Мировой войны. Во-вторых, как я уже говорил, мама Лиза не воспринимала Германию в качестве места присутствия. В-третьих, я стоял перед выбором: опекать мать или устраивать свою личную жизнь. Я выбрал первое.
На короткое время Садовский умолк, словно раздумывал: стоит ли продолжать? И все же продолжил.
- Имеются еще обстоятельства, и пусть они не покажутся вам странными. Дело в моем отношении к нынешней ситуации. Если все разъедутся, то Россию ожидает непредсказуемое будущее. При всем негативном отношении к новой власти, проявляющей крайнюю жестокость, я придерживаюсь мнения: ни мать, ни родину не бросают, когда им плохо. Знаете, неразрывность с Россией - это болезнь. Понятие родина, как и религия, имеет личную окраску; то и другое интимного свойства. Словом, перемещение в другую страну нашу маленькую семью не привлекает. Такова моя жизненная позиция, если хотите, сознательный выбор. Будь он иным, мы и сейчас попытались бы покинуть Крым. Людям свойственно стремление жить там, где лучше. Но кто знает, где будет лучше завтра? Кстати сказать, понятие лучше весьма относительно.
(Позднее Наде станут известны строки Максимилиана Волошина, их крымского соседа:
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой -
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!)
- Выходит, вы патриот, - попыталась уточнить Надя.
- В определенном смысле, но в ограниченном пространстве своей привязанности к стране, заложником которой оказался, - уточнил он.
Больше всего удивило Надю признание Георгия о расставании с невестой, которое расценила по-своему - сочла, что его чувство к упомянутой Наташе было недостаточно глубоким. Ей хотелось расспросить его о той девушке, но она не могла себе позволить вульгарным любопытством вторгаться в его личную жизнь. И вообще не ей судить об отношениях двоих молодых людей. И все же ее интересовал вопрос: забыл ли он свою невесту или она присутствует в его сознании?
- А что же дальше? - спросила она, тем самым попыталась вернуться к разговору о недавнем прошлом. Ответ Садовского звучал неопределенно.
- Что-то с нами непременно будет, - заметил он. - Ведь мы схожи с молодыми дубками на знакомом вам полустанке. Они тянутся ввысь и сопротивляются бурям. Как и они, мы устремлены в будущее... И все потому, что жизнь имеет тенденцию двигаться по ухабам, при этом ее шаги непредсказуемы. Поверьте, нас ждут радостные и напряженные дни. Иначе не бывает. Мы ведь встречаем грядущее спиной, оно непредсказуемо. Кто знает, что произойдет завтра!
На какое-то время возникла пауза, после чего Садовский подвел итог своим рассуждениям.
- Слава Богу, при мне голова и руки, и я могу на них рассчитывать. Рядом мама Лиза. А недавно появилась, можно сказать, заблудившаяся Надежда Ивановна. Какой-никакой, но нынче у нас имеется дом, в котором мы чувствуем плечо друг друга. И это обнадеживает. Словом, пусть все идет, как идет… А про Россию скажу так: чтобы понять происходящее в ней, надо жить долго...
(За отпущенное ему немалое жизненное время он так и не разберется в столь трудном вопросе).
12. С О Л Н Е Ч Н Ы Й Л У Ч
Время шло, дни переплетались, времена года сменяли друг друга ...Чем дольше Надежда находилась в Крыму среди прежде неведомых людей, а теперь причастных ее судьбе, тем больше ощущала связь с этим местом. Она часто мысленно возвращалась к питерским родственникам, и в такие минуты старалась уверить себя, что с ними все благополучно.
За прошедшее время от Георгия и мамы Лизы она узнала немало интересного о прожитых ими годах в Петербурге.
Ее всегда удивляло умение Елизаветы Максимовны не гнушаться никакой работой. Так было в шалаше и продолжалось в Джанкое. Надежде приходилось наблюдать за ее поведением в новых условиях, в которых она обходилась без сетований на жизненные неудобства. А ведь до революции более сорока лет мама Лиза находилась в статусе барыни. Она не ходила по бакалейным лавкам, не стирала белье, не стояла часами у кухонной плиты. Горничная в белой наколке и переднике подавала ей утренний кофе, швейцар распахивал перед ней дверь. Дом она покидала с сумочкой, зонтиком и муфтой в руках.
После того, как Садовские оставили шалаш в качестве места жительства и перебрались в Джанкой, где Георгий получил комнату по ордеру, участились встречи мамы Лизы и Надежды. В питерские времена барыня, превратившаяся в рядовую советскую гражданку, теперь все чаще рассказывала о своем прошлом.
Поскольку речь шла о присутствии Елизаветы в стенах Института благородных девиц, этот период ее жизни особенно интересовал Надежду. Рассказ бывшей смолянки оживлял в ее памяти страницы книг Лидии Чарской с описанием быта и нравов институток. Разница состояла в том, что теперь книжные героини уступили место непосредственной участнице происходившего в Смольном институте.
- В Институт, как Пушкина в Лицей, меня определил дядя, - вспоминала Елизавета Максимовна. - В ту пору мне было девять лет. До этого я жила с родителями и старшей сестрой в нашем тверском имении. К тому времени оно потеряло свое былое величие, а потому являло довольно запущенное и унылое место. Мама сильно хворала и вскоре после моего отъезда в Петербург скончалась. Спустя три года отец перебрался в Крым. Сестра вышла замуж за инженера-путейца Константина Садовского и тоже жила в столице.
- А чему вас учили в Смольном? - поинтересовалась Надежда.
- О, ученичество наше охватывало жизнь с ее многообразием. Можно сказать, учили нас всему, поскольку из воспитанниц готовили образованных и хозяйственных жен и матерей. Прежде всего, мы должны были заниматься трудом - готовить еду, ухаживать за больными, шить и вышивать, присматривать за детьми, вести бухгалтерию, играть на музыкальных инструментах, пользоваться несколькими иностранными языками… Всего не перечислить.
- И вы всем этим можете заниматься? - с удивлением спросила собеседница.
- В известной степени, - продолжила бывшая институтка. - Достаточно сказать, что мы убирали снег вокруг институтского парка и посещали лазареты, где выполняли обязанности сестер милосердия. Но нас учили не только практическим действиям, а и выдержке - умению не поддаваться жизненными невзгодами, в любых ситуациях вести себя достойно, то есть не сдаваться и протягивать нуждающимся руку помощи. У воспитателей была поговорка: Кто духом пал, тот пропал. Институток отличала привитая им вера в Бога и связанные с ней действия под диктовку сердца и души. Пожалуй, это главное. Жили мы, можно сказать, в спартанских условиях - в больших спальнях было холодно, умывались холодной водой… Именно такое воспитание научило нас не поддаваться ударам судьбы. Словом, к моменту выпуска мы были самостоятельными и образованными девицами, готовыми к встрече с жизнью с ее неожиданными поворотами.
( В дальнейшем Надя не перестанет удивляться способности Елизаветы Максимовны противостоять невзгодам и одновременно сохранять чувство собственного достоинства).
Тем временем работа в клубе успешно продвигалась. Благодаря усилиям Саши Карпенко, Надежды и ряда сотрудников клуб превращался в популярный среди горожан культурный центр.
Весь день Надя проводила его стенах, нередко даже забывала поесть. Хотя ее стараниями библиотека оправдывала свое назначение, работы не становилось меньше. В конце утомительного дня она валилась на диванчик в обжитой каморке-темнушке и предавалась размышлениям. В такие минуты ее донимали рассуждения с задаваемыми самой себе противоречивыми вопросами. Перегоняя друг друга, они касались ее судьбы.
Нынче уже 1925-й год. Мне двадцать пять лет, из которых пять нахожусь в Крыму. Моя мать умерла, о муже ничего не знаю. Кто я? Жена потерявшегося мужа или свободная женщина? Имею ли право нарушить клятву верности Адаму перед алтарем в Спасо-Преображенском соборе? Могу ли распоряжаться собственной жизнью, тем самым переиграть Судьбу? Станет ли этот город, к которому уже привыкла, местом дальнейшего присутствия или следует вернуться в Питер, с недавнего времени ставший Ленинградом, найти Адама, объяснить ему произошедшее?
Подобные мысли вносили путаницу в ее рассуждения. На многие вопросы к самой себе ответы у нее отсутствовали.
С некоторых пор она ловила себя на том, что сравнивает Адама и Георгия. Получалось так: один порывистый, разговорчивый, временами легкомысленный, другой - спокойный, основательный. К мужу Надежда испытывала благодарность, а к Садовскому нечто иное, в чем не могла разобраться. Хитрость состояла в том, что оба были ей близки. Да и свое место присутствия не могла определить. Где оно - в Питере или в Крыму?
Рассуждая подобным образом, временами Надежда испытывала жалость к самой себе. И все потому, что вопрос о будущем висел в воздухе. С юных лет она была пропитана книжной моралью, трактующей супружескую верность как нечто незыблемое. Переступить через нравственное ограждение казалось ей недозволенным шагом.
С одной стороны, она готова была сравнить себя с мальчиком Каем из сказки Андерсена, которому в глаз попала соринка и он забыл свое прошлое, с другой, - хорошо помнила юность. Так или иначе, Надя окончательно запуталась в своих рассуждениях, чувствах и намерениях.
Конечно, она могла посоветоваться с Сашей Карпенко, от которой у нее не было тайн, но что-то ее удерживало. Это при том, что они с Сашей, можно сказать, ощущали себя сестрами. Да и мама Лиза не отказывала ей во внимании.
Свободного времени у Нади и Георгия было мало. И все же их прогулки продолжались. Разница состояла в том, что они давно вышли за пределы Джанкоя. Садовский шаг за шагом раскрывал ей Крым со всем его многообразием. Каждая экскурсия превратилась для нее в ожидаемое событие.
На их пути были Семфирополь - самый солнечный крымский город, Ялта с домом Чехова, Воронцовский Дворец, знаменитые крымские винные погреба и, конечно, Дворец в Ливадии - летняя царская резиденция с видом на море вблизи гранатовых рощ и кипарисовых аллей. В этом роскошном Дворце скончался император Александр III. Они взбирались на Аю- Даг. Ее потрясло Ласточкино гнездо на высоком утесе с уходящим в воду скалистым склоном. Истинное великолепие! Природная красота южного побережья с морским простором, древними курганами, распахнутым над головой небом соседствовала с удивительными сооружениями. Оказавшись на море, они вслушивались в его шум, по песку убегали от волн.
Несколько раз они посещали севастопольский театр, где шли оперы, исполнялись романсы, а в антрактах продавались чебуреки и простокваша.
Однажды Наде посчастливилось издали взглянуть на Максимилиана Волошина. Он стоял вблизи балкона своего знаменитого феодосийского дома и вглядывался в очертания скалистого Карадага. В этот момент море отражало закат. Выглядел он так, как его описывала Елена Генриховна: босой, в светлом неглаженном хитоне, подпоясанном веревкой, с гривой золотых волос.
(Никто не мог предположить, что начались неудачи Волошина. Сперва его знаменитый дом подвергнется нападению красных, затем отойдет государству. И тогда Садовский вспомнит принадлежащую бывшему домовладельцу фразу: “Темен жребий русского поэта”. Они будут возвращаться в Дом Поэта, когда не станет ни его самого, ни многочисленных гостей. Но благодаря его верной жене, сохранится атмосфера исторического прошлого).
Однажды у кромки набегающих на берег волн Надя собирала ракушки и камешки, среди которых попадались халцедон и сердолик. В какой-то момент от этого занятия ее отвлекло появление в небе горного орла. Он взмахнул крыльями и замер в воздухе. Подняв глаза кверху, она следила за его полетом. Одновременно ей открылась возвышенность, отмеченная небольшим особняком с башенками по бокам. Хотя это сооружение уступало царским дворцам на побережье Черного моря, ее заинтересовал его внешний вид.
На фасаде особняка хорошо просматривались четыре изящных детских креслица. Находясь почти рядом, они говорили о присутствии в семье маленьких детей. Необычная картина захватила воображение Нади, а потому она разглядывала ее со смешанным чувством удивления и зависти. Внутренним зрением она поместила в плетеные креслица неведомых ей мальчиков и девочек. Чем дольше она всматривалась в детскую мебель, чем больше думала о малышах - видела их улыбающиеся лица, слышала звонкие голоса. Ей хотелось прикоснуться к их шелковистым волосам, ощутить тепло ладоней. Истинное чудо! В какой-то момент она даже представила, что эти ангелочки - чужая радость - ее собственные дети. От такой неожиданной мысли стало тепло на душе. Опять же мысленно Надя спустила чьих-то детей с горы, наградила именами, бегала с ними наперегонки по кромке воды.
(Необычное видение во главе с неведомыми малышами вспомнится ей при драматических обстоятельствах).
В один из прогулочных дней, молча сидя рядом среди карадагских отрогов и глядя в даль, Надя и Георгий размышляли о захватившей их общей тревоге, о которой не решались поведать друг другу.
В окружающем пространстве угасающего дня, отмеченного родившимися в поднебесье звездами, двигались подгоняемые ветром облака. Перед глазами высились омытые морской волной изогнутые скалы. Казалось, время остановилось. Первым заговорил Георгий.
- Знаете, сударыня, человеческая природа устроена так, что двое, длительное время присутствуя рядом, ощущают чувства друг к другу. В результате наступает время, когда маятник начинает раскачиваться. Поймите, его уже нельзя остановить! Что с нами происходит? В конце концов, надо же когда-то перестать обманывать самих себя! Ведь обоюдное молчание - сплошная ложь. Не кажется ли вам, сударыня, что процесс умолчания затянулся? Может быть, наступил главный момент нашей жизни. Если сейчас мы им не воспользуемся, то потом будем жалеть о недосказанном.
- Нашей жизни? - уточняюще поинтересовалась Надя.
- Именно так! Я не ошибся.
Она старалась вникнуть в его слова, но ее мысли разбегались, а потому не могла вспомнить, когда начала смотреть на Георгия иными глазами. Собственные мысли она то и дело загоняла вглубь сознания, пыталась не давать волю воображению, но из этого ничего не получалось. Она понимала, что надо преодолеть растерянность, объяснить ему происходящее с ней, но не могла подвигнуть себя на такой шаг.
А он не ведал о ее готовности хоть сейчас бежать за ним на край света.
- Разве не заметно, что отдельная жизнь уже не существует? - продолжал он. - На самом деле, она давно общая, то есть не разделяется на “ты” и “я”. А мы скрываем друг от друга сокровенное и общаемся посредством “вы”. Зачем такая двусмысленность? Почему до сих пор не преодолели барьер, который сами и возвели?
Раньше подобных слов от Георгия она не слышала. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, мысли путались, от чего хотелось ущипнуть себя - убедиться в том, что все это не сон. Она впитывала произнесенное им как свежий морской воздух. Свое же чувство к нему принимала за нечто недозволенное - считала, что к хорошему оно не приведет. И вообще за последнее время столько напридумывала, включая попытки вымести метлой из головы надуманное, сломать собственные внутренние устои.
После слов Георгия ее начало одолевать сомнение. Неужели настал день, который рисовало воображение?! Господи, сколько раз она представляла себе этот момент! Сколько запретных мыслей отогнала! Сколько аморфных планов построила! При этом понимала: безумные фантазии приходят в голову невезучей, заброшенной в чужие края невозвращенке, у которой вся жизнь наперекосяк из-за вины перед Адамом.
В какой раз она, затерявшаяся в Крыму венчанная жена с правильными понятиями, ставила рядом с собой Георгия. Кто он, а кто я? Подобное несоответствие она уже проходила с Адамом. Садовские - потомственные дворяне, а я - недоучка из питерского двора и швейной мастерской - на языке недавнего времени девушка “простого звания”, то есть “из низов”, к тому же то ли гречанка, то ли цыганка без роду, без племени.
Теперь ее внутреннее внимание было сосредоточено на словах Георгия, которых прежде ей никто не говорил. Сказанное им заставляло признать: его рассуждения и обращенные к ней вопросы совпадают с тем, о чем она постоянно думает, но держит при себе. Она старалась осознать нахлынувшее на нее счастье, но это плохо у нее получалось. Еще она пыталась ответить Георгию, но слова и голос ей не повиновались. И все потому, что произнесенное им казалось невозможным.
- Стоит ли говорить о том, что давно все ясно, - подытожил сказанное Георгий. - Только мы не хотим в этом признаться, бегаем от самих себя, делаем не так, как велит сердце. Для меня, Надюша, вы давно стали Душей, то есть душой, во всяком случае, неотъемлемой частью происходящего во мне и со мной.
В сущности, каждый понимал: это пик чувств, напоминающий кратер, из которого вырывается лава… Внезапно Надежда заплакала. И сразу в неожиданном потоке радостных слез прозвучали слова, которые, по ее представлениям, она не должна была произносить...
В отличие от недавнего молчаливого времени на волнующую того и другого тему, они говорили и говорили, останавливались на полуслове и вновь произносили фразы, каждая из которых, будь даже пустяком, несла в себе колоссальный смысл. Слова текли и текли, переплетались и обрывались, потоку высказанного не было конца... В нем звучала радостная уверенность в том, что с этого дня все станет происходить так, как им мечталось.
В эти минуты Надежде казалось, что они вдвоем на свете. Ее глаза излучали доверие, а сердце буквально выпрыгивало из груди. А Георгий был уверен в несменяемой прочности их отношений.
Тем временем крымское звездное небо безмятежно глядело на них.
Именно тогда их перестала разделять искусственная стена. Перед ними открывалось дарованное Богом пространство общей Судьбы. А горные отроги Карадага - свидетели единения душ - навсегда превратились в лучшее место на земле.
Вскоре Георгий подвел итог произошедшему: “Два дурачка несколько лет убегали друг от друга”. В сущности, в тот решающий день их личная жизнь началась с чистого листа; она казалась им вечностью...
(Они запомнят те минуты до мельчайших подробностей. Причастность к этому месту никогда их не покинет. Они станут реально и мысленно возвращаться в Карадаг, где произошло самое важное событие в их жизни. Спустя двадцать лет время для них вновь остановится. Но это произойдет вдали от Карадага).
Свадьбы, можно сказать, у них не было. Молодых поздравили самые близкие - мама Лиза, Саша Карпенко, доктор Подушко и Анджуда. В тесной компании Георгий вспомнил полустанок с дубовой аллейкой, благодаря которому они с Дюшей нашли друг друга. А Иван Иванович напомнил о болезни Нади в первые дни ее присутствия в шалаше и своем пророчестве: “Еще погуляем на вашей свадьбе”.
Впервые у Нади появилась семья, в которой она чувствовала себя спокойно. Но питерское прошлое не отпускало, продолжало укором напоминать о себе...
Добавить комментарий