Стоял тёплый июньский день. Лето выдалось поздним, дождливым, и теперь первые солнечные дни казались пронизанными долгожданной тихой радостью и негой.
Вынужденный карантин привёл к тому, что она чаще выходила на балкон и наблюдала за постепенным преображением природы. Даже в ненастье взгляд устремлялся наружу, за оконную гладь, туда, где продолжал жить, как и прежде, открытый разнообразный мир.
Вначале неподвижные деревья напоминали эскизные наброски. Своими хаотично перекрещивающимися ветвями они вычерчивали причудливые решётки, которые чернели на фоне белёсого мартовского неба. Затем ячейки решётки начали постепенно заполняться желтовато-оливковым туманом. Через него ещё можно было увидеть воронье гнездо на одном из платанов и пару чёрных больших птиц, шныряющих поочерёдно в раскидистых ветвях.
Ночи хоть и были не по сезону холодны, всё же дни становились длиннее и длиннее. И вскоре наступил тот, который совсем изменил пейзаж, видимый с балкона. Исчезли штрихи голых веток, исчез оливковый туман в кронах деревьев. А вместо них взыграла буйная листва, под тяжестью которой ветви ожили и при малейшем дуновении ветра раскачивались медленно, широко, певуче. Исчезло воронье гнездо. Она пыталась отыскать его с помощью бинокля, но безуспешно. Зелёная чаща поглотила его.
Что ж, всё как прежде. «То же небо, опять голубое»... Хотя, нет. Она поймала себя на мысли, что небо-то совсем другое. Оно было не просто глубоким, безмерным, широким, необъятным, оно нависало нетронутой голубизной.
Конечно, ведь раньше каждые две минуты его пересекал пассажирский двукрылый лайнер, и каждый раз по той же траектории, ведущей к римскому аэропорту. Стальные птицы то набирали высоту и растворялись далеко в небе по направлению к морю, то вырисовывались над ним, всё увеличивая и увеличивая размах крыльев и сбавляя ход перед посадкой.
Полётов больше не было. Ничто не нарушало небесный покой – ни гул моторов, ни мелькание опознавательных огней. Если и появлялись на небосводе огни, то только мерцающие маячки далёких звёзд.
Итак, стоял июньский день. Утро полностью отступило, унося с собой остатки ночной прохлады и влаги. С соседнего холма лёгкий ветерок принёс едва уловимый запах цветущих каштанов. Запоздалые медоносные соцветия густыми бледно-жёлтыми охапками гнездились на ветвях.
Уже вылупилось и вылетело в свет молодое воробьиное поколение. Эти воздушные создания оказались обладателями непомерно звонких голосков, совсем несопоставимых с крохотными тельцами. Они оглушающе чирикали по всякому поводу, не то что взрослые воробьи. Мир был чем-то огромным и непознанным. Всему следовало удивляться, всех следовало оповещать.
Один из птенцов ударился об оконное стекло и, не понимая в чём дело, шумно забил крыльями, пытаясь пробиться через прозрачную преграду. Она вышла на балкон и без особого труда накрыла его как бабочку ладонью. Воробышек был лишён веса, словно комочек пуха. Когда ладонь раскрылась, он панически затрепыхался и взлетел. Было видно, как птенец короткими перелётами добрался до родной ели.
И вот тут случилось событие. В поле зрения попала чужестранная птица. Она неспешно пролетала над двором чуть выше уровня балкона. Взмахи крыльев, окрашенных в чёрно-белые полосы, придавали ей вид летящего пропеллера. Полёт её не был стремительным, был, пожалуй, зависающим. Вскоре пропеллер выключил моторчик и птица уселась на хорошо просматриваемую крышу соседнего дома. Она сложила крылья, спрятав полосатый раскрас, и оказалась оранжевого цвета. На макушке гребнем раскрылся яркий веер. Удод!
Она так давно не видела этих пернатых, что напрочь забыла об их существовании. Теперь они напомнили о себе, вернув её в далёкое прошлое, в мир детства, в царство удодов. Он, хоть и был задвинут годами к самому пределу, но оказался на поверку в полной сохранности. Она увидела его с тоскливой ясностью, словно открыла затерянную под старым чердачным хламом шкатулку. В ней всё как прежде: ни царапинки, ни пылинки, и запах прежний.
Запах был медовым. Его источала пасека, утопающая в середине сада и отгороженная ненадёжным деревянным забором. Улья терялись в высокой густой траве. Никто из детей не осмеливался заходить на пчелиную территорию по причине достаточно очевидной. Яблоня, росшая поблизости, была удобной и занимала стратегическое положение.
Пологая толстая ветвь служила скамейкой, а ствол идеально выполнял опорную функцию для спины. Сидеть в таком кресле, встроенном в крону, было романтично. А читать увлекательную книгу в скрытом убежище - означало погрузиться полностью в иной мир, оборвать на время связь с бытием и живо ощутить себя, если не главным героем, то уж, конечно, главным свидетелем, а порою и соавтором, когда, отстранившись от книги в силу охваченных эмоций, приходят на ум дальнейшие возможные повороты судьбы...
Сквозь ветви хорошо виднелись простирающиеся луга за огородами, озерцо, бегущая от него к горизонту витая полоска высоких камышей вперемежку с осокой и сиреневыми вкраплениями иван-чая, сопровождающими луговую речушку. Обыденно паслось стадо сельских коров.
Глядя в безмятежную даль, ей чудилась безбрежная морская гладь и скользящая по ней шхуна «Колумб»*; когда же налетал ветерок, пробудив живой шелест листвы, шхуна начинала покачиваться от мерных волн Чёрного моря. Сюжет повести развивался стремительно, хитросплетения коварства, интриг, надежд и предрешённости не отпускали. Так и хотелось забежать вперёд, подсмотреть последние страницы. Но узнать преждевременно, кому суждено пройти все испытания и остаться в живых, а кого ждёт трагический финал, было равнозначно надкусу незрелого плода. И она сдерживала себя, отрывая периодически взгляд от книги и уводя его на луговые просторы.
О её местонахождении взрослые не догадывались. Со стороны тропинки яблоню надёжно перекрывало лохматое ореховое дерево.
- Вика! Вика-а-а!! – неожиданно долетело со двора.
Окрик нарушил выстроенные воображением картины. Он, словно взмах косы, чужеродной, ненужной, секанул под корень, и сказка опала. Ствол яблони сразу сделался шершавым и жёстким. Она поменяла положение, но не покинула убежища.
Два мальчугана, которым выпала очередь выпасать стадо, направляли его к просёлочной дороге и дальше по косогору в село. Приближалось время обеда.
У крайней яблони закопошились удоды. Они и до этого не прекращали озорничать, не обращая внимания на ставшую для них привычной гостю. Их дерево было самым старым в саду и отличалось могучими ветвями, пригнутыми под собственной тяжестью к самой земле. Никто их не обрезал для формирования кроны. Широкий низкий ствол был надщерблен. Удоды потрудились над ним и выточили дупло – семейный очаг.
Сколько она себя помнила, здесь всегда обитали удоды. Они каждой весной возвращались из дальних краёв и селились в своём доме. Не одно потомство взросло, оперилось и научилось играть гребнем-веером под этой яблоней. А затем начинало создавать молодую семью и наполнять свою жизнь заботами по подобию старших.
Осыпались яблоки в буйную траву. Собирая, а вернее, отыскивая их в травяных зарослях, случалось нередко сталкиваться с удодами, рыскающими в поисках пропитания. Заметишь бывало едва колышущиеся стебельки, приблизишься - и вот уже вынырнула рыжеватая головка, веер сложен, значит, - побеспокоили. Удоды хоть и чувствовали себя в безопасности в её присутствии, но всё же ближе, чем метра на два, не подпускали. Врождённое чувство самосохранения брало верх над любопытством.
Так у неё прошли детские годы, а у них, рыжих птиц, с десяток поколений. Бок о бок, в согласии и взаимопонимании. А, может, и во взаимоуважении.
Как давно она не укрывалась в своём убежище с приключенческой книжкой в руках. До чего же хотелось вновь опереться на шершавый яблоневый ствол, вдохнуть терпковато-сладкий аромат.
Выпасают ли как прежде коров на лугах? А удоды? Что с ними?!
Она очнулась от вопросов, вырвавшихся спонтанно, без её воли. Искать ответы на них было больно. Дом был давно продан по необходимости, новые владельцы сад вырубили. Слишком старый...
Рядом с удодом на крышу опустился ещё один полосатый пропеллер. Этот удод был поменьше, но отличался неугомонным поведением. Он тут же взял в оборот первого, тормоша его то клювом, то грудкой. Тот вяло реагировал, всем своим видом давая понять, что ему сейчас не до озорства. Они явно были знакомы.
С этого дня она наблюдала удодов регулярно. Однажды в утренний час один из них уселся на телевизионную антенну, крепко зажав в клюве аппетитного червячка. Так и полетел с ним прямёхонько в пышную крону магнолии. И в последующие дни два полосатых пропеллера поочерёдно исчезали в тени плотных магнолиевых листьев. Знать бы зачем... Она улыбнулась.
Весь мир содрогался от ежедневных новостей о коронавирусе, о новых жертвах. Но если бы ни этот планетарного масштаба кошмар, остановивший бездумную недальновидную инвазию человеком всех экосистем, не появились бы у неё во дворе оранжевые чудные птицы, не вернули бы её в точку отсчёта – в мир удодов.
* Николай Трублаини «Шхуна «Колумб».
Добавить комментарий