“Послушай меня, что произошло с одним молодым парнем лишь за один вечер”, - сказал мне однажды мой дальний родственник, некий Жорик Слесарь. Вы навряд ли знали его, потому что он ни в какие клубы не ходил, в прессе о нем не писали, и был стар, как стена плача в Иерусалиме. А кто, скажите мне, в наше время общается со стариками? Только их дети, и то по большим праздникам. Так вот, тот Жорик божился своим здоровьем, что эта история - сущая правда, и я ему поверил.
Дело было в Одессе в начале восьмидесятых годов. Лене Рувимчику, башковитому симпатичному парню совсем недавно, в июле, стукнуло двадцать девять лет и преподавал он математику в одной из Одесских школ. С восемнадцати лет Леня был один, как перст. Отец покинул этот свет от незаживающей раны, заработанной на войне, а мама - от болючей тоски по нему. Не дал Лене свернуть на скользкую дорожку босяцкой улицы Сема Ривкин, его друг с третьего класса, бывший ему как брат. Это благодаря ему Леня решился поступать в институт и стал учителем математики.
Да, чуть не забыл, еще к Лене прилип черный кот, которого он назвал Петрович. Прожил тот кот у Лени ровно десять лет, а на одиннадцатом, ровно три месяца назад, он, даже не сказав прощай, пошел подышать перед сном свежим воздухом и – с концами. Больше домой не возвращался, чем очень расстроил Леню. И как было не расстроиться, если кот был при нем, как Санчо Пансо при Дон Кихоте.
Зимой Петрович согревал постельку хозяину, а летом в жару он своим пушистым хвостом, как веером, махал над головой спящего Лени. Но это еще не все. Петрович очень любил сидеть на крышке водяного бачка над унитазом, и, когда Леня раздумывал там о смысле жизни и еще о чем-то очень важном, куря сигаретку, котяра одной лапой делал ему первоклассный массаж головы, а другой лапой - мял газетку, чтобы еще больше угодить хозяину. И все это делал с любовью и совершенно бесплатно.
Теперь мы уже кое-что знаем о Ленечке и можем подъехать вплотную к теме, как говорил все тот же Жорик Слесарь.
Был конец сентября. Бархатный сезон в Одессе медленно близился к осени. Особенно хороши были вечера. Не жарко, не холодно, в общем природа сделала все, что могла, чтобы сделать людям приятно. Да, неплохое время выпало на день рождения Семы Ривкина.
Леня спустился во двор со своей голубяни, так он называл комнату, прилепившуюся над дворовым туалетом. Еще жужжал во дворе примус, на котором старая тетя Роза, знавшая Леню еще с пеленок, доваривала в миске, размером в лохань, айвовое варенье. Из миски в воздух поднимался столб пара, в котором Леня с удовольствием провел бы остаток своей жизни.
До такой степени тот запах был хорош. Старая Роза, улыбаясь, помахала Лене рукой. Но разве она могла не зацепить Леню на пару слов: “Спешишь на свидание, красавчик”? “На имениы к другу”, - ответил Леня. “А? Ну тогда беги. Я уверена там будут хорошие девочки. Хватай такси, чтоб до тебя шустряки не расхватали самых лучших. Только смотри, чтобы была хорошая еврейская девочка. Понял”? Но Леня уже был на улице и не расслышал конца Розиной тирады.
Леня свернул с Базарной улицы на Решильевскую, где на углу с Полицейской жил уже чуть-чуть знакомый вам Сема Ривкин, которому в тот день исполнилось тридцать лет.
По Решильевской мотался свежий ветерок, а вдали на крыше оперного театра примостился на минуту огненный сегмент заходящего солнца. Только на минуту, а затем солнце сползло оттуда и приводнилось в мелководье Одесского залива. Стало темно. Один за другим зажигались окна магазинов. Одно окно привлекло Ленино внимание, и он остановился.
Три разодетые манекенные красотки стояли на расстоянии в полметра друг от друга, а у той, что была в центре, на голове сидел черный зевающий кот, очень похожий на Петровича. Он периодически бил по стеклу одной лапой, пытаясь поймать действующую ему на нервы муху. Увидев Леню, кот перестал дрыгать лапой и уставился на него красными огоньками глаз. “Чего мол стоишь здесь? Проваливай!»
Но Леня не уходил. Тогда кот рассердился, широко открыл свой зубасто-клыкастый ротик, зашипел и стал бить обеими лапами по стеклу, тем самым говоря, что он не шутит. “Не драться же мне с тобой”, - пошутил Леня и оставил разъяренного хищника в покое. “Чего я ему не понравился? Скорее всего, он был не в духе”, - решил Леня и прибавил шаг.
Но представьте себе, что на коте с сильно расшатанными нервами его приключения в тот вечер не кончились. Недалеко от Семиного дома у винного магазина “Не проходи мимо” Леню остановил очень неприглядного вида пожилой мужик с пустыми бессмысленными глазами. “Слушай, парень, - он подошел вплотную и положил руку на Ленино плечо. - Будь другом, помоги контуженному орденоносцу войны”.
Леня сразу понял, что мужику срочно нужно выпить и полез в карман за бумажником.”Вот вам пять рублей”. “А десять можно? - с тоской в голосе сказал мужик и надавил своей пятерней на Ленино плечо. - Сильно грыжа разыгралась. Третий день не пил - не ел. Спаси от верной погибели страдающего инвалида”. Леня дал страдающему десятку и мужик прямым ходом направился в винный магазин. У порога он повернулся лицом к Лене, приложил правую ладонь к виску, отдавая честь. “Что за странный вечер, - подумал Леня. - Вначале черный кот, потом этот алкоголик. Что-то здесь не так. Черный кот – это плохая примета. Это я знаю. Ну, и этот тип тоже не из тех людей, которых бы хотелось встретить один на один в темном подъезде ”.
Леня оказался первым гостем. Сема и его родители были на кухне и его приветствовала Семина бабушка Ева Исаковна. Она сидела в кресле у окна, держа на сухоньких коленях газету. Будучи очень преклонного возраста, бывшая комсомольский вожак в двадцатых годах, она до сих пор ежедневно перечитывала передовые статьи «Комсомольской Правды» и все еще верила в светлое будущее, за что заслужила ордер на двухкомнатую квартиру в доме на Решильевской улице и Бебеля, где жила вместе с дочкой Идой, зятем Гришей и внуком Семочкой. “Молодой человек, - обратилась Ева Исаковна к Лене. - Мне кажется, мы уже где-то встречались”. Она надела очк, и всмотрелась в стоявшего одиноко Леню. “Ну, конечно.
Это было здесь год назад. Такого красивого молодого человека тяжело не запомнить. В таких очках вы должны быть по крайней мере секретарем райкома партии. Присаживайтесь, в ногах правды нет”. Леня понял, что выпить стаканчик вина для успокоения нервной системы так быстро не удастся, придвинул стул и сел рядом. “Это мое личное кресло. Оно стояло в гостинной нашей бывшей квартиры еще до революции. Здесь я читаю, дремлю, мечтаю и жду, пока какой-нибудь умный человек поговорит со мной. Все заняты, бегут, бегут. А куда бежать, скажите пожалуйста. Мой внук тоже бежит все время, и все - без толку. Лучше бы он нашел себе хорошую девочку и женился”. Она остановилась передохнуть.
“Я уже надоела вам со своими мансами. Я вижу по вашим глазам, что вам скучно. Всем скучно со мной. Даже дочке и Семочке, не говоря уже о зяте. Вот так, уважаемый, приходит старость – готовься на мусорник”. Она бы еще долго выговаривала ему душу. Но тут подошли гости и она сказала: “Я вас отпускаю, молодой человек. Идите, идите, не стесняйтесь”.
Единственным знакомым из гостей был Боря Купороский, с которым Леня был соседом по дому. Но не только поэтому. Они сидели за одной партой в школе до шестого класса, и еще интересно, что Леня добровольно делился завтраком с Борей, потому что не переносил его всегда голодных глаз. Казалось бы, они должны были обнять друг друга или хотя бы тепло пожать руки. Но ничего этого не произошло. Наоборот, оба не были в восторге от встречи, и особенно Леня - после встречи с черным котом и алкоголиком. Говорили, что между ними когда-то давно пробежала черная кошка, и с тех пор они не общались. Как пошутил один знакомый: “Не сошлись характером”.
Боря был на год старше Лени, но выглядел на все сорок. Все те же голодные глаза, полысевшая голова и живот, который переваливался через ремень на его необъятных клешах. Несмотря на закругленные плечи, как у раздобревшей на парном молоке бабы, он был силен, как черт. Недаром его взяли в грузчики мясных туш на Привозе.
Боря пришел со смазливой улыбающейся шатенкой, глаза которой стреляли по всем гостям мужского пола. Дольше всех она обозревала Леню, потом мотнула головой в сторону Бори, взяла его за руку и сказала: “Боря, веди себя как человек. Не делай свои штуки. Ты не на Привозе”.
Время приближалось к девяти, а именины, где люди пьют, едят и выпендриваются, кто как может, почему-то задерживались, и гости затосковали. Почуяв носом, что публика начнет бунтовать, Семина мама, выглянула из кухни и чуть не плача, сказала: “Дорогие гости, умоляю. Дайте дожарить последний бычок”. И гости согласились, что нужно дожарить. Действительно, что за именины без жареных бычков?
Это значило бы спустить весь праздник коту под хвост. Молодые люди и родственники терпеливо ждали, довольствуясь запахами салата оливье на столе и горелого подсолнечного масла из кухни. Но только не Боря. Он был голоден, а бутылка водки, стоявшая перед ним, еще больше распаляла его аппетит. Он слишком долго сдерживал себя, но в конце концов сдали нервы и он налил себе в бокал водки и встал, чуть не пробив потолок стандартной Хрущевской квартиры. Все задрали головы в его сторону и с улыбочками ждали, что скажет новенький.
А девушка, которая привела его, так посмотрела на него, что любой другой от такого взгляда провалился бы сквозь бетонный потолок прямо к соседу на кухню, где пахло котлетами и прокисшим борщом. Но - это шутки, а если серьезно, то Боря, не обращая внимания на взгляд своей подруги, поднял бокал и сказал: “Я вижу, что никому не интересно сказать пару слов за здоровье именинника”. Он нагнулся к подруге и сказал ей на ушко: “Как зовут именинника? А? - И, получив ответ, продолжал. - Я пришел с красавицей Бэлочкой. Я никого не знаю и меня никто не знает. Я – чужой. Жареную рыбку, предположим, я могу подождать, а с водкой ждать нельзя. Испарится через форточку, к чертям собачьим.
Так что, будь здоров, Семен, и всем большой лехаим”. И Боря артистически опрокинул спиртное в свое бездонное нутро. “Садись, оратор”, сказала ему Бэлочка и потянула за рукав рубашки. Он медленно, нехотя, сел. Гости и именинник вяло сказали лехаим, а бабушка почему-то захлопала и попросила слова. Говорила она очень ясно, так чтобы самый последний двоечник мог понять, о чем идет речь. А речь шла о ее внуке Семочке: “Только вчера он был маленький и худенький, а сегодня – стройный красавец и большая умница. Но до настоящего мужчины ему еще нужно дорасти чуть-чуть.
Придется подождать еще двадцать лет. Зачем ждать? - спросите вы, конечно. Объясняю зачем. Пятьдесят лет – это тот возраст, когда у мужчины уже накопилось достаточно сэхл (ум, идиш) и он может что-то толково сказать и сделать хорошее для себя и для других. Поняли? Все, я кончила, потому что бычки пришли”. Вся публика захлопала, и тут в гостиную на задних лапах вбежала мяукающая черная кошечка, а позади нее шел Семин папа, гордо неся большое блюдо, в котором еще скворчали от жара золотые пахучие бычки. Запах действительно был сногсшибательный. Ну и кошечка всем понравилась. Но только не Лене, потому что две черные кошки в один вечер – это уже слишком. Что-то нехорошее должно случиться сегодня, - решил он и еще больше загрустил.
А Боря, увидев блюдо с бычками, вскочил, будто кто-то вставил ему шпильку в одно место, и закричал: “Ура! Бычки пришвартовались”! Он бы еще долго кричал, но Бэлочка бысто остановила его: “Боря, еще одно слово - и ты меня больше не увидишь. Понял”? “Чего? Ты кто такая, чтобы пугать меня”? - сказал он и навалился на бычки. Он ел, как будто постился целую неделю и пил, пил и пил.
Лишь один раз он оторвался от жратвы, посмотрел вниз и зло, вполголоса, сказал кому-то: “Пошла вон, стерва”. И вслед за этими словами снизу донесся жалобный кошачий визг. Наверное никто, кроме Лени, не обратил внимания на это. “Наверное, этот гад пырнул кошку ногой”, - решил Леня. Гости с аппетитом ели, много пили и громко говорили. Было шумно и, чтобы услышать, что говорит сосед, нужно было подставить свое ухо к его рту. Лене не хотелось говорить. Он молча думал о жизни. “Наверное, нужно напиться, чтобы почувствовать себя веселым.
А как почувствовать себя счастливым? И что такое счастье вообще”? Вот такие странные мысли вдруг забрели в Ленину абсолютно трезвую голову. И вдруг из-под стола он услышал жалобное мяуканье. Заглянув вниз под стол, Леня увидел черную кошечку, которая, прижавшись боком к его ноге, глядела вверх круглыми голодными глазами. “Вот тебе твоя любимая рыбка. Кушай на здоровье”,- пошутил Леня и положил ей на пол недоеденного бычка.
Представьте себе, что люди продолжали поглощать пищу и пить, и не видно было этому конца, когда маленький сухой мужичок неопределенного возраста, сидевший напротив Лени, вытерев от рыбьего жира рот, резво поднялся со стула и зычным басом скомандовал своей даме: “Фрида, хватит жрать, идем танцевать”! Публика зааплодировала и поднялась на призывные звуки медленного танго с большим энтузиазмом.
Только Боря продолжал сидеть, доедая последний уже остывший бычок. И как только последняя косточка была перемолота, он ударил ладонью по лбу. “Граждане, у меня есть тост. Давайте выпьем за Семину мамочку, папу и бабушку. Нехорошо получается. За всех пили, а за самых главных – нет. Наливайте!” Только папа оставил свою даму и пошел допивать, а бабушка, разбуженная его громким басом от тревожного сна своей комсомольской молодости, открыла глаза, увидела своих - и снова заснула. Боря, чуть обиженный тем, что ему не аплодировали за его душевный тост сказал: “Никто не пьет. Жалко. Ну тогда я выпью сам”. Он нацедил из бутылку столичной то, что полоскалось на дне, и ловко опрокинул вовнутрь.
Потом он сел лицом к танцующим и глаза его, как у быка на красный цвет, медленно наливались бешеной кровью. А дело было в том, что его подруга Бэлочка, когда заиграла музыка, встав со стула, сразу направила свое смачное молодое тело к стоящему возле бабушки Лене. Она протянула ему свою руку и поманила на танец. Со стороны это выглядело так, словно они были знакомы много лет. Леня не мог отказать такой шикарной девице. Он встал, взял ее за руку, и они пошли к танцующим. Вы думаете, что они танцевали? Нет, они замерли на одном месте, чуть двигая ногами, и о чем-то говорили, смеялись и снова говорили. А когда кончился танец и люди расселись по своим местам, те двое продолжали еще стоять посреди комнаты, держа друг друга за руки. Потом, очевидно проснувшись от приятного сна, они наконец решили разойтись.
Разъяряенный Боря с красным до синевы лицом медленно пошел к ним, держа в руке бокал с вином. Все поняли, что этот большой злой медведь задумал что-то нехорошее. И люди не ошиблись. Боря готовился расправиться с обоими. Но вначале он выколотит душу из очкарика Рувимчика, а потом покажет, где раки живут, сучке Бэлочке. “Я наблюдал за тобой, козел, весь вечер. Ты все время бросал взгляды на эту дурочку. Думал, что я пьяный. А я даже пьяный все вижу. Запиши это у себя на лбу”. Леня понял, что у пьяного Бори чешутся руки подраться. Но драться с ревнивым дураком - значило окончательно испортить вечер своему другу. И Леня решил уйти. Что произойдет дальше, Леня не знал. И никто из гостей тоже не знали. Только Боря знал. Он подошел, чуть покачиваясь, поближ - и плеснул вино из бокала Лене в лицо.
Что здесь началось!
Женщины завизжали, мужчины бросились оттаскивать Борю, а Леня стоял посреди комнаты, закрыв лицо руками. Вино, попавшее в глаза, ослепило его. “Ничего не вижу,” – сказал Леня. Сема взял его за руку и повел в ванную комнату. “Промывай лицо водой. Много раз. Тебе станет легче. Еще, еще. Не жалей воды и не думай об идиоте. Потом разберемся с ним”.
А в гостиной в это время Боря разбросал мужчин, пытавшихся его утихомирить, и Бэлочку в их числе. Тогда маленький сухой неопределенного возраста мужичок, который первым пошел танцевать, подкрался сзади и в неимоверном прыжке повис на Бориной могучей шее: “Я за себя не ручаюсь! Если он не успокоится, придушу гада”! И тут проснувшаяся от шума Ева Исаковна снова вступила в оркестр: “Евреи, не надо крови! Мало мы ее пролили в войну? Я вас спрашиваю, люди, где это видано, чтобы устроить такой тарарам у моего Семочки на дне рождения!” И все гости загалдели: “Да! Где это видано”?
Но заслуженная комсомолка на этом не остановилась. “Пусть будет тихо! Где этот симпатичный молодой человек в очках? Ну тот, что секретарь райкома партии”! Кто-то пошутил: “Он стирает белье”. Очевидно старушка не расслышала про белье и продолжала: “Он же был весь в крови. Вызовите скорую помощь”. “Бабушка, это была не кровь, а вино. Успокойся, у него с кровью все будет в порядке”, - сказал ей на ушко именинник Семочка. “Вы, молодежь, ничего не понимаете”, - обессиленная, почти шепотом сказала она и махнула рукой. Мол, делайте, что хотите. Я очень устала от всех ваших дел.
Гости притихли и сделали печальные лица. А тот самый мужичок, который оседлал Борю и, как тисками сдавил его горло, закричал: ”Так что будем делать с этим гадом”? Общество молчало. Тогда он почти по- шекспировски сказал: “Душить или не душить”? И в тишине раздался умоляющий голосок Бориной подруги Бэлочки: “Пожалуйста, не душите”. Все задумались. Только жена повисшего на Бориной шее мужичка, Фрида, тертая - перетертая баба, закричала грубым голосом: “Яша, зачем тебе эта морока? Отпусти гада. Пусть катится к одной матери”.
Леня уходил последним. Была темная ночь. Ни звезд, ни освещенных окон, ни уличных неоновых фонарей. И тишина лежала на спящей грешной земле. Только веселое мяуканье черной, как ночь, кошечки, следовавшей за Леней, нарушало тишину. Они дошли до винного магазина, который был таким же темным, как та ночь. Там кошечка остановилась, промяукала извиняющимся голосом что-то вроде “прощай” на своем языке и, потершись мордочкой о Ленину туфлю, побежала назад к своим.
Добавить комментарий