Понюшка вне закона

В обстановке тотальной травли производителей и потребителей никотинной продукции до недавнего времени Кентукки был табачной Меккой страны. Первый штат в США по выращиванию табака, первый по числу курильщиков, последний по стоимости сигарет. Но главное, — самый лояльный к небольшой (на фоне алкоголя и наркотиков) человеческой слабости. Когда по всей стране заполыхали костры табачной инквизиции, в Кентукки можно было курить, когда угодно и где угодно, за исключением, пожалуй, детсадов, госпиталей и церквей. Табачную толерантность символизировал бывший шахтер, губернатор Пол Паттон и попутно, на собственном примере, опровергал аксиому о вреде курения. В свои 65 лет глава штата был мужик хоть куда. Денно и нощно пахал на государственном поприще и, кроме ровесницы-жены, имел еще молодую любовницу, хотя выкуривал по пачке-две в день.

Черные времена для кентуккских курильщиков наступили с воцарением на престоле Эрни Флетчера. Морально неустойчивого губернатора, демократа-угольщика сменил рафинированный и “праведный” во всех отношениях республиканец. В прошлом миссионер, военный летчик и врач. Последняя профессия оказалась роковой для курильщиков штата. Как медик, Флетчер стал рьяно искоренять зло. Урезал госдотации фермерам, выращивающим табак. Пробил закон о повышении сигаретного налога. Когда 13 лет назад я приехал в Америку, пачка “Марлборо” в Нью-Йорке стоила два доллара, в Кентукки — доллар. Сейчас — два с половиной. Утешает лишь то, что уже девять лет, как я завязал с куревом, и у ньюйоркцев та же пачка сегодня стоит пять баксов. Не говоря уже о заморских ценах. В Париже у меня глаза на лоб лезли: “Марлборо” или “Голуаз” по 5-6 евро, откуда у людей такие деньги на сигареты?

Но в Париже хоть не дискриминируют курильщика, кури, где хочешь. Зато в благочестивой Америке, если за что возьмутся, не остановишь. По части ханжеских запретов США — близнец Советского Союза. “Сухой закон” умер в 1933 году, но по сей день покойник живее всех живых. В той или иной форме Great Prohibition действует на половине территории Соединенных Штатов. Табак в США не запрещен, но производители работают, как саперы — не знают где и когда в следующий раз рванет. Курильщиков, как волков, обкладывают новыми и новыми флажками. За последние годы в Кентукки их выкурили из офисов, общественных мест, ресторанов и даже баров. Даже если курящего показывают по телевизору, то только губы и руку с сигаретой, не дай Бог, знакомые увидят! Осталось, как в Калифорнии, запретить курение в парках и на пляжах, и можно рапортовать о полной и окончательной победе над курильщиками в отдельно взятой стране.

Но бюрократическая мысль не дремлет. На сей раз в авангарде творческого поиска оказались тюремщики. “Как так, — однажды воскликнул начальник одной из крупнейших тюрем штата La Grange Лэрри Чандлер, — никотинное зло успешно искореняется, а в вверенном ему заведении процветает!?” Если на воле курит почти каждый третий житель штата, то в La Grange — два из трех. Статистика типичная для всех тюрем Кентукки: некурящий зэк здесь сродни девственнице в борделе. Публика соответствующая, необремененная моральными оковами: насильники, грабители, убийцы... курильщики.

Свою инициативу комендант Чандлер базировал на солидной научной основе. В силу специфического образа жизни у многих зэков хронические проблемы со здоровьем, и курение в общей камере увеличивает риск обострения болезней. На первом этапе оборудовали курилки за пределами камер. Зэки поворчали, но смирились. На втором, Чандлер решил закрыть проблему одним махом: с прошлого месяца курево в тюрьме La Grange объявлено вне закона. На сей раз новация не оставила никого из 1000 зэков равнодушными. До открытого бунта пока не дошло, но тюремные авторитеты не исключают массового неповиновения, если запрет не будет отменен. Та же самая ситуация в других тюрьмах штата, подхвативших “народный почин”.

Специалисты-криминологи нe приветствуют “антитабачный экстремизм” кентуккских тюремщиков. Как всякая радикальная мера она чревата негативными и вполне предсказуемыми последствиями. Сигареты из разряда легального товара станут контрабандой, соответственно вырастут цены на запретный плод, за ними потянется клубок преступлений вплоть до разборок с применением оружия. Образовавшийся сигаретный вакуум заполнят наркотики.

Как утверждает Брэд Роду, специалист по “табачным” заболеваниям Луисвиллского университета, инициатива тюремного руководства La Grange бестолкова и практически бесполезна. Запрет не касается жевательного табака, не менее опасного, чем традиционные сигареты и трубка. Из того же ряда таблетки — заменители никотина. Не следует забывать и психологию заключенных. Многим из них сидеть до Второго пришествия, сигарета — одно из редких удовольствий зэков, если их лишить и этого, они способны на крайние поступки. Когда на тебе висят 50 лет или пожизненный срок, лишние 10-20 ничего не значат.

Впрочем, за “отеческой” заботой коменданта Лэрри Чандлера о здоровье заключенных проглядывает вполне циничный расчет. На сей раз идущий сверху, из стен Капитолия штата. В нынешнем финансовом году смета на здоровье кентуккских зэков усохла на 40 миллионов долларов. Пока житель США находится на воле, его здоровье — его проблемы; как только он попал за решетку, его здоровье — уже проблемы государства. Раз оно приютило человека, значит, за него и в ответе. Корми, пои, лечи. И если на воле господствует волчий закон капитализма — всем в стране до лампочки твое здоровье, в тюрьме торжество социализма: самая лучшая медицина — это профилактика здоровья. Хоть там до начальства доходит эта истина.

Правда, идеологам тотальных запретов она не всегда помогает. В отличие от пьющего, курящего, гуляющего на стороне, но здорового предшественника, Эрни Флетчер не курит, не пьет, блюдет верность жене, однако не вылезает из госпиталей. Губернатора и зэков роднит бесплатная медицина. Похоже, это завоевание социализма плохо приживается в условиях развитого капитализма, и в организме правоверного республиканца происходит отторжение чужеродного тела. Пора Эрни Флетчеру переходить на лечение из собственного кармана, авось полегчает.

Обычно в американских госпиталях больным не дают залеживаться, но 66-летняя домохозяйка Шёрли Оливер поступила в начале мая в Lourdes Hospital, что в городе Падука, Кентукки, с таким букетом хронических заболеваний, что ее продолжали держать в стенах больницы почти месяц. В числе ее недугов были диабет, сердечная недостаточность, проблемы с легкими. Но больше всего жизнь отравлял ревматоидный артрит с постоянными суставными болями. Прогрессирующая болезнь началась с пальцев ног, затем пошла вверх, захватив лодыжки, колени, бедренные кости, дошла до спины. Любое движение причиняло адские боли.

Со дня поступления при Шёрли постоянно находился ее муж, 67-летний Уэйн. Отлучался только сделать дома уборку, проверить почту, сменить белье и одежду. Хотя здоровьем Уэйн Оливер тоже не мог похвастать. Первую половину трудовой жизни он проработал плотником. Кстати, строил этот Lourdes Hospital в 70-х годах прошлого века, где и надорвал спину. Уэйн перенес шесть операций и, не в силах выполнять физическую работу, переквалифицировался из плотника в баптистского пастора, прослужив до пенсии в двух небольших церквях города.

Уэйн и Шёрли поженились 43 года назад и с тех пор не разлучались даже на день. Их брак был на редкость счастливым и гармоничным. Сыновья четы Оливер, Энди и Майкл, не помнят не только каких-то родительских ссор, но даже легких размолвок. Всегда рядом, всегда рука в руке, в счастливые и трудные периоды жизни. По мнению друзей и близких, брак Оливеров — тот случай, когда Бог соединяет две половинки одного целого.

Поводом для трагедии послужило решение администрации госпиталя о переводе Шёрли Оливер в дом для престарелых. Ранним июньским утром дежурная медсестра услышала звуки выстрелов. Зайдя в палату Оливеров, она увидела на кровати два трупа. Мертвые супруги держали друг друга за руки. Рядом на постели лежал пистолет, на тумбочке предсмертное письмо.

Миллионы пожилых американцев по медицинским показаниям уходят в nursing homes. Психологически нелегкий выбор, но говоря языком Энгельса, это осознанная необходимость. То, что не в силах сделать семья, берет на себя общество. Дом для престарелых не означает краха семьи, просто она переходит в новое качество. Более здоровый супруг может навещать больного практически в любое время, забрать домой на праздники и просто так на несколько дней, свозить на шопинг, к парикмахеру, на обед в любимый ресторан... Не густо, но лучше, чем 24 часа в сутки находиться при больном человеке и обихаживать его.

Но с чем мирятся миллионы, не устраивало чету Оливеров. О том, что решение уйти из жизни вместе было обоюдным, свидетельствует положение трупов. Никаких следов насилия. Сначала Уэйн выстрелил в сердце жены, затем вложил ладонь в ладонь и выпустил пулю в свою грудь. В письме к сыновьям они объясняют свое решение нежеланием ни часа жить друг без друга. И благодарят Бога за подаренную им любовь. Кентуккских Ромео и Джульетту похоронили в одной могиле. Нет повести печальнее на свете...

Хотя как сказать. За каждой историей болезни своя печальная повесть, а за ними не менее печальная статистика. Особенно, когда речь идет о таком страшном недуге, как рак. И особенно, на финальной стадии болезни. На этом этапе американская медицинская практика по отношению к больным противоречит здравому смыслу. Стопроцентно обреченных людей медики приговаривают на дополнительные и бесцельные муки. Кому-кому, а врачам приблизительно известно, сколько осталось жить раковому больному, однако продолжают предписывать без пяти минут покойникам никчемные припарки.

В 1999 году 12% онкобольных в стране в последние две недели жизни проходили курс химиотерапии. На 10% больше, чем десять лет назад, и сегодня эта цифра еще выше. Чаще всего, больные уже не хотят ничего, но их заставляют идти на агрессивные и болезненные процедуры. Во имя великой дойки Медикэра. Дядя Сэм, то есть в конечном счете, мы с вами, за все заплатит. “Пора прекратить эту порочную практику!”, — утверждает д-р Крэг Эрл из Гарвардского университета. От имени Американского общества клинической онкологии д-р Эрл проверял истории 215 тысяч больных, умерших от рака в 1990-х годах и пришел к печальным выводам.

Практика направления безнадежно больных на ненужные им процедуры дополнялась и дополняется поныне в еще больших масштабах направлением в богадельни. Каждый американец знает, что стоит за именем hospice — врата на тот свет. Дом, из которого нет возврата. Многие раковые больные находятся в ясном сознании до последнего вздоха, зачем тогда усугублять физически обреченных людей дополнительной психической травмой? Тем более, когда им осталось жить три-четыре дня, так пусть они умрут хоть с мизерной, но надеждой, которая, как известно, умирает последней. Hospice — это смертный приговор, без обжалования и кассаций.

Нет повести печальнее на свете...

НА МЕСТЕ... ШАГОМ МАРШ!

И закончу эти несколько грустные заметки более мажорной фотоподборкой, хотя речь пойдет не о самом веселом месте на этой земле — кладбище.

У каждого свои представления о прекрасном. Для полковника и ветерана Гражданской войны Генри Вулдриджа таковыми были плац и строй, и он воплотил их в конце 19-го века на... кладбище. Выйдя в отставку, полковник обосновался в кентуккском городке Мэйфилд, занявшись коневодством и торговлей. Глухоманный таун так и остался бы безвестным для истории, если б не фантазии Вулдриджа. Сейчас Мэйфилд, а точнее, здешнее кладбище Maplewood, место паломничества не только кентуккских туристов. Посмотреть на процессию, которая никогда не сдвинется с места, едут со всей страны.

Монументы Вулдриджа — это 18 кладбищенских скульптур в натуральную величину. Все они “движутся” строем в три ряда. Во главе “колонны” олень, за ним любимый охотничий пес полковника, лиса, и уж затем “идут” люди. Все в одном направлении, в “затылок” друг к другу. Мать Вулдриджа, четверо братьев, три сестры и две девочки-племянницы, близкие друзья... В “строю” нет миссис Вулдридж и детей полковника, поскольку автор кладбищенской процессии никогда не был женат. Зато он сам в колонне присутствует дважды: пешим и конным, вместе со своим жеребцом Фопом. Мужчины с модными в то время пышными усами, женщины в долгополых платьях.

Все скульптуры зверей и людей сделаны из местного камня-песчаника, за одним исключением. Свой конный монумент полковник увековечил в итальянском мраморе.

Если вам доведется путешествовать по Кентукки, загляните в Мэйфилд (графство с многозначительным именем Graves — “Могилы”) на местный погост Maplewood, не пожалеете. Wooldridge Monuments занесен в реестр памятников национального значения и считается одним из интереснейших кладбищ мира.