В огромном проходном ленинградском дворе на Мойке, где я родился и вырос, жила пожилая бездетная супружеская чета актеров. Люди очень добрые и словоохотливые. В праздник по весне (в Пасху) они приглашали нас, дворовых мальчишек, к себе на дом есть куличи. Их «дом» – на самом деле - просто довольно большая комната в традиционной питерской коммуналке в бельэтаже над въездной аркой.
Все стены их жилища были увешаны фотографиями супругов в разных ролях и большими старыми афишами спектаклей с именами артистов в них занятых. И вот на одной из них в рамочке висела такая афиша «Граф Лев Толстой. Братья-помещики. Драма в 4 – х действиях и 7 картинах. Вступительное слово – автор Л.Толстой». Мне было уже лет 13 – 14 (имя Льва Толстого мне было известно), когда однажды в один из таких пасхальных визитов я спросил дядю Ефима (жену звали – тетя Сима), правда ли, что это и есть «сам Лев Толстой». И был ответ: « …Нет, это его сын, средний из пяти братьев, большой такой и совершенно лысый человек, очень на него похожий, с толстым носом. Когда он выходил к публике, думали что это и есть настоящий Толстой, а у нас, мил человек, с Симочкой был дебют в этих «помещичках» в Костроме в 10 году».
Вот и весь сказ на эту минуту …
С унылостью и досадой (не могу смолчать, как и Большой Лев) я решаюсь признаться (столько -то лет прошло, уйма, уйма …), что же было самого такого – этакого в тех походах к куличам, что тут в первую голову … Не знаю, как для Вовки с Мойки, 12 – он жил с матерью, детским парикмахером, «над Пушкиным» и ходил домой через ту же боковую дверь под аркой, что и Александр Сергеевич с домашними (только тот на 2 – й этаж а мой Вовка на 4-й) и как вырос – стал-таки настоящим Мужским мастером к которому записывались все мы, близ живущие стиляги
Между прочим, домик-то и номерок не хухры-мухры, а тот самый Демутов трактир с крыльцом и крышей, где Пушкин якшался с самим Чаадаевым. И вот если бы можно было к этому трактиру и к его гостям применить современную практику клонирования, то вот они оба – Александр Сергеич и Петр Яковлевич, торчат (за милую душу) напротив, у чугунной решетки, вальяжно облокотившись о гранит набережной моей бесконечно любимой, зеленовато-томной печальной Мойки, где некогда торчал и я.
Так вот, признаюсь! Что касается меня, то самым-самым большим удовольствием и лакомством было незаметно выковыривать из святого кулича - изюм. Вот в чем и где томилась моя вера, каюсь.
И вот не думал – не гадал, что именно этот давний пасхальный эпизод вдруг так ярко блеснет в моей памяти в зимний короткий вечер в Шведской Упсале далекого нынче 1996 года, где я первым из первых разбирал архив гражданина Швеции графа Льва Львовича Толстого, среднего сына писателя, будучи в гостях у его внука, страхового агента Ювана Толстого. И среди бумаг – вот она, большая афиша: «Братья помещики … ». 1916 год. Вспомнил тогда, а вот сейчас, когда я пишу эти строки, – я почти реально «вижу», как смешно и укоризненно смотрит на меня тетя Сима и грозит пальчиком с огромным перстнем, когда я своим пальцем, воровато так, выковыриваю из кулича изюм…
Добавить комментарий