Голод : живая память сердца
«У мира – две оси: любовь и голод –
основа всего человеческого бытия».
Анатоль Франс,
Французский писатель, лауреат Нобелевской премии
«В мире есть царь – этот царь беспощаден,
голод названье ему».
Николай Некрасов, русский поэт XIX века
Судя по афоризмам эпиграфа, всем нам хорошо знакомое понятие «голод», которое мы привыкли довольно часто использовать в быту, французский писатель Нобелевский лауреат А. Франс и русский поэт Н. Некрасов не без основания, считали «осью человеческого бытия» и «беспощадным царем».
Еще в положениях Библии легко было найти убедительные свидетельства о голоде, когда к её известному персонажу Иосифу («Бытие», гл. 37-50) обратился за консультацией сам египетский фараон. И Иосиф исходя из своих сновидений, правильно предсказал 7 лет хорошего урожая и затем 7 лет неурожая и голода, одновременно посоветовав за изобильные годы скопить запас зерна. Фараон оценил мудрость пророка и назначил Иосифа заведующим всем хозяйством.
Также Библейский пророк Илия, который жил при израильском царе Ахаве, пришел к царю, который поклонялся идолу, и передал ему Божье послание: «За твое нечестие в эти годы не будет ни дождя, ни росы, разве только по моей молитве». И только молитвы посланника Всевышнего спасали народ от голодной смерти.
В мировой энциклопедической риторике появилось новое понятие «массовый голод», что означает социальное бедствие, вызванное длительной нехваткой продовольствия и приводящее к массовой гибели населения на территориях крупных регионов. Хоть в настоящее время и существуют вполне достаточные мировые ресурсы продовольствия, однако по утверждению сельскохозяйственной организации ООН (англ. Food and Agriculture Organization, FAO), основанной сразу после окончания Второй мировой войны и имеющей богатый опыт ответственности за мировую продовольственную безопасность, каждый седьмой человек в мире страдает от хронического голода и недоедания.
Официальные мировые данные этой же организации ФАО, по состоянию на сентябрь 2010 года, иначе чем катастрофическими назвать нельзя: общее число страдающих от хронического голода составило 925 миллионов, что больше, чем в 2008 году, на 98 млн. человек. Из них 578 миллионов живут в Азиатско – Тихоокеанском регионе, 239 миллионов – в Африке( к югу от Сахары), 108 миллионов – в остальных странах. Две трети общего числа голодающих проживают в семи странах: Бангладеш, Китай, Демократическая республика Конго, Эфиопия, Индия, Индонезия и Пакистан.
По информации NSA CША (Агентство национальной безопасности), в 2004-2005 г.г. в мире каждый день от голода умирало 24000 человек. Потрясающая статистика.
До XIX века голод был массовым явлением во многих странах Европы и был в основном связан с неурожаем и войнами. Еще в 1772 году в Саксонии 150 тыс. человек умерли от недостатка хлеба, а в 1817 году голод свирепствовал во многих местностях Германии. Вместе с тем, с середины XIX века массовый голод в Западной Европе ушел в небытие, благодаря быстрому развитию всемирной торговли и путей сообщения, что позволило значительно активизировать поставки продовольствия в неурожайные регионы. Сложился мировой рынок продовольствия. Цены на хлеб перестали напрямую зависеть от урожая в стране, и, что очень важно, значительно повысились доходы населения и крестьяне в случае неурожая стали в состоянии приобретать недостающее продовольствие.
Голод в Советской России 1921 – 1922 годов, более известный как «голод в Поволжье», охватил 35 губерний: Поволжье, Южную Украину, Крым, Башкирию, частично Казахстан, Приуралье и Западную Сибирь с общим числом населения 90 млн. человек, из которых голодало не менее 40 млн., хотя по официальным данным советской статистики - всего 28 млн. человек.
Тогда число жертв голода составило около 5 млн. человек.
Но это всего лишь прелюдия к теме, в которой я решил подробно поведать читателю о личностных переживания человека, а еще страшнее - детей, которых постиг голод. Впервые я услышал это ужасное слово, даже страшно признаться, в самом начале своей жизни, когда мне едва минуло 3 года. Тогда, естественно, я еще не осознавал, что страна переживает трагическое событие, вошедшее в историю, как голод 1932 – 1933 г.г. Этот массовый голод в СССР охватил территории Украины (сегодня здесь уже отмечают 85 годовщину этой трагедии, официально названной «Голодомором»), Белоруссии, Северного Кавказа, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана и повлек значительные человеческие жертвы. По большинству демографических оценок, число жертв - около 7 миллионов человек.
В те голодные годы наша едва зародившаяся семья жила в Белорусской деревне Копцевичи на Гомельщине, где от голода никто особо и не страдал: практически каждая семья имела свое натуральное хозяйство.
Вместе с тем, в результате неурожая злаковых катастрофически недоставало хлеба и муки, поэтому всю, как на грех, очень суровую зиму 1933 года взрослое население деревни с детьми ежедневно выстраивало колоссальную очередь в магазин: до сих пор помню его красочную вывеску с названием «Сельпо». Хоть прошло уже более 85 лет, но я хорошо помню, как рано утром за мной заходил соседский дедушка Йоселе (именно тогда, похоже, навсегда зародился всем нам знакомый слоган советской торговли «в одни руки») и мы с ним отправлялись в сельпо за хлебом, где приходилось в лютый мороз подолгу выстаивать в многолюдной очереди.
Тогда-то и состоялась моя первая встреча с людьми, которые без конца обсуждали новое для меня слово голод, а дедушка Йоселе старался очень подробно объяснить мне его суть. Многое из объяснений авторитетного Йоселе мне было попросту малопонятно, хотя активно бытовавшее тогда в народе слово «голод» и созвучное, из того же ряда понятий, слово «холод» неплохо определяли времена бесхлебицы, которая довольно часто преследовала меня по жизни.
В 1937 году семья перебралась в город Курск. Родителями преследовалась одна единственная цель - использовать возможности города для получения детьми достойного образования. Но, к сожалению, задумку родителей осуществить до конца не удалось: началась война, и в октябре 1941 года отец был призван на фронт, город был оккупирован фашистами, а мы отправились в эвакуацию, когда впервые обрели официальную «кликуху» - беженцы.
Спустя почти месяц, не без тяжких приключений, эшелон доставил нашу семью (маму и четверых малолетних детей) в Узбекистан, древний районный городишко Шахрисабз, который тогда был приписан к Бухарской (ныне Кашкадарьинская) области. Даже в самом страшном сне не могло присниться, что в хваленом и воспетом акынами Узбекистане есть город, облик которого будто скопирован с картин, изображающих цивилизацию раннего средневековья. Разместили нас в совершенно неприспособленных для жилья бывших складских помещениях, где уже ютились беженцы из Минска: страшно изможденные женщины, старики и дети.
Все мамины попытки найти хоть какую-либо работу и наладить хоть кое-какой терпимый быт оказались тщетными. Единственно, что поддерживало наше полуголодное существование, хлебные карточки по 400 гр. на члена семьи и небольшие деньги от продажи маминого обручального кольца. Через пару месяцев стало очевидным, что если не свершится чудо, мы все погибнем от голода.
С каждым днем мы все больше и больше стали чувствовать и понимать, что не существует никаких человеческих лишений страшнее голода: это ни с чем несравнимое медленное угасание жизни. И нет ничего ужаснее материнского горя: оказаться беспомощным свидетелем голодного страдания своих детей. А именно это и происходило глубокой осенью и ранней зимой 1941 года в городе Шахрисабз, где один за другим от голода и болезней умирали забытые Богом и людьми, бежавшие от Холокоста дети, их мамы, бабушки и дедушки.
Очень скоро всем нам стала понятна отчаянная безнадёга нашего положения - положения несчастных людей, попавших «из огня, да в полымя». Больше всего перепугало маму, когда я, старший мужчина в семье (мне едва исполнилось 11 лет), стал от голода заметно опухать и тяжело передвигаться. Кто теперь знает, сколько жизней могли бы спасти жившие тогда рядом с нами местные соотечественники «бухарские евреи», и кто теперь может объяснить, почему они этого не сделали, нарушив тем самым основной постулат иудаизма: «Кто спасёт одну жизнь – спасет целый мир». Спас нашу семью политический ссыльный, бывший зажиточный крестьянин Курской губернии (сказалась общность землячества) Авдеев Иван Трофимович, который настоял на нашем отъезде и даже материально помог нам оттуда уехать.
Новое место, куда нас забросила непредсказуемая судьба беженцев была станица Талгар казачьего Семиречья. Все непросто было и на новом месте, но появилась явная возможность выжить, и мы ее сообща «одолели». Я, двенадцатилетний мальчишка, вместе с мамой работали на предприятии, которое называлось Промкомбинат: мама – разделывала овощи в сушильном цехе, а я был в должности, которую в народе называли «водитель кобылы».
Кроме того, каждый воскресный день я торговал на рынке трикотажными изделиями, которые производил кустарь – надомник, и тоже подрабатывал, что, как правило, хватало на ведро картофеля и было хорошим подспорьем для нашей семьи. Как только весной 1944 года был освобожден Курск, мы сразу распрощались с эвакуацией, хотя и в освобожденном Курске борьба с беспросветной бедностью вообще и голодом в частности стала явлением перманентным.
Все пережитые ужасы тех голодных лет легли на плечи нашей мамы, которая едва дождавшись с фронта мужа, нашего отца, летом 1946 года в возрасте 46 лет скончалась: тогда я уже учился в Бакинском Военно-морском подготовительном училище (предтеча Нахимовских училищ).
Пятнадцатилетним изголодавшимся юношей я начал свой тернистый путь в самостоятельную жизнь: на вокзал Курска я отправился в галошах (ботинки были в очередном ремонте, и их на вокзал мне принесла сестричка) и в выданной в школе спортивной майке. Предстояли мучительные скитания по случайным платформам, товарнякам, тамбурам и подножкам вагонов послевоенной железной дороги. Добравшись «с горем пополам» до училища, в период сдачи вступительных экзаменов, я продолжил мое полуголодное существование.
Страшно даже вспоминать, как для молодежи, собранной со всех концов нашей необъятной родины, деликатесом служили зернышки еловых шишек из соседнего парка. Тем более, что все это официальное издевательство сопровождалось ежедневной непосильной дармовой работой по разгрузке барж со строительными материалами в Бакинском морском порту. Это весьма своеобразное начало флотской службы, когда нам, пацанам войны, пришлось сполна хлебнуть «совкового» лиха, «отцы-командиры» пытались объяснить якобы специально задуманным для поступающих в училище негласным «экзаменом на выносливость». Таких «экзаменов» многие кандидаты не могли вынести и попросту разбегались по домам. Вытерпеть это смогли только бакинцы, кого подкармливали родственники и знакомые, и только часть иногородних кандидатов.
Для переживших тяжелейшие голодные годы войны было удивительно, что нашей победоносной державе грозит массовый голод. И ведь действительно, информация о массовом голоде (1946 -1947 гг.) была впервые опубликована в СССР в 1988 году и то только в журнале «История крестьянства», где причинами его были названы катастрофическая засуха и, конечно же, последствия войны. На самом же деле, такого всеобъемлющего бедствия в стране могло и не быть, так как экспортировалась не самая крупная часть заготовленного зерна в 5, 7 млн. тонн, а другая – основная - часть запасов зерна хранилась в неприспособленных хранилищах, где зерно приходило в негодность к употреблению. Даже по неполным подсчетам за 1946 – 1948 г.г. в целом по СССР было начисто загублено 1 млн. тонн зерна, которого могло хватить многим голодающим.
Дефицит продовольствия в 1946 году привел к тому, что государство сняло с продовольственного пайка практически все сельское население, которому предписывалось выживать исключительно за счет своего подсобного хозяйства. Во многих колхозах прекратилась оплата трудодней зерном, а например, в Черноземье вообще не выдавали зерно большей половине колхозов.
К весне 1947 года в одной только Воронежской области число больных с диагнозом «дистрофия» составляло 250 тыс.человек, всего по РСФСР – 600 тыс., на Украине – более 800 тыс., в Молдавии – более 300 тыс. Таким образом, не менее 1,7 млн. человек в СССР числились «официально голодающими».
Даже сейчас становится не по себе, когда вспоминаешь эпизод этого ужасного бедствия, которое, хоть и косвенно, но пришлось пережить и мне. Такой случай «представился» нежданно-негаданно: я заканчивал второй курс учебы в своем незабвенном Бакинском военно-морском подготовительном училище, когда мне был предоставлен внеочередной отпуск по семейным обстоятельствам.
С радостью, получив отпускные документы и дорожный паек, отправился на Бакинский вокзал, где очень скоро понял, что оформить праведным путем проездной билет до Курска никаких возможностей нет, и стал активно искать пути неправедные. Вокзальные служащие мне подсказали, что буквально через несколько часов отправляется пассажирский поезд специального назначения до Харькова (а это очень близко от Курска), который подлежит загрузке пассажирами совсем недалеко от Баку, на небольшой станции Баладжары.
Меня, молодого моряка, проводницы этого странного поезда с удовольствием приняли и, недолго раздумывая, я забрался на верхнюю полку - и состав тронулся. Примерно через полчаса поезд замедлил ход и стал подходить к платформе станции Баладжары, где его поджидала громадная толпа оборванных нищих людей, которые с криком, толкая друг друга, стали врываться в вагоны этого поезда специального назначения. Я все-таки успел спросить у проводницы, что это за люди и ответ ее меня, мягко говоря, огорошил: «Это беспризорные люди, бежавшие в прошлом году от голода в Украине». К тому времени я уже сполна был осведомлен, что такое голодный человек, хотя ни о каком голоде на Украине ничего не знал и, признаться, перспектива находиться почти двое суток среди такого количества обездоленных голодных людей, не предвещала ничего хорошего.
Ко мне подошел очень пожилой человек и спросил, нет ли у меня хлебушка. Я, долго не раздумывая, вытащил и своего вещмешка весь свой дорожный паек (буханка хлеба и кружок колбасы) и отдал его старику, который едва успел отломать кусочек хлеба, как на него навалилась разъяренная толпа голодных людей и в какое-то мгновенье от этого пайка ничего не осталось.
Я забрался на свою полку и практически в полудреме провел всю поездку, с ужасом наблюдая, как на остановках поезда эта армада голодных людей, расталкивая друг друга, мчалась на привокзальные рынки и, не глядя, хватала что попадало под руки у торгующих старушек и покупателей. На них даже нисколько не могли повлиять наряды железнодорожной милиции на платформах. Было очевидно, что нет сил, способных сдержать этот оголтелый голодный разбой, хотя следует признаться, что ничего, кроме элементарной человеческой жалости, это ужасное зрелище не вызывало. С тех пор прошло почти три четверти века, но эта невольная демонстрация человеческой трагедии, порожденной голодом, никогда не сможет покинуть мою память.
Должен признаться, что поводом поделиться своими воспоминаниями о голоде стала для меня памятная дата - 75-я годовщина прорыва Ленинградской блокады, которую в эти дни отмечает не только Россия, но и вся мировая общественность. Убежден, что такого страшного события, выпавшего на долю жителей Ленинграда, как почти 900-дневное голодное существование не знает мировая история. От голода и от артобстрелов (лишь 3%) погибло 641 тыс. человек (принято считать, что не менее 1 млн. человек). О Ленинградской блокаде написано много книг и исторических материалов, но наиболее полным и достоверным источником бесспорно признана «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина.
Нет ни малейшего сомнения в том, что эти известные писатели в полной мере разделили бы убеждение германской журналистки Suddeutsche Zeitung Сильке Бигальке, которая возмущалась: «…что годовщина снятия блокады Ленинграда превратилась в торжественный праздник России, хотя это событие необходимо воспринимать как масштабную трагедию, которая была чудовищным преступлением вермахта, а современная героизация жертв блокады ведет к оправданию их смерти».
Конечно же, особый интерес представляют мои одногодки, люди пережившие блокаду, которым сейчас не меньше 80, а то и за 90 лет. Безысходность такого длительного голодного существования в условиях зимних холодов и вражеских артобстрелов не могли не повлиять на их физическое и психическое здоровье. Моя очень близкая родственница, пережившая блокаду и потерявшая в Холокосте своего единственного малолетнего сына, которого дедушка с бабушкой забрали к себе на лето в Белоруссию, трепетно до бессмыслицы относилась к сбору пищевых отходов при приготовлении пищи. И не вздумай кто-либо сделать ей по этому поводу замечание, а то еще и хуже: позволить себе пошутить или посмеяться над ней. Мы осознанно берегли эту несчастную родственницу всю её оставшуюся жизнь, понимая, что причиной ее депрессивного состояния был пережитый голод.
Другой не менее трогательный пример тоже запомнился мне на всю жизнь. В те годы, когда я командовал кораблем, к нам прибыл для прохождения службы молодой офицер (фамилию сознательно не указываю). Поначалу никто из нас не знал, что этот офицер еще в подростковом возрасте пережил блокаду Ленинграда. Как-то после ужина он принес в кают-компанию посылку, которую ко дню его рождения прислала мама, и все с благодарностью стали уплетать и расхваливать её пирожки с корицей. Когда на столе оставалось несколько пирожков виновник торжества объявил, что эти пирожки он подаст к столу на следующий день, к завтраку.
И тут один из офицеров взял один из оставленных пирожков и призвал: «Такие вкусные пирожки надо съесть сейчас!» В этот момент все как-то невольно обратили внимание на молодого офицера, хозяина пирожков: он стоял и растерянно, со слезами на глазах, смотрел на офицера, который с наслаждением уплетал пирожок. Я пригласил его к себе в каюту, и он неохотно со мной поделился рассказом о блокадной жизни, когда его мама и тетя говорили, что дальше терпеть перманентный голод нет больше сил. Они стали обсуждать вопрос о суициде и убийстве детей, который решили начать с него, девятилетнего юнца. Мама и тетя были уверены, что он спит, но он вскочил с постели и начал их слезно умолять этого не делать.
Меня эта история потрясла, и я попросил своих офицеров навсегда забыть об этом инциденте и одновременно порекомендовал лично каждому из них помнить об этом всегда.
В заключение хочу напомнить читателям один из множества популярных анекдотов о продовольственном снабжении в стране Советов, когда рассказчик с восторгом констатирует, что вся его жизнь проходит в радостях: «Мясо достал – радуюсь», «масло достал – тоже радость» и т.д.
И уж совсем не анекдот, что за всю свою историю СССР так и не смог накормить население страны. И это сущая правда, о которой я и хотел поведать читателю.
Добавить комментарий