Судьба русской эмиграции всегда привлекала внимание исследователей. И не только отечественных, но и зарубежных. Мало кто обращает внимание, что наиболее трагично складываются в эмиграции судьбы творческих людей.
Исключение составляют музыканты и композиторы — язык музыки интернациональный и не требует перевода. Пожалуй, к ним можно причислить и художников. Хотя язык живописи не столь универсален. Те русские художники, которые завоевали себе имя еще на родине, были признаны и за рубежом.
Имена Серебряковой, Ларионова и Гончаровой всегда были на слуху у аукционистов, меценатов и коллекционеров. Константин Коровин, признанный мастер, в эмиграции бедствовал. Но его положение подтолкнуло его к писанию воспо - минаний, которые ничуть не уступают его гениальным полотнам.
Сложнее всего приходилось писателям и поэтам. Особенно если они стремились сохранить русский язык. Владимир Набоков — редкое исключение. Но кто знает — сколько неимоверных усилий потребовалось ему, чтобы перейти в прозе на английский язык. Трагично и бытование русской культуры в эмиграции. Первая волна достаточно хорошо изучена и, насколько это возможно, издана в новой России.
Судьба второй волны менее благополучна. Она была не столь богата блистательными талантами. Но и ее наиболее яркие представители удостоились быть изданными в новой России. Гораздо сложнее обстоит дело с творчеством третьей волны. В начале ХХI столетия, после крушения коммунистической империи, на Западе резко упал интерес и к России, и к ее культуре.
Прекратилось финансирование «толстого» журнала «Континент», один за другим уходили в небытие другие литературные периодические издания. Реальность требовала консолидации среди русских эмигрантов. Так появился литературно-художественный журнал «Чайка», издаваемый в Вашингтоне.
И вот наконец в России вышла книга главного редактора «Чайки» Ирины Чайковской «Окно в Америку»*. На самом деле это «Окно в Россию». Автор собрала наиболее яркие свои статьи, которые выходили в «Чайке». Здесь любитель и знаток культуры найдет статьи, интервью, исследования на любой вкус. Единственное, что исключено — в книге нет скучных статей.
Историк литературы Иван Толстой в предисловии к книге отмечает: «Русская эмиграция, как всё в Америке, большая. Больше чеховского моря. Бездонная, малоизученная. И оттого особо привлекательная, потому что нигде нас не ждет столько культурных открытий, как в Америке ХХ века.
Кто задумывается о том, что знаменитый нью-йоркский Карнеги-Холл открывался в 1891 году концертом Чайковского, и что сам Петр Ильич стоял за дирижерским пультом? Кому, кроме коллекционеров-бонистов, известно, что дизай нер долларовой купюры 1929 года — русский эмигрант Сергей Макроновский?
А по некоторым сведениям, за этим псевдонимом скрывался знаменитый художник-мистик Николай Рерих. Какой русский поверит, что в основе игры американских актеров — система Станиславского?»
В глубины этого бездонного моря увлекает нас за собой Ирина Чайковская. Есть у нее свои любимчики — поэты, писатели, режиссеры, сценаристы и художники. И не только среди представителей третьей волны. Ей близки и долгожители — творцы второй волны эмиграции.
Это подмечено Иваном Толстым: «Вот в эту эпоху и уходят корни старших героев книги Ирины Чай ковской. И совершенно справедливо, что эта разнородная и разножанровая книга открывается целым блоком о Валентине Синкевич — поэте, издательнице и мемуаристке. Мало кто сделал столько для осмысления Русской Америки, объединения ее сил и увековечения ее памяти, как Валентина Алексеевна.
В том же ряду — художник и эссеист Сергей Львович Голлербах, которого мы в Советском Союзе узнавали еще в 1960-е по обложкам русской запрещенной классики — трехтомнику Мандельштама, двухтомнику Ахматовой, „Дневнику моих встреч“ Юрия Анненкова.
И третья фигура, включенная Ириной Чайковской в главу „Стражи русской культуры“, — журналистка и общественная деятельница Людмила Оболенская-Флам, автор известной биографической книжки о героине Сопротивления Вики Оболенской. Сегодня Людмила Сергеевна возглавляет благотворительную организацию „Книги для России“, собирающую по всей Америке и отправляющую в Москву большие контей неры с эмигрантскими изданиями».
Думаю, что не случайно Чайковская начала эту книгу с публикаций своих бесед в Валентиной Синкевич. Родство душ ощущается в этих задушевных беседах. Автору удается сохранить интимный настрой общений с поэтессой. Удачен подбор стихов Синкевич. Впервые мне удалось опубликовать ее стихи в газете «Московский комсомолец» еще в 1989 году. Я поразился глубинным перекличкам ее поэзии с мировой культурой.
И, как ни странно, даже с Вольтером: В тот первый ряд — нет, не иду, другие за меня прильнут к светилам. Тружусь я в одиноком, но в своем саду — все остальное — не по силам. Да этот первый ряд — каприз и спесь в стихе развязном и убогом. А я ведь яблоневый цвет и песнь прошу у сада и у Бога.
Давно забытый нашими современниками завет Вольтера: «Надо возделывать свой сад!» Валентина Синкевич ушла в 2018 году, но продолжает жить в своих стихах и беседах с собирательницей русской культуры Ириной Чайковской. Легендарный Сергей Голлербах — вторая любовь Ирины. Художник, критик, мемуарист, яркий представитель русской культуры на Западе.
Он прожил долгую и насыщенную жизнь. Родился в СССР, во время Отечественной войны был депортирован в Германию, учился в Мюнхенской академии художеств. В 1949 году переехал в США и до сих пор живет в Нью-Йорке.
Характеризуя его манеру письма, Чайковская метко отмечает: «Думаю, что в немецкой Академии художеств получил он прививку против „красивости“, она же внушила ему интерес к жанру, городской бытовой сценке. Объектом он выбирает не красоту, а обыденность, причем обыденность убогую, нищую, часто безобразную или смешную. В живописи так работал Тулуз-Лотрек, так работал Ван Гог. Используя гротеск, шарж, утрировку, Сергей Голлербах возводит своих незамысловатых персонажей в перл создания. И красота возникает. Только возникает она из ничего, из сора.
Нечто подобное можно сказать и о героях его очерков — маленьких тружениках большого города». Точно определена и его писательская манера — во многом схожая с художнической. Легкий абрис, важная деталь — портрет готов. Людмила Оболенская-Флам — еще одна любовь Ирины.
Столь же сложная судьба, как и у Голлербаха. Родилась в Латвии, во время войны попала в Германию, мечтала о борьбе с советской властью, рано стала членом Народно-трудового союза. Но повзрослев, прозрела: «Но если в 17 лет я мечтала о том, чтобы принять участие в революционной деятельности „спасения России“, как тогда говорили, то в 21 год мне это стало казаться наивным.
К тому времени я начала работать на радио, поступив диктором в европей ское отделение „Голоса Америки“, где я вскоре стала работать и как журналист. Тут у меня сложилось твердое убеждение, что какие-либо изменения в советском обществе могут произой ти только изнутри, и только в том случае, если люди будут получать объективную информацию о происходящем в остальном мире и внутри страны — то, что правительство утаивает от народа.
В силу информации я верю по сей день. Я не считаю, что людей нужно „пропагандировать“ или воспитывать. По-моему, даже самый глупый человек имеет право на собственное суждение. Но люди должны иметь доступ к объективным фактам и к разносторонним их оценкам». В течение сорока лет она трудилась на радиостанции «Голос Америки». Как Ирина, Людмила принадлежит к породе «собирателей».
Она создала уникальный том — «Судьбы поколения 1920—1930-х годов в эмиграции». Ее перу принадлежит исследование о судьбе Вики Оболенской, героини французского Сопротивления: «...вый дя на пенсию, я сперва написала небольшую книгу, посвященную родственнице моего первого мужа Вере Аполлоновне Оболенской , казненной в немецкой тюрьме за участие во французском Сопротивлении.
Ее имя в России было известно и раньше, но там из нее делали чуть ли ни коммунистку. На самом деле, она принадлежала к правому крылу Сопротивления, начавшему борьбу с германской оккупацией еще в то время, когда руки французской компартии были связаны пактом Гитлера—Сталина. Книжка эта — „Вики, княгиня Вера Оболенская“ — вышла в издательстве „Русский путь“ и была им же переиздана в 2005 г. Книга „Судьбы поколения...“ вышла в том же издательстве в 2006 г. „Русский путь“ выпускает очень много интересных исторических книг, мемуаров, литературных исследований ...»
Недаром в Париже есть улица, названная в честь Вики Оболенской. Ей посвящен очерк в книге Чайковской. Рассказано и о ее предках, и о предках самого автора, Людмилы Оболенской-Флам, поскольку они — часть российской истории. Якоби, Лихачевы, Дадиани — все они заслуживают благодарной памяти потомков. Чайковская неоднократно встречалась с поэтом Наумом Коржавиным.
Она вспоминает их первую встречу: «В первый раз я видела и слышала Коржавина в небольшом помещении ньютонской русской школы. Народу собралось — горстка, так как вечер выдался вьюжный , шел густой снег — не всякий в снегопад отважится на автомобильную вылазку.
Наум Моисеевич был привезен организаторами вечера, беспомощный , без заболевшей и оставшей ся дома жены, плохо видящий ... Но голос его оказался неожиданно юным. В тот вечер он, как кажется, говорил какие-то „последние“ вещи, то, что осталось в осадке за годы жизни.
Сохранилось в памяти: если хоть одна строчка поэта будет кому-то нужна в будущих поколениях, значит — он свое дело сделал». Я солидарен с автором — Коржавин оставил несколько стихотворений, которые несомненно войдут в анналы русской поэзии. Центральной фигурой книги Чайковской, как мне кажется, остается все же поэт Иосиф Бродский.
Личных встреч с ним не было, зато она сумела проинтервьюировать его близких друзей — Соломона Волкова и Льва Лосева. Личность и поэзия Бродского до сих пор привлекают внимание множества людей, которые не причисляют себя к его поклонникам.
Оттого-то так интересно узнать, каким же он был человеком. Чайковская напоминает о суде над Бродским: «Ведь суд этот был болезнен для его психики разными своими сторонами. Во-первых, через какие ужасы Бродскому пришлось прой ти до су - да, в Ваших же „Диалогах“ (речь идет о „Диалогах с Бродским“ Соломона Волкова) можно прочитать, что с ним проделывали — держали в одиночке, где с ним случился первый сердечный приступ, били во время следствия, на три недели засунули в буй - ное отделение психушки, где принудительно „лечили“.
Как там было не свихнуться, сохранить чувство человеческого достоинства? Да на это еще наложились муки любви и ревности, как раз в дни процесса любимая была с другим, и он об этом знал. Период суда, по-видимому, был для него чрезвычай но мучителен, ему хотелось поскорее его забыть».
Интервью с Соломоном Волковым раскрывает многие тайные стороны жизни поэта — его взаимоотношения с друзьями, с русскими поэтами, с женщинами. Чайковская безбоязненно касается, казалось бы, запретных тем: «Некоторые из друзей называли его „язычником“. В самом деле, он ведь колоссальный интерес питал к Древнему Риму.
И все это укладывается в россий скую традицию и „всечеловечность“ русской культуры. И еще можно сказать, что Бродский был в каком-то отношении типичным советским евреем, сильно ассимилированным, оторванным от еврей ских обычаев. Прочла у Бондаренко о „русском менталитете“ Бродского и — представьте, — не могу с ним не согласиться. Ведь дей ствительно в стихотворении „На независимость Украины“ Бродский говорит „не нам, кацапам“, идентифицируя себя с „кацапами“ — русскими.
И защищал он эту русскую культуру как лев, без всякой политкорректности, когда ей предъявлял беспочвенные обвинения тот же Милан Кундера. И жил поэзией Цветаевой , Мандельштама, Баратынского...
И однако, будучи в русской культуре и превознося русский язык, он не отказывался от своего еврей ства». Огромную ценность представляет очерк о супругах Профферах — Карле и Эллендее. Они создали в США, в далеком Мичигане, издательство «Ардис», в котором вышло семь поэтических книг Бродского на русском языке. Чайковская напоминает об этой талантливой чете, внесшей огромный вклад в русскую культуру: «В 1969 году молодая супружеская пара по научному обмену приезжает из Америки в Советский Союз.
Там — благодаря протекции — они знакомятся с Надеждой Мандельштам и Еленой Булгаковой (Эллендея Проффер — булгаковед), Львом и Раисой Копелевыми, в последующие годы — со многими диссидентами и опальными литераторами, типа Бахтина, — и загораются идеей показать Западу, да и самим „аборигенам“, какое богатство скрывается от них за семью печатями.
Высокий, мускулистый Карл, в прошлом спортсмен-баскетболист, его красавица жена с редким и струнно звучащим именем, были интеллектуалами-книгочеями, в уны- лой советской гостинице они вырывали друг у друга верстку набоковской „Ады“, присланной им автором. Впоследствии, когда нужно будет придумать имя для издательства, они вспомнят эти дни и назовут его „Ардис“ — по имени поместья, где разворачивается дей ствие „Ады“, повествующей о некой гибридной стране с чертами России и Америки.
О да, Набоков мечтал о подобной стране. Но кто знает, не мечтал ли о ней и Бродский ?» Эллендея написала книгу воспоминаний о Бродском, включив в нее фрагменты воспоминаний своего мужа, ушедшего из жизни. Очень интересна беседа со Львом Лосевым, который был другом Бродского и написал его биографию в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей». Чайковская подробно рассказывает о нем не только как о поэте, но раскрывает малоизвестные факты его биографии.
Поразительна судьба русского американца, писателя Никласа Бурлака. Его отец, эмигрировавший из предреволюционной России, приехал в СССР, чтобы помогать в индустриализации страны. Он умер в начале войны, а сын был призван в Красную армию: «В московскую Военную школу специального назначения, куда был зачислен Никлас, пришел командир белорусского партизанского отряда.
Он взял с собой трех курсантов (среди них был Никлас), они на лыжах переправились через линию фронта. После нескольких дней жизни в партизанском отряде — голодных и холодных — пошли на задание: заложили взрывчатку на участке железной дороги, где, по сообщению разведки, должен был проследовать поезд с фашистской военной техникой . Лежали на тридцатиградусном морозе больше пяти часов — состав так и не проехал. Никлас отморозил себе ноги, не мог подняться, и друзья, уложив его на маскхалат, несколько часов волокли по снегу до расположения партизан.
Много ли мы слышали таких историй?» Никлас описал свою жизнь в талантливой книге «Американский доброволец в Красной Армии». К сожалению, в краткой рецензии нет возможности упомянуть всех собеседников Ирины Чайковской. А среди них люди театра, музыканты, кинорежиссеры.
Но ведь и назначение рецензии заключается в том, чтобы привлечь к книге внимание читателей. Сегодня книга в России, как, впрочем, и на Западе, оттеснена на задний план Интернетом. Но я уверен, что это временное явление.
Культура чтения подразумевает прежде всего книгу, в создании которой принимает участие не только автор, но большой коллектив: художник, корректоры, редакторы, типографы. Они создают шедевры. В отличие от электронной книги я ощущаю трепет, беря в руки роскошно и с любовью изданную книгу талантливого автора. Основной недостаток книги Чайковской — мизерный тираж. Остается надеяться, что, несмотря на пандемию, тираж быстро разойдется и отважное издательство повторит эту талантливую книгу большим тиражом.
-------
* "Окно в Америку. Русская культура на американской земле", Издательство "Академический проект", Москва, 2020
Оригинал: Журнал НЕВА, №;10, 2020
Добавить комментарий